– Его сначала потерять надо, – напомнила воительница. – А друзья на то и существуют, чтобы не только в тебя верить, но еще и прощать. Если вообще есть, что прощать, Алан.

Дознаватель чуть кивнул и, все же решившись, вдруг, начал рассказывать.

– Ален, – прежде всего, сказал он свое имя, которое хранил столько времени. – На самом деле, меня зовут Ален. Родовое имя говорить не буду, это не имеет теперь смысла.

– Но оно у тебя явно громкое, – вставила Мэл. – Тран? Может, все же нальешь выпить-то?

Воин поспешил наполнить кружки. Они по странной традиции стукнули боками кружек, разом все выпили медовухи. Дюк поморщился. Вот же дрянь, а не напиток. Как его угораздило такое взять. Как бы не отравиться… А его люди смотрели на него и жали продолжения.

– Имя громкое, – подтвердил он. – Дом моего отца, больше похожий на крепость, стоял у моря, на самом побережье. Отцу принадлежала чуть ли не половина южной провинции. А еще у него были лучшие на свете виноградники.

Он сам не заметил, как начал улыбаться, вспоминая все это спустя более десятка лет.

– Один сорт, черный, – Дюк все больше увлекался. – Ягоды не большие, но темнее угля, и блестят на солнце. Сок терпкий, густой, цветом, как кровь. А другой сорт, красный. Вы и не видели такой! Эти ягоды с серебряную монету. Крупные. Но кожица тонкая. Такой виноград можно лишь прямо с лозы есть. Иначе лопаются ягодки. И сок сладкий, лучше любых конфет. А когда их смешивают, рождается лучшее южное вино.

– Ого! – усмехнулся Тран. – Так это… И чего мы тут за тебя свои деньги-то ставить собираемся? Ты же явно богаче того самого соседа, что за герцами живет. И себя выкупить сможешь, и Марину свою, да еще и на трон Караса деньги останутся.

Дюк улыбнулся в ответ.

– Я говорил об отце, – напомнил он. – Да. Он был богат. И знатен. Да, его род состоит, конечно же, в родстве с Ренарами. Это к слову про трон. Только отец был всегда верен Герцогу. Как и я. Но это теперь не имеет значения. Отец выбрал себе невесту из дочерей равнинных баронов. Как и многие иные аристократы. Мать… Она была выучена вести хозяйство и исполнять свой долг. Только вот тепла ей как-то Боги не отмерили. Она родила отцу троих детей. Мой брат, наследник, был старше меня на пять лет. И сестра, Алия, кто родилась через год после меня. Только…

Он чуть пожал плечами.

– Я не помню почти матери, – ровно, без давно уже пережитых обид, продолжил дознаватель. – Хотя мне было восемь, когда ее не стало. Просто она всегда была в стороне. Дети были частью ее долга перед мужем. Не более. Я сказал, в ней не было тепла для нас. Да, думаю, и для отца тоже. Когда ее не стало, она скончалась от горячки, он не тосковал. Но честно и не праздновал свободу. Не до того. Тогда были какие-то стычки с соседями, отец был при старом Герцоге, с кем водил дружбу, и кого горячо поддерживал. Да и в мирное время по хозяйству немалому дел хватало. Однако, он всегда находил возможность быть и с нами. С Жераром, братом моим. Со мной. Потому что мы и правда почему-то были близки.

Дюк снова улыбался, непривычно для своих людей тепло и грустно.

– А сестра? – спросила его Мэл. – Девочка как?

– Алия? – дознаватель тут же чуть нахмурился. – Она была общей любимицей. Тут у нас с Ренаром похожее дело. В девчонке мы все души не чаяли, баловали, как могли. Как и герцоги своего Мюррея. Особенно с Алией возилась Марина.

Он снова замолчал, думая, как рассказать все дальше. Дюк отвык говорить долго, да еще открыто. Сейчас хотел все же сократить историю, но оставить суть понятной. Тран воспользовался паузой, чтобы заново наполнить кружки.

– Марина, – снова повторил командир отряда это имя. – Ее взяли нянькой при нас. Прежде всего, как раз для сестры. Она из какого-то мелкого южного дворянского, но обеднелого рода. Но ее знатность никогда и не для кого не имела значения. В Марине тепла и любви было море. Для каждого из нас. Конечно, я не знаю, когда отец ее заметил, когда стал относиться к ней не только как к служанке. Но произошло это быстро. И он при Марине тоже стал другим. Он любил ее. Чего не было в его браке с матерью. Мы все ее любили. Мы стали семьей. Как я наивно полагал тогда. Но когда мне исполнилось 14, все изменилось.

Дознаватель сделал очередной глоток из своей кружки. Не выдержал и все же поморщился от гадостного вкуса. Алика чуть усмехнулась. Дюк улыбнулся своей женщине, надеясь, что веселье получится хоть немного искренним. Но вряд ли ему это удалось. Воительница лишь кивнула в ответ. Будто старалась поддержать, уже понимая, дальше ничего хорошего в его рассказе не будет.

– Заболел Жерар, – все же продолжил Дюк. – По меркам юга даже я в свои 14 считался взрослым, брат в 19, почитался на ровне с отцом.

– Так это и для равнин возраст зрелый, – заметил Жако. – Твой брат, как наследник, уже должен был быть при дворе, перенимать у отца дела.

– Должен был бы, – уточнил Дюк. – Да вот тут и случилась та странная болезнь. У Жерара начались припадки. Когда он рычал, как зверь, и катался по земле. Не понятно, от боли это, или еще что. Но даже не это плохо. Его разум начал тускнеть. Будто повернул назад. За полгода брат превратился из взрослого мужа обратно в капризного ребенка, будто ему не было и пяти лет.

– А что говорили лекари? – Алика подалась вперед, напряглась, чуя неладное.

– Ничего, – ровно сообщил дознаватель. – А вот маги подозревали чье-то проклятье.

– Странно, – заметила Мэйли. – Такая магия…

– Снова дикая что ли? – забеспокоился тут же Жако.

– Нет, – отрядный маг подбирала слова, как всегда в таких случаях, с большим трудом. Девчонке было проще творить магию, чем о ней рассуждать. – Совсем другое. Но и не наша это сила тоже. В той магии, что владеют ученики Ее Светлости или какую используют в храмах, нет таких заклятий. Да и дикие так не делают. В любой формуле есть смысл, есть цель. Убить или излечить, лишить сил. У тех, кто берет от Природы – изменить.

– Так получается, что командирова брата как раз и изменили, – напомнил Тран.

– Но ведь не полностью же! – заспорила Мэл. – Если бы его обратили, другое дело! Вон же, Дюк сказал, брат рычал, как зверь. Стал бы зверем, было бы понятно. Но он же не стал, да?

Она посмотрела на дознавателя.

– Нет, – подтвердил он. – Не стал. Тут ты права. И тогда отцу тоже самое говорили. Потому и думали, что это проклятье. Ведьма какая-то могла за что-то невзлюбить Жерара, и заставила мучиться, усыпляя его разум. Тогда у меня тоже появились способности. Хилые, правда, вы сами знаете. Отец отправил меня учиться в столицу в Школу Тайн. Я и тут тоже пытался понять, как брата спасти. Но… Такому не учат.

– Прости, командир, – без тени вины, и немного с вызовом, сказала маг. – С твоим даром тебя такому и правда учить смысла не было. Да и вообще. Ты же в классах для знати был. Там только боевые заклятья дают, тем, кто осилит, или на лекаря учат. Как тебя. А эти знания, по проклятьям и прочей темной ерунде, это не для вас. Да и мне, пока там сидела до войны, не давали.

– Зато сейчас ты это знаешь, – заметила Алика непривычно твердо и серьезно. – Что это было с его братом?

– Ну… – Мэл пожала плечами. – Не просто проклятье, это точно. Так бы, командир, твой брат просто и жил бы, как ребенок малый, глупым и капризным. Только вот эти, как ты сказал припадки… Они продолжались?

– Да, все время, – Дюк поймал себя на том, что снова начал волноваться.

Теперь уже не боялся. Что друзья узнают лишнее, что осудят. Рассказ о самом плохом все еще не прозвучал. Но Жерар… Дюк столько лет скорбел о брате не меньше, чем об отце или Марине. И сейчас он, может быть, узнает тайну этой проклятой болезни. Жаль, что не догадался как-то хитро раньше повыспрашивать Мэл.

– Вот Тран хорошо сказал, – дальше рассуждала маг. – Все же его будто изменить хотели. В этом и суть. Будто твой брат, Дюк, должен был бы обратиться. Но почему-то не смог. Его вторая природа, какую ему пытались дать, не смогла прижиться. Оттуда и болезнь вся. Только как это возможно, не знаю.