– Ну ладно, давай, до встречи. – Натянуто ему улыбаюсь.

Он опять с хмурым видом поднимает голову. Да что такого? Ботаникам чуждо человеческое?

– И ты мне ответь: «До встречи». – Мне даже весело становится. Он какой-то мальчик из космоса.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем мне говорить «до встречи»?

– Ну, люди обычно так прощаются.

– Но мы же только что поздоровались. Можно было просто не здороваться, и не пришлось бы прощаться.

Вау. Я смеюсь, а через пару секунд понимаю, что это не шутка. Господи, он совершенно серьезно. Думаю, что же ему ответить, но Костров собирает вещи и молча уходит.

– Вы идете или тут останетесь? – торопит меня преподаватель, крутя на пальцах ключи.

– Иду, конечно.

Хватаю сумку и спешу вслед за моим космическим соседом Костровым.

В магазинчике тканей на цокольном этаже всегда дышалось чуть хуже из-за нехватки свежего воздуха и плохой вентиляции, зато в жаркие июльские дни было прохладно. За два месяца я полюбила это место и, кажется, если никогда не стану переводчиком, на которого учусь, просто вернусь сюда – навсегда работать за гроши. Говорят, такое отчаяние охватывает многих перед дипломом. Спускаюсь в отдел, испытывая ностальгию, и перевешиваюсь через прилавок.

– Привет!

Незнакомая девушка близоруко щурится, достает из кармана очки, но не понимает, кто я и что я, даже изучив меня сквозь толстые линзы. Я работала, как раз когда она была в отпуске, и мы никогда с ней не пересекались.

– Ася. Работала тут два месяца вместо тебя, там мне должны были оставить бордовый поплин и два замка.

– А-а… – тянет девушка, видимо не совсем понимая, о чем речь.

Она шарит под прилавком, достает сверток поплина, из которого я собираюсь сшить постельное, и протягивает мне. Я караулила такой большой уцененный кусок все два месяца, что работала, и вот наконец дождалась. Руки чешутся сшить белье мечты цвета марсалы, хотя, может, это и бордовый, винный или просто темно-красный. Ткань покрыта затяжками, и прямо по центру развод более бледного оттенка, но плевать. За такие деньги я была готова купить что угодно.

С Егором у нас был совсем другой уровень жизни благодаря его слишком обеспеченному отцу и безобразно доброй матери, которая, чуть что, задаривала нас чем угодно: и постельным, и дорогими полотенцами. Я будто попала с семьей Колчиных в параллельный мир, где было можно все. Все для меня. Вернуться обратно немного сложнее, зато благодарить за все нужно только себя, что вообще-то в сотню раз приятнее. Даже неожиданно.

Смотрю на сверток и радуюсь, словно купила дорогущую и давно желанную люксовую сумочку. У меня кошмарная кровать, на удивление с приличным матрасом. Ножки скрипят при каждом перевороте с боку на бок, зато не болит спина. А вот с простынями напряг. Когда-то я забрала от родителей два видавших виды комплекта, которые так и не обновила, переехав жить к Егору.

Выхожу на улицу и тут же замечаю на парковке слишком знакомую машину. Не сразу придаю значение. В конце концов, мало ли похожих черных седанов. Но дверь распахивается, и на тротуар выпрыгивает Колчин. Разминает руки и шею – слишком знакомый жест, – поглядывает по сторонам, снимает и швыряет на сиденье солнцезащитные очки, прежде чем закрыть дверь.

Если сейчас уйти вправо, может, он и не заметит? Или спуститься и сидеть в магазине до темноты? Быть трусихой не хочется, даже берет злость, что я не могу ходить спокойно по собственному району.

Он ничего мне не сделает.

Смотрю по сторонам, и, как назло, ни одного прохожего. Прижимаю к груди свой поплин, торопясь свернуть к тротуару. Там пройти всего метров пятьсот, и можно спрятаться в подъезде, избежав неприятного разговора. Разумеется, Егор думает иначе. В веренице добрых воспоминаний никогда не было места для чувства уважения к чужому и личному пространству. Он в две секунды оказывается рядом, играючи ловит меня за талию и с самой добродушной улыбкой приподнимает так, что наши лица оказываются на одном уровне.

– Привет.

– Ну, что надо? – Я зла. Такими темпами во мне ни капли сострадания не останется.

– Да так, ехал, вспоминал все хорошее, что было, – улыбается он, щурясь от яркого солнца.

Было. Было много хорошего, и я не стану лгать, говоря, что это не так. Даже не попытаюсь сделать вид.

В машине, припаркованной в двух метрах от того места, где мы стоим, прошла сотня наших вечеров. Мы оба обожали кататься по ночному городу. Ели фастфуд, кричали из окон. Я даже пыталась Егора убедить пересесть со мной на мотоцикл. Но он сказал, что я непременно убьюсь, и был в этом вопросе категоричен, а вот на машине кататься любил. Там же порой эти вечера и заканчивались, и даже сейчас от воспоминаний об этом розовеют щеки. Егор явно замечает, потому что его глаза начинают нехорошо и азартно сверкать.

– Прокатимся? – Он ставит меня на место, подпрыгивает, как боксер перед ударом, и кажется совсем юным пацаном, в которого я когда-то влюбилась.

Тот пацан встречал меня из кинотеатра в полночь и вез домой. Не настаивал на первом поцелуе и долго красиво ухаживал.

– Я не хочу.

Это нечестно, но правильно. Нечего давать шансы. Пытаюсь уйти, но Егор ловит меня за плечи.

– Сядь в машину.

– Нет.

Я его не боюсь, конечно, но в горле что-то нехорошо першит. Егор не полный идиот, но он очень импульсивен. Из тех, кто может начать швырять телефоны в стену или бить посуду. Он может взорваться и за секунду превратить день в адреналиновые горки. Всякий раз, спускаясь с них, я чувствовала себя почему-то невероятно счастливой. Сложно объяснить, но каждая ссора казалась концом света, а в момент примирения становилось настолько хорошо и легко, что появлялось ощущение крыльев за спиной. Вседозволенности. Человек, которого нельзя было обнять, вдруг обнимает тебя сам, а ты думаешь, что оно того стоило. Почему-то.

Я ненормальная, должно быть. Или была малолеткой, обожающей истории про вампиров и героевабьюзеров.

– Сядь. В машину.

– Это ни к чему.

– Сядь! – очень громко рявкает Егор.

Я вздрагиваю и жмурюсь от неожиданности, всплеск адреналина и страха прокатывается по телу. Это ненормально, и он не имеет права так себя вести.

– Ты правда хочешь все испортить? – тихо спрашиваю его, пытаясь поймать взгляд, но он будто специально смотрит куда угодно, но не в глаза.

Раньше я очень быстро сдавалась и никогда не умела успокоить Егора. Да и особо не хотела. В его шумном, вздорном характере было что-то привлекательное. Он часто говорил: «Я сложный, меня не каждая вытерпит!» А я думала: «Я особенная, черт возьми!»

– Егор, я не хочу с тобой ехать. Нет – значит нет.

Он сжимает пальцами мои плечи:

– С кем ты теперь?

– Одна.

– Почему мне иначе написала? – Он бегает взглядом по моему лицу, ищет, в какой момент совру.

– Потому что имею на это право.

– Нет, блин, не имеешь! – Он повышает голос на каждом слове, а я все сильнее втягиваю голову в плечи. – НЕТ. БЛИН. НЕ ИМЕЕШЬ!

А вот и та самая истерика, которая никогда не заканчивалась ничем хорошим. Я точно знаю – мне нельзя сейчас оказаться в машине Колчина. Я очень быстро вырываюсь; разозлившись, он теряет концентрацию. Делаю два шага, и он тут же ловит меня за руку.

– Пожалуйста, – шепчет он, уткнувшись мне в волосы. – Не говори так, это же неправда, Ась! Пожалуйста. – Он прижимается лбом к моему затылку. Клонит голову то вправо, то влево, как нашкодивший и устыдившийся кот, молящий о ласке. – Пожалуйста.

– Отпусти, люди смотрят.

– И что?

– Я закричу.

– И кто тебе поможет?

– Я не знаю. Просто отпусти.

И уже смирившийся со своей потерей, как будто расслабившийся и осознавший все, Егор опускает руки. Но стоит только сделать шаг в сторону, вдруг хватает меня и тащит в машину.

– Егор, блин, да что ты за псих! – Я царапаюсь, а он не реагирует. – Хватит! Что ты собираешься со мной делать?