Я морщусь. Какая-то трусливая часть моей души хочет, чтобы самые страшные подозрения подтвердились, потому что тогда я стану не предателем, а жертвой. Но мне противно в этом сознаваться. Вонка боится женщин как огня, разве мог он…? Или как огня, он боится только меня?

Вонку и Чарли я нахожу в Музыкальном цехе за несвойственным им занятием: спором.

- Элли, рассуди нас, - просит Вилли. – Какое название лучше для поющих батончиков: Черный джаз или Новый Шокорлеан?

- Новый Шокорлеан, - говорю я, а у самой сердце сжимается в горошину. Как же мне этого будет не хватать. Как я смогу вернуться к обыденности и рутине и не сойти с ума? Как смогу жить, если потеряю все, что имею? Но внутренний голос не знает пощады. Ты справишься, Элли. У тебя будет ребенок. Теперь ты вынесешь все. – “Черный джаз” звучит немного нетолерантно.

- И я так думаю, - радостно улыбается Чарли, а Вонка только глаза закатывает:

- И ты туда же, Элли! Черный джаз можно будет расширить Белым свингом и Молочным попом.

- Вряд ли маркетологи с тобой согласятся, - смущенно пожимаю плечами я. - В этих названиях есть что-то расистское.

- Современное общество скоро сведет меня с ума, - фыркает Вонка. – Почему если назовешь черного “черным”, схлопочешь обвинение в расовой дискриминации? Ведь это факт. Это все равно, если бы я обижался, назови меня творцом или фабрикантом…

Я получаю приглашение на аттракцион невиданной щедрости: Вонка разрешает мне примкнуть к ним с Чарли в исследовании того, как начинка влияет на тональность, но хотя время проходит быстро и весело, мне не удается забыть о том, какой груз отягощает мою душу. Спустя пару часов Чарли собирается на рейд по вафельной деревне, чтобы посмотреть, как была восстановлена инфраструктура после половодья какао-реки, а я кивком головы делаю Вонке знак остаться.

- Я хочу поговорить с тобой наедине.

- Только не сейчас, Элли! – капризно стонет он, точно я заставляю его проглотить ложку рыбьего жира. – Да и потом мы и так наедине.

- Без умпа-лумпов, - полушепотом добавляю я.

С недовольным видом Вонка короткой властной командой распускает своих рабочих. Как странно, что он если и противится, то больше только для проформы.

Откуда-то вдруг начинает звучать музыка, и в глазах магната появляются дьявольские огоньки.

- Давай танцевать, Элли! – одним быстрым движением он притягивает меня к себе и не успеваю я опомниться, как мы кружимся в ритме вальса, совершенно не попадая в такт джазовой композиции. Я вижу, что он пребывает в прекрасном расположении духа. И почему-то вспоминаю Франческу, которая совсем недавно тянула ко мне свои руки, приглашая к ней присоединиться. И это случайное совпадение видится мне более чем странным.

- Мне нужно с тобой поговорить, и боюсь, это очень серьезно.

- Поговорить, поговорить, поговорить… – передразнивает Вонка, носом зарываясь мне в волосы. Он целует меня в висок, и тяжелая минута превращается в воистину невыносимую.

В подтверждение серьезности своих намерений я решительно отстраняюсь.

- Выслушай меня, пожалуйста, до конца.

Закатив глаза, Вонка делает шаг назад, облокачиваясь на лабораторный стол. Руки он складывает на груди и смотрит на меня с насмешливым любопытством, словно не желая замечать выражение отчаяния на моем лице.

И я рассказываю все. От записки в кармане пальто до угроз Франчески. Я тороплюсь, боясь, что услышав про кражу, он не захочет слушать дальше, но Вонка будто воды в рот набрал. Лишь морщится и вскидывает бровь, когда я описываю предложение мисс Андерсон, отводит взгляд в сторону, когда я говорю о том, что сделала, ослабляет узел галстука, когда объясняю, какую роль во всем сыграла наша итальянская гостья. И продолжает молчать, даже когда моя речь окончена. С нарочитым вниманием разглядывает носы своих туфель, потом разворачивается спиной.

Я оцепенело взираю на его одеревеневшую спину, не зная, что еще добавить, пока слова не приходят сами:

- Я знаю, я должна была все рассказать тебе, а не действовать за спиной… Я поступила гнусно, и мне очень-очень-очень жаль. Ты вложил свою душу в эти рецепты, а я… Я просто… я совершила ошибку, возомнила себя супергероиней, до последнего борющейся за то, во что она верит, – я подхожу на шаг ближе, не сводя глаз с его немой, демонстративной спины. - Я не знаю, что еще сказать… Я прошу у тебя прощения и сделаю все, чтобы заслужить его, но если тебе потребуется время, я пойму. Просто… я поняла одну важную вещь. Любовь, истинная любовь, она не рождается стихийно, не накрывает с головой, как волна, не ударяет, как молния. Это все поэтические метафоры, далекие от реальности. На самом деле, чтобы любовь была, над ней нужно работать не покладая рук. И это невозможно, если ты не доверяешь человеку. И невозможно, если не готов простить его несовершенство. Я совершила ошибку, потому что не доверяла тебе, но отныне я обещаю, клянусь тебе, я не предам твоего доверия и не усомнюсь в тебе, что бы ни происходило. А ты… сквозь обиду, сквозь злобу, которая накрывает тебя сейчас, вспомни, что тоже любишь меня… И если ты не оттолкнешь меня сейчас, если дашь второй шанс, я всегда буду рядом, как и обещала тебе тогда, у алтаря. Любовь – это не сладкая истома и не взрыв страстей, в первую очередь, любовь – это ответственность. Мы слишком долго оставались детьми, и теперь, когда пришла пора повзрослеть, все о чем я прошу – это сделать это вместе. Я знаю, нам и не такое по плечу. Я знаю, мы справимся.

Я осторожно касаюсь его напряженной спины, как будто боюсь, что она рассыпется от моего прикосновения, и магнат вздрагивает, а потом резко разворачивается. И его лицо как закрытая книга, которую я не могу прочесть.

- Да, Фран говорила, что ты придешь с этим, - он смотрит на меня отчужденно, почти равнодушно, и я теряюсь, ибо ожидала чего угодно, но не этого.

- Что? Ты ведь слышал? Франческа стоит за…

Он устало вскидывает вверх ладонь и произносит с нажимом:

- Чушь!

- Но это можно проверить! Наведи справки о мисс Андерсон из Плессингтонского приюта, обнаружится, что ее девичья фамилия – Скварчалупи.

- Уже наводил. Чушь!

- Значит наведи еще раз! Я не обманываю тебя, зачем мне зря наговаривать на Франческу?!

- Из ревности, очевидно, - холодно пожимает плечами Вонка.

- Ревности?!

Ваш муж уже предпочел меня вам, уже предпочел меня вам, уже предпочел меня вам. Что, черт возьми, ты имела в виду, Франческа?

И у меня немеют предплечья, желудок сворачивается в комок. Я оглядываю комнату в поисках места, куда можно присесть, а потом опускаюсь на стул, закрывая лицо руками.

Маска надменного, безжизненного равнодушия на миг спадает с Вонки, и он в один прыжок оказывается рядом и, участливо склонившись, треплет меня по плечу.

- Что тебе принести, Элли? Тебе что-то принести? Что мне сделать? Элли-Элли, тебе плохо?

Тревога во взгляде, забота в голосе и мягкое, трепетное прикосновение к моим плечам. Может, я опять все неправильно поняла? Сейчас он совсем другой, будто и не было моего признания, заложившего между нами стену векового камня. Будто он еще любит меня, будто не сердится, будто готов простить. Будто все еще может быть так, как раньше.

- Ты спишь с ней? С Франческой? – выстреливаю я в него подозрениями, которые уже давно вертятся у меня на языке, и тотчас же вспыхиваю, устыдившись того, как грубо прозвучал мой вопрос. Как вообще могла я его сформулировать подобным образом, когда он с такой искренней нежностью шагнул ко мне навстречу? Точно кинула гнилым помидором. Вонка укоризненно поджимает губы.

- Прости… Я хотела сказать: ты любишь ее? – безуспешно пытаюсь поправиться я, зная, что один простой ответ или положет конец кошмару, или навеки нас разлучит.

Вонка выпрямляется, глядя в сторону, судорожно сглатывает слюну. Его молчание красноречивее любых слов.

- Любишь? Любишь? – настаиваю я, не сводя глаз с его искаженного лица.