Розгин обнимал крепко, держал двумя руками. И это начало навевать не самые приятные, но определенно будоражащие воспоминания.

Я попыталась отстраниться.

Сначала осторожно, потом уже с усилием.

Железные руки не поддались.

Мне стало страшно, опять.

Мы одни здесь, в его квартире, в самом неприятном и криминальном районе города.

Я не дозвонилась до Варвары Петровны, не сообщила ей о произошедшем. Никто не знает, где я и с кем я.

Никто не будет меня искать.

Он уже целовал   меня   насильно.

Нет никаких гарантий, что он не сделает этого снова. Нет никаких гарантий, что он не захочет большего.

Я ему не смогу помешать.

О чем я думала, когда ехала с убийцей двоих человек к нему домой?

Отпускать ее было тяжело.

Физически.

Руки не разжимались.

Розгин прислушивался к себе, соображал. Правда, соображал. Но вот рук разжать не мог. Все понимал.

Пугает. Утешитель херов. Один раз уже напугал. Тоже еле отпустил.

Но, вообще, сама виновата. Княгиня, мать ее.

Слишком уютно ее держать, правильно как-то. Он вообще не помнил, когда в последний раз вот так держал женщину. Мягкую, беззащитную, плачущую.

Все эти сопли, весь этот бред… Ну не для него это. Не для него!

И женские слезы давно уже не трогают.

Но ее тянуло утешить. Укрыть от всех проблем, спасти.

Ебтвоюмать, Розгин! Комплекс спасителя отрыл в себе? Так поздно уже! Грехи не отмоешь, даже если деву Марию спасти доведется.

Княгиня затихла в его лапах, настороженно, как мышонок. Замерла. Почувствовала, к чему дело идет,    и испугалась.

Уперлась ладошками опять ему в плечи. Он не смотрел на нее. Знал, что уставилась своими огромными перепуганными глазами. И не понимает, дурочка, что на мужика этот взгляд по-иному действует. И заменяет комплекс спасителя на… Другое.

Потому он просто стоял, держал ее, ловя последние минуты кайфа от теплого трепещущего тела в руках    и специально не давая волю фантазии, которая, из-за обстоятельств , легко могла перерасти в реальность.

В самом деле, прояви он немного настойчивости…

И что эта овечка скромная сможет ему противопоставить? Да ничего. Эта вседозволенность, эта грань, такая тонкая, что ее практически и не заметишь, как перешагнешь, серьезно дурила голову.

И злила.

Именно злость в итоге прочистила мозги.

Он убрал руки, напоследок не отказав себе в удовольствии провести ладонями по спине вниз, к ягодицам.

Княгиня облегченно выдохнув, отстранилась.

– Простите меня, Макс, я вспылила…

Она отвернулась. Растерянно переставила кружку с чаем, взяла тряпку, стала протирать стол. Розгин, опять отойдя к окну и на нервяке закурив еще одну сигарету, внимательно наблюдал за ее суетными движениями.

Наконец, она угомонилась, присела к столу, отпила кофе. И даже сумела лицо сдержать, не поморщилась, хотя от этого говна даже привычного ко всему Розгина выворачивало. Но с похмелья это была отличная дрянь. Мозг и желудок прочищала на раз.

– Что вы… Собираетесь делать дальше?

Ишь ты… То есть, мы настроены на разговор.

– Пока надо понять, кто на вас наехал. Завтра у меня будет информация по нашим жмурам.

Она непонимающе хлопнула ресницами.

– По мертвецам, – поправился Розгин, досадуя на ее полную оторванность от российских реалий. Здесь каждый дошкольник знал, кто такие жмуры. Даже по НТВ сериал шел такой. А эта святоша – прямо цветочек – ромашка.

– Ооо… И… Дальше?

– А дальше – по ситуации. В зависимости от того, откуда гости. Если из секты, значит, ваш братишка знает что-то, чего не знаете вы, и сдал вас по полной. Или просто прогнал, чтоб от себя отвести подозрения. Или, как вариант, если он под чем-то постоянно, то мог словить приход от препаратов и придумать масонскую тайну.

– Масонскую???

Она сидела перед ним с настолько удивленным выражением лица, что даже мысленно выматериться не получилось. Интересно, она хоть четверть слов поняла? Или придется переводить с общеупотребительного на ромашковый?

– Ну, это я так. Просто предположил.

Он затянулся, подумал,  выстраивая в голове конструкции попонятнее, и продолжил:

– Если они не имеют отношения к секте, то значит, кто-то еще в курсе…

– Про что?

– Про то, чего вы сами не знаете… Или знаете все же?

Тут он развернулся, резанул ее внезапным острым взглядом, выискивая следы вранья.

Но она явно ничего не знала. Потому что не может человек, который что-то скрывает, так выглядеть. Настолько невинно и озадаченно. Тут два варианта. Либо она охренительная актриса и дурит его, как лоха, разводит, либо она реально ни при чем.

А нет, третий вариант еще есть.

Он, Розгин, крышей потек. И последний вариант – самый печальный. Но вполне закономерный.

Тут Княгиня пришла в себя, с досадой стукнула кружкой по столу.

– Не знаю! Ну вот не знаю я! Вообще не понимаю, о чем речь! Какие ключи? Ну какие ключи? От дома? От квартиры? От банковской ячейки? У меня никогда не было их! Вот как уехала пять лет назад в Европу, так и все, с концами! Я сюда не приезжала, Кирилл сам ко мне в гости пару раз за все это время наведывался. Мне тяжело тут было после гибели родителей, понимаете? Я с ума сходила! И видеть ничего не могла! Да и не осталось у нас имущества родительского. Кирилл все продал. Или подарил? Не могу сказать теперь. В любом случае, ни о каких ключах речи никогда не шло. Они, наверно, вообще дверью ошиблись. А вы… Вы, вместо того, чтоб выяснить все…

– Мне, наверно, надо было с ними за руки поздороваться, а? – съязвил Розгин злобно, – а то, может, подождать, пока они вас трахнут, а потом поговорить? Как лучше было поступить?

У нее задрожали губы. Черт!

Розгин выдохнул, уже жалея о своём срыве. Ну кому что доказал? Этой ромашке? Херня какая-то получается.

Он  приготовился к очередному сеансу мозговыносительных слез. Сука, терпения бы!

Что-то подсказывало ему, что в этот раз утешать ее не стоит.

А то ведь сорвется, точно сорвется.

И утешит. По полной программе.

Но Княгиня неожиданно проявила силу воли и смогла себя сдержать.

Отпила кофе.

– Хорошо. Я поняла про этих… Людей. Но есть еще вопрос с Кириллом.

– А вот по вашему брату мы будем говорить, когда проясним этих тварей.

Он докурил, выкинул сигарету.

– Идите спать, Ульяна. В диване есть плед.

– А вы где приляжете?

Нет, Розгин, это не приглашение. Нет, Розгин. Нет.

Невинная   ромашка!!!

– Я здесь посижу.

– Но ведь вы устали… И вообще…

– Ульяна! – повысил он голос, уже не имея сил терпеть этот тупой разговор, отнимающий время у долгожданного покоя и тишины, – идите!

– Хорошо, – испуганно кивнула она, потом помялась, – а можно я душ… Так хочется смыть с себя это все…

– Да, конечно. В шкафу полотенца.

Она кивнула и вышла.

Розгин остался сидеть на кухне, отхлебывая приготовленный ею кофе и ожидая, когда она уже, наконец, угомонится и ляжет. Ему смертельно не хватало личного пространства, чтоб просто отдохнуть и подумать над сложившейся ситуацией.

Он сидел, пил кофе. И удивлялся, что обычно мерзкий вкус в этот раз был вроде как помягче. Получше.

Когда Княгиня вышла из душа и скрылась в комнате, он, незаметно для себя, выдохнул.

Откинулся на кресле, положил ноги на табуретку. Поерзал. Нормально.

В любом случае, в комнате , рядом с нею, он не мог находиться.

Да, давно его так от женщины не перло. Странно очень. Она настолько не в его вкусе, что   даже   не по себе. Так бывает, когда видишь что-то необычное, например, написанную неизвестным художником абстракцию. И вот не любишь ты такое, искренне считаешь хренью. Но стоишь и смотришь.

Привораживает чем-то. Глаз отвести нельзя.

Тут так же.

Вот явно птица не его полета. И даже дело не в том, что она вся такая не от мира сего, не от его мира. Нет. Просто… Ну, вот не сочетаемые они вещи. Как вода и масло. Никогда не смешаются. И хотеть ее глупо и бессмысленно.