Он отказался раздевать меня перед другими. Он прикасался ко мне, но что-то подсказывало мне, что на самом деле он тоже не хотел этого делать. Что он делал это, потому что знал, что у него нет другого выбора. Что для него было бы хуже, если бы он этого не сделал.

Похожи ли мы в этом?

Я отбрасываю эту мысль прочь. Не может быть, чтобы мы с Николаем были похожи ни в каком смысле этого слова. Он наследник могущественной криминальной семьи, миллиардер, человек, обладающий достаточной властью, влиянием и деньгами, чтобы иметь и делать все, что он захочет. И я в его власти.

Маленький зайчонок.

Воспоминание о странном прозвище, слетевшим с его губ, посылает во мне еще один незнакомый трепет тепла.

Мне придется трахаться с ним. Не как его шлюхе, а как его жене.

На самом деле разницы нет. Меня продали ему в любом случае. Но мои мысли задерживаются на этом. Я пытаюсь отвлечься от этого, подумать о чем-нибудь другом… о чем угодно другом, но я продолжаю ощущать эхо его пальцев между моими бедрами, мягко потирающих, вызывающих во мне ощущения, которых я никогда раньше не испытывала.

Я никогда не думала, что у меня будет такой опыт.

Моя рука скользит вниз, чтобы схватить мою юбку так, как это делал он, прежде чем я успеваю дважды подумать об этом, медленно поднимая ее вверх по бедрам. Я проникаю под нее, проводя пальцами по мягкой внутренней поверхности. Я чувствую липкость там, мое возбуждение прилипает к моей коже, и я чувствую жар между моих бедер. Я никогда не трогала себя там. Даже на мгновение. У меня никогда не было оргазма.

Я не обязана давать ему это.

Наступает небольшой момент бунта, который вспыхивает и разгорается пламенем. Я прижимаю палец к шву своей киски, как это делал он. Я потираю им взад и вперед, по внешней поверхности, и чувствую, как внутри меня все пульсирует.

Обещание удовольствия на кончиках моих пальцев.

Я задыхаюсь, когда провожу пальцем между своих складочек, постукивая кончиком пальца по своему клитору. Я все еще насквозь мокрая, и ощущение, пронзающее меня, поразительное и новое, наполняющее мои вены. В качестве эксперимента я провожу пальцем взад-вперед, тестируя это.

О боже.

Я сдерживаю всхлип, моя голова откидывается назад, прислоняясь к двери, бедра выгибаются в моей руке. Я кружу по своему клитору, потирая его сильнее, желая большего удовольствия, не имея ни малейшего представления о том, что я делаю, только о том, что это так чертовски приятно. Все эти годы я могла бы заниматься этим. Это так здорово.

Я промокла насквозь. Я чувствую, как с меня капает, пропитывая юбку, и я колеблюсь, занося другую руку между ног. Я не смею засовывать пальцы внутрь себя, не смею рисковать возможностью лишить себя девственности. Тем не менее, я обвожу внешнюю сторону своего входа, погружая внутрь самые кончики пальцев, как это делал он.

Я не хочу думать о Николае, пока я делаю это. Но как только я это делаю, я, кажется, не могу остановиться. Я вспоминаю, как его длинные пальцы гладили меня, как они нежно касались моей влажной, горячей плоти, и какое удовольствие он вызывал во мне. Интересно, как будет выглядеть его член, большой он или маленький, толстый или тонкий. Интересно, как он будет трахать меня. Интересно, будет ли с ним так же приятно, как сейчас.

Он заставит тебя делать все, предупреждает меня тихий голос в моей голове. Он заставит тебя позволить ему трахнуть и твой рот. Твою задницу. Он возьмет тебя всю в качестве оплаты. Но, когда мои пальцы кружат по моему набухшему клитору, это не кажется таким уж ужасным. Мой разум затуманивается от удовольствия, вещи, которые когда-то были ужасающими, теперь возбуждают меня, а моя спина выгибается дугой. Я сопротивляюсь желанию засунуть пальцы глубже внутрь себя, мои бедра теперь двигаются в устойчивом ритме с другой моей рукой.

Я чувствую беспорядок между бедрами, мои пальцы липкие, пропитанные возбуждением, которое, я знаю, унизит меня позже. Я сохну по мужчине, который купил меня, который сказал мне, что я не могу отказаться, что он так или иначе поведет меня к алтарю, и все это для того, чтобы он мог потребовать мою девственность под святостью брака по какой-то гребаной причине.

Но прямо сейчас меня это нихуя не волнует.

Впервые в жизни все, о чем я забочусь, это оргазм, и я неустанно веду себя к нему, представляя, как Николай нависает надо мной, его пальцы проникают между моих складочек, то, что в конце концов толкает меня за грань.

Я вытаскиваю одну руку из-под юбки, зажимаю ею рот, чтобы заглушить рваный, грязный стон, который срывается с моих губ. Я чувствую запах своего возбуждения на своих пальцах, его вкус на губах, когда я жестко кончаю, возбуждение бьется о мою руку, когда я испытываю оргазм впервые за двадцать лет своей жизни. Такое чувство, что удовольствие разрывает меня по швам.

Это то, чего мне не хватало. И тут же в голову приходит мысль: что, если он заставит меня чувствовать то же самое?

Я избавляюсь от этого, горячее смущение быстро сменяется приливом желания, когда удовольствие угасает, и я понимаю, что натворила. Я испытала первый оргазм в своей жизни, фантазируя о мужчине, который поймал меня в ловушку. Который силой толкает меня к алтарю. Который превратит остаток моей жизни в тюрьму, из которой я никогда не выберусь.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, я снова ощущаю вкус своего возбуждения от прикосновения пальцев. Слезы стыда жгут мне глаза, и на этот раз я позволяю им пролиться, они текут по моему лицу, когда я прислоняюсь спиной к двери и закрываю глаза, мои плечи, а затем и все мое тело сотрясают рыдания.

Я не осознавала, насколько сильно цеплялась за обещание свободы, пока оно не ушло. Как сильно я полагалась на идею, что мне нужно будет лишь недолго потерпеть чью-то близость, а затем всю оставшуюся жизнь я буду принадлежать только себе. Сейчас на это нет никаких шансов. Смерть, мой единственный выход, и я с новой волной стыда осознаю, что очень хочу жить, даже если это не на моих собственных условиях. Меня это не должно волновать. Я должна хотеть найти любой выход из сложившейся ситуации, но, видимо, моя воля к выживанию сильнее, чем я думаю.

Усталость накрывает меня, и я чувствую, как мои глаза закрываются. Посреди комнаты стоит кровать, огромная, удобная и манящая, но я не могу найти в себе силы встать. Я не могу даже пошевелиться. Тяжесть дня наваливается на меня, и я приваливаюсь к двери, засыпая прямо там, где сижу.

НИКОЛАЙ

— Что, черт возьми, с тобой не так?

В голосе моего отца звучит ярость, которую я никогда раньше не слышал в свой адрес, и я знаю, что должен быть в ужасе. Для него нарушение самообладания означает, что я перешел черту слишком далеко, но я не могу найти в себе силы пожалеть об этом.

По правде говоря, я не знаю, что на меня нашло. Все, что я знаю, это то, что я прикоснулся к Лиллиане Нароковой и понял, что должен обладать ею. Я понимал, что не смогу отвезти ее домой, или куда-то еще, не сделав ее своей, не трахнув ее всеми доступными мне способами, а это были бы все из них.

Я отказался принуждать ее. Отказался переступать эту черту. Я не стану мужчиной, который насилует женщин. Был только один выход из положения, который мог придумать мой затуманенный мозг. Поэтому я заговорил раньше, чем подумал.

Я сказал, что женюсь на ней.

Нет, я потребовал, чтобы ее отдали мне в жены.

Мой отец выглядит так, словно хочет меня убить. Ее отца уже выпроводили, пообещали встречу с внутренним кругом Васильева, чтобы обсудить его повышение. Теперь я остался наедине со своим отцом.

Нет.

Я наедине с Паханом братвы Егором Василевым, и он в ярости на меня.

— Что на тебя нашло? — Требует Егор. — Ты гребаный наследник! Твой брак предназначен для создания союзов. Привлечь в лоно еще одну семью и подчинить ее нашей воле, чтобы увеличить наше богатство и нашу власть. Таков порядок вещей. Ты это знаешь. Марика это знает. И все же ты говоришь, что женишься на той… на той…