Я вежливо улыбаюсь:
- Не знаю. Честно говоря, сейчас у нас… м-м… можно сказать, небольшой кризис в отношениях.
- Кризис? Как так? Нехорошо! – поднимает брови Мэтти, взмахнув в воздухе наманикюренным пальчиком. - Разве у вас не должно быть все таким же сладким, как вот эта вот конфетка? – чавкая, она разворачивает передо мной смятый блестящий фантик.
Эдвин откладывает газету в сторону:
- Прости за личный вопрос, Элизабет, я понимаю, что это не мое дело, но твой супруг случайно не обижает тебя?
- Нет-нет, что ты, не в этом дело, я, наверное, все, как всегда, придумываю… Просто мне кажется, мы отдаляемся друг от друга. Сейчас, во всяком случае, далеки как никогда… Я вся в расстроенных чувствах…
- Я, кажется, знаю, в чем дело, - с многозначительным видом перебивает Мэтти. – Буду снимать стружку, Лиззи, скажу так, как я это вижу. Понимаешь, мужчинам, конечно, нужно, чтобы их любили – кто же спорит – но они панически боятся женщин, которые ими одержимы. Любые мужчины.
- Одержимы?..
Мэтти была единственным человеком, от которого я ожидала безусловной, безоговорочной поддержки: ведь по негласным правилам женской дружбы вне зависимости от ситуации полагается всегда вставать на сторону своей подруги и вместе с ней возмущаться, давать ей советы и в случае необходимости утешать. Можно представить всю силу моего удивления, когда я услышала, что Мэтти видит именно во мне главную причину всех неурядиц.
- Ты одержима им, Лиззи! Как ты сама только этого не замечаешь? Твоя любовь стала зависимостью! Ты готова стерпеть все что угодно в любых масштабах, ты идешь на колоссальные уступки, ты растоптала Лиззи Трамп, которой мы тебя помним, в пыль и грязь! Ты будто живешь в услужении или будто все время пытаешься подогнать себя под какие-то стандарты и острыми ножницами кромсаешь себя на кусочки! Это же аномалия, это ведь неправильно - скажи, Эд, что молчишь? Лиззи, у тебя никогда не было синдрома жертвы! То, что между вами происходит, не любовь, - любовь не может принимать такие зверские формы! Мы так хотим видеть тебя счастливой – а не видим тебя никакой, потому что ты сутки напролет проводишь на этой чертовой фабрике! Где ты, наша Лиззи? Я скучаю, - всхлипнув, Мэтти достает бумажные платочки.
- Не обращай внимания, - ободряюще улыбается мне Эд. – Матильда просто ревнует тебя - никак не может свыкнуться с тем, что в последнее время вы стали так мало общаться.
Я сглатываю ком в горле.
- Прости, взорвалась, - сконфуженно опускает глаза Мэтти. – Не знаю, что на меня нашло. Чего еще можно ждать от беременной женщины? Мы все немного шизанутые. На самом деле, я думаю, что у вас хороший, крепкий, гармоничный союз. Если бы ты только иногда вспоминала о старых друзьях!
- Почему ты так решила? Я про одержимость. С чего ты это взяла? Говори правду, – сипло прошу я, жаждая и вместе с тем страшась услышать ответ.
- Ну, мы все вместе виделись только один раз, так что ты понимаешь, я толком не составила никакого впечатления о твоем муже… Просто тогда ты так на него смотрела, - Мэтти передергивается. – Так смотрела! Видела бы ты себя со стороны… Ну точно, ну прямо, ну как… - мечется она в поисках нужного сравнения.
- Как рабыня на падишаха, - приходит ей на помощь Эд, скользнув по мне сочувствующим взглядом. – Прости, Элизабет. Дело в том, что и от меня это не укрылось.
- В точку! – согласно кивает Мэтти.
Короткая реплика Эдвина ранит меня куда больнее, чем длинная тирада его жены. Наверное, потому что его слова нельзя списать на беременность.
- Элизабет, пожалуйста, зря мы это все начали… - видя мое расстроенное лицо, пытается сгладить острые углы деликатный Эд. На его лице отражается настоящая мука.
- Говори, Эдвин, - властно прерываю я его смущенный ропот. – Заканчивай начатое. И поскольку я хорошо знаю тебя, я ожидаю услышать неприкрытую правду. Не вздумай лгать мне – ты все равно не умеешь.
- Э-э-элизабет, я не считаю, что будет правомерно… Мое мнение вовсе не истина в последней инстанции, и я…
- Так, хватит, не юли. Правду.
Мэтти в ужасе закрывает покрасневшие щеки руками.
- Хорошо, - сдавшись, безжизненным голосом отвечает Эд. – Но я попрошу тебя взглянуть на ситуацию под моим углом, объективно, и понять, почему у меня соткалось именно такое впечатление… Я избавлю тебя от собственных аналитических выводов, просто попрошу вспомнить один знаменательный день: день твоей свадьбы. Видишь ли, меня, как твоего друга, как человека, который тебя любит и за тебя беспокоится, до сих пор ранит воспоминание, как в решающий момент скрепления вашего союза обоюдным согласием, твой жених пять минут безобразно кривлялся у алтаря, - бледнея от собственной вынужденной дерзости, Эдвин обессиленно мякнет в кресле.
Не успевает он закончить, как на защиту тут же поднимается Мэтти, скороговоркой выпаливая:
- Не обращай внимания на этого недотепу, Лиззи. Что он понимает в людях и отношениях? Вонка любит тебя – я это своим женским наметанным глазом сразу вычислила! А Эдди просто предупрежден против него!
- Ты, несомненно, хотела сказать «предубежден», дорогая, прости, что поправляю, - несмотря на критичность ситуации, не может удержаться Эд.
- Неважно! Все поняли, что я хочу сказать! Главное, что это правда! А все из-за того, что Вонка никак не может запомнить его имя! Фи, такая глупость, что Эда это так задевает!
- Меня это задевает, - сквозь зубы выдавливает Эдвин, вцепившись длинными пальцами в подлокотники, – потому что я убежден до глубины души, что он делает это нарочно. За время всей церемонии несколько раз он будто намеренно обращался ко мне, чтобы окрестить Эдгаром, Эдмондом, Эдвардом, Эндрю, Элвисом, Энтони и Эштоном. Да если бы не он, я бы никогда не задумался, сколько в английском языке существует имен на «э». Хотя, почему только на «э»? Кажется, прощаясь, он назвал меня Фредом.
В его голосе звучит столько плохо скрываемой детской обиды, что как ни стараюсь, я не могу удержаться от смеха. Мэтти охотно вторит мне, в восторге шлепая себя по упитанным ляжкам.
- Я не нахожу ничего забавного в этом откровенно нахальном и вызывающем поведении, - ядовито замечает Эд, обиженно насупившись. – Вынужден признать, что как бы низко я не опускал планку адекватности, этот человек пройдет под ней.
Последняя фраза вызывает у нас новый взрыв безудержного хохота: я начинаю невольно сползать с кресла на пол. Вонка был и остается единственным человеком на нашей памяти, который довел до белого каления сдержанного, законсервированного в традициях Эда.
Я смеюсь так, что начинает болеть живот, пищевод внезапно сотрясают спазмы. Мне приходится пулей нестись в туалетную комнату, где меня, к собственному удивлению, выворачивает наизнанку. Чем это я отравилась?
Вернувшись, я наталкиваюсь на обеспокоенный взгляд Эдвина и подозрительный – Мэтти.
- Принести тебе лекарство, Элизабет? – суетится Эд. - Наверное, пищевое отравление. У тебя нет аллергии?
- Да нет… Как странно, я вроде бы ничего не ела…
- Резкие перепады настроения, тошнота, рвота, - загибает пальцы Мэтти. – Что-то это мне напоминает… Не могу понять что.
- Невозможно, - решительно отвергаю я, сразу смекнув, куда она клонит.
- О, и это мне знакомо. Какое неуверенное отрицание, однако. Так-так.
Да что они все сегодня, сговорились что ли? Сперва миссис Бакет, теперь Мэтти, хотя последнюю еще можно понять… На один миг я позволяю себе забыться и поверить в оправданность их ожиданий – и от этой маленькой, замаячившей вдали возможности, у меня захватывает дух. До чего пряный вкус имеют одни лишь фантазии о запретном плоде.
- Когда? – не распыляясь на пояснения, настойчиво интересуется Мэтти.
- Совсем недавно. На прошлой неделе, кажется… А нет, в конце ноября, началось как раз в тот день, когда миссис Макферсон сломала ногу.
- Это было в октябре, Лиззи, – скалясь, пожимает плечами Матильда. – Она сломала ногу в середине октября, если не в начале. Ты вообще следишь за своим здоровьем хоть чуточку?
