Наверное, тоже очень устал…
— Пить… — бледные губы еле дрогнули, но я услышала и ветром сорвалась выполнить просьбу. Налив воды в чашку, я посмотрела на забытые мной травы, пересохшие под солнцем, и только тяжело вздохнула.
Жаль, конечно, что проспала, но тут уже ничего не поделаешь.
Приподняв воину голову, я осторожно вливала воду в приоткрытые губы. Шут пил медленно и глотал с заметным усилием. В какой-то момент он уронил голову набок, и вода потекла вниз по подбородку, капая на подушку и покрывало.
— Джастер… — я тихо позвала его, но он уже глубоко спал.
Только теперь я осмелилась посмотреть на дело своих рук. Окровавленная рубаха присохла к ране и телу. Потребовалось много тёплой воды, чтобы размочить корку и оторвать ткань от кожи безболезненно. Расстегнув ремень, я аккуратно подняла рубаху и ахнула. На месте раны красовался жуткого вида набухший кровью рубец, делавший бледную кожу ещё белее. Смыв остатки крови с тела, я осторожно опустила чёрную ткань и подумала, что потом надо обязательно взять его одежду и привести в порядок. Конечно, это ничуть не извиняет моего поступка, но хоть что-то…
Весь день, постоянно поглядывая на Шута, я перебирала и сушила травы, решив, что даже такие они всё равно лучше, чем «мусор» травников. Ещё прогулялась по лесу, не отходя далеко от лагеря, в поисках веток для костра, а заодно нашла несколько кустиков земляники.
Вместо еды я пила воду: из-за всех переживаний есть мне не хотелось.
Шут спал под своим плащом, грудь вздымалась ровно и спокойно. Его лицо снова обрело жёсткость, но пугающая бледность постепенно пропадала. И чем дальше, тем больше я задумывалась, как смотреть ему в глаза, когда он очнётся…
Джастер проснулся ближе к закату. Я вскочила и кинулась к нему, но как в стену врезалась, остановленная слабым движением руки. Небрежно отмахнувшись от меня, воин неуклюже выпутался из-под плаща, сел, кривясь от боли и не глядя в мою сторону. Опираясь на Живой меч, не с первой попытки поднялся и медленно побрёл в сторону ближайших деревьев.
Внутри всё оборвалось. Вот так, Янига. По заслугам тебе…
Шут добрёл до края нашего лагеря, опёрся плечом на ближайший ствол, немного повозился, и я услышала вздох облегчения, от которого чуть не залилась краской. Вот же глупая, могла бы догадаться…
Закончив с делом первой необходимости, мужчина побрёл обратно. Ступал он тяжело и медленно, но с каждым шагом я всё больше краснела от стыда и невыносимого чувства вины.
— Джастер, прости… — я опустила голову, не в силах смотреть на него. — Я… я не хотела…
— Да знаю я… — голос был хриплый и усталый.
Шут остановился рядом, и мне на плечо тяжело опустилась ладонь. Но не в попытке покарать, а в желании успокоить.
Не веря собственным чувствам, я подняла голову, всматриваясь в его лицо.
— Главный урок ты усвоила, молодец, — кривая улыбка больше напоминала болезненную гримасу, а в серых глазах были усталость и какое-то непонятное смирение. — Осталось немного над техникой поработать, и будешь нагонять страх на любого грабителя.
Эта неожиданная шутка меня добила. Я, как девчонка, уткнулась лицом в чёрную рубаху и разревелась от облегчения и раскаяния.
— Вот дурочка… — он вздохнул, приобнял меня за плечи и провёл ладонью по голове. — Всё же хорошо… Чего реветь-то…
Поражённая неожиданно мягким и тёплым тоном, я подняла зарёванное лицо. Джастер смотрел на меня с какой-то грустной нежностью и почти улыбался. Неужели я действительно для него что-то значу? В глазах снова защипало от поднявшихся в душе чувств.
— Не переживай, — Шут, однако, не собирался терпеть слезливую сцену дальше, аккуратно, но решительно отстранив меня. — У тебя не было намерения убить меня, да и урок был закончен, поэтому я не ждал удара. Сам виноват, зевать не надо было. Я ж не думал, что ты обниматься с кинжалом в руках полезешь…
От этих слов я не выдержала и снова разревелась от раскаяния, обхватив Джастера руками.
— Янига, прекрати, — тихо прошипел он сквозь зубы. — Больно же, ведьма.
— П-прости… — я торопливо разжала руки, отпустив Шута, и поспешно вытерла рукавами мокрое лицо. В самом деле, хватить реветь как девчонка. Это моя вина и ничья больше. Не женское это дело — оружием размахивать. — Никогда… никогда больше… в руки… не возьму… Ты… Как ты…
— Вода есть? Пить очень хочу. — Он, морщась, медленно опустился на покрывало. И правда, не сердится…
Я принесла воду и села рядом. Шут пил долго и медленно, растягивая каждый глоток. Утолив жажду, он вытер губы и вернул мне чашку.
Живой меч лежал на траве и молчал. Но с такой укоризной, что мне снова стало стыдно.
— Он на меня сердится.
Шут покосился на серый клинок. Тот ответил голубым блеском.
— Ты с ним поругалась?
Я виновато вздохнула. Поругалась… Любимого хозяина чуть не зарезала…
— Он на меня кричал.
— Кричал? — Джастер бережно провёл пальцами по серому клинку. И тот ответил едва заметным голубым отсветом по всей длине. — Никогда не слышал…
— Он хотел тебя спасти и прогонял всех, кто был поблизости. А потом на нас напали водяницы…
— Вы отбились вдвоём?
Я кивнула.
— Понятно, — воин снова попытался усмехнуться, но тут же болезненно скривился. — Не сердится он на тебя. И ты не сердись на него, он молодой ещё, испугался просто.
Молодой? Испугался?
— Его создали перед Войной Богов, он пожить не успел, повоевал немного и всё. Одного хозяина потерял, второго, потом почти тысячу лет в пещере пролежал, пока я его не нашёл. — Шут протянул руку и положил ладонь на рукоять, слабо и тепло улыбнувшись через гримасу боли. — Он пока маленький, как ребёнок, только оружие.
— Как ребёнок? — я недоверчиво покосилась на клинок, по тёмному лезвию которого волнами прокатывались голубые отблески.
— Ну да. — Шут не переставал кончиками пальцев осторожно гладить рукоять, и я вдруг чётко увидела, что он ласкает чешуйчатую голову, а змей довольно щурит чёрные глаза с жёлтыми прорезями зрачков. — Вот наберётся опыта, и не будет так волноваться уже.
— Он был похож на огромную змею из голубого огня, только с двумя лапами. Обвил тебя всего и не отпускал.
Джастер кивнул, и я поняла, что такая внешность меча его совсем не удивила.
— Знаешь, как создавали такое оружие? Для этого только что откованным мечом убивали невинное существо. Желательно детёныша или младенца. Лучше всего не рождённого. Но можно и взрослого, хотя это сложнее. Душа убитого вселялась в оружие. Конечно, не без помощи магии.
Убивали младенца в утробе матери?!
Я с таким содроганием шарахнулась от клинка, что воин рассмеялся, но тут же замолчал, прижав ладонь к ране и восстанавливая дыхание.
— Ты же ведьма, Янига. Разве ты человека видела? — Шут устало посмотрел на меня.
— Змея. — Я всё же недоверчиво косилась на Живой меч, и мне показалось, что клинок на меня тихо зашипел.
— Змей и есть. Точнее, дракса. Жили такие очень давно. Ещё не драконы, но уже и не змеи. Их маги как домашних животных держали.
— Как сейчас собак и кошек?
Шут кивнул.
— Только драксы не просто умны, как кошки или собаки. Они разумны. Разговаривать, как люди, конечно, они не умеют. Они мысленно общаются, образами, потому что магичны по сути. Но главная их ценность была не в этом.
Разумное животное, которое общается образами… Вот, значит, почему я его понимала.
Джастер, сколько же ещё чудесного и необыкновенного есть вокруг тебя?!
— А в чём?
— Они — целители. Дракса может взять на себя… нет, не так… — Шут замолчал, подбирая слова. — Он может удержать душу от перехода. А ещё помогает вывести яд, излечить болезнь, ускорить заживление любой раны, если будет касаться тела. Но только если сам этого захочет. Хозяина дракса выбирает себе сам. И да, защитить в бою он тоже может. А в ответ ждёт тепло и заботу. Ему это как еда. Душа-то живая…
Вот почему Джастер его из рук не выпускает. Тепло и заботу… Да он сам души в нём не чает, спит в обнимку, раскормил до ужаса…
