Я не видела Егора два месяца. Он за это время съездил со своими друзьями в отпуск к морю, о чем писал мне в безответных сообщениях. Завел какую-то интрижку, если верить соцсетям, где меня чуть ли не отмечали, чтобы я все точно увидела. Начал новую жизнь – про это был отдельный пост. И превратил меня во врага народа. Каждый его друг написал мне какую-то гадость, будто мы не четверокурсники, а четвероклассники. Все бывшие подружки из большой тусовки Егора, что общались со мной как с его девушкой в течение двух лет, стали активно обсуждать меня за спиной. Я точно знала, что многочисленные друзья и знакомые бывшего распространяют самые мерзкие слухи, но, наверное, после двух лет отношений это что-то естественное. Почему-то все были уверены, что я изменила Егору, что он выставил меня за дверь и, кажется, что я бросила институт.

Я же в это время просто искала машину времени, чтобы вернуться в беззаботное семнадцатилетнее лето под плейлист трехлетней давности, и обманывала мозг, как могла.

Смешно было снова торчать на балконе с ноутбуком и сериалами, шить фатиновые юбки и смотреть запоями фильмы. Красить губы черной помадой, не делать бежевый маникюр. Последние два месяца я занималась тем, что притворялась кем угодно, только не собой. Делала что угодно, лишь бы не вспоминать о старом. Я не досматривала сериал, который мы смотрели с Егором. Всякий раз, когда заходила в онлайн-кинотеатр и видела знакомый постер с кнопкой «Продолжить просмотр», на глаза наворачивались слезы. Приходилось быстро включать что-то другое.

Я перестала слушать его любимую музыку. По скидке сотрудника я набрала шифона и фурнитуры, чтобы занять чем-то голову и руки по вечерам. Все, что происходило со мной в эти два месяца, было таким масштабным криком о помощи, что от самой себя становилось тошно.

Неужели всем так плохо после расставания? Да ладно. Не верю.

– Пока, Персик, – шепчу гипсовому коту-копилке. – Ведите себя хорошо, не разрешай Вячеславу грызть провода.

Понятия не имею, грызет ли Вячеслав провода, но мне смешно думать, что мой гипсовый кот и пес соседа – друзья.

Из моей квартирки до универа пятнадцать минут пешком. Раньше я жила в современном крутом районе, и мы с Егором ехали на машине почти час каждый день. Мне это нравилось: мы слушали музыку, болтали, боролись за айпод. Подпевали песне «Gloria»[1] на два голоса, а теперь я ее просто не могу слушать. Мы пили кофе из автокафе и жаловались, что он мерзкий, но все равно делали так снова и снова.

Что ж, а теперь обманем мозг.

Мне снова семнадцать. Музыка в наушниках, запах осени. В таких старых районах города еще остались легионы тополей, теряющих пух. Сейчас они стоят уже желтые, под ногами хрустят облетевшие листья, нагоняя тоску и тревогу.

На середине пути торможу у спортклуба, сюда Егор ходил после учебы, а может, ходит до сих пор. Через дорогу кафе, где я ждала его вместе с подружками его друзей. Сердце сжимается и нервно бьется будто в животе. Мне ходить этой дорогой каждый день, но это же не страшно? Кому какое дело до наших с Егором отношений? В мою жизнь вернется все, что было раньше, просто не сразу. Сейчас никого рядом нет, но непременно будет: я же душа компании и все такое. И вот тут должна быть ироничная усмешка. Ха-ха-ха!

Мама говорила: «Будь проще, люби себя, и люди к тебе потянутся». Всего-то нужно вернуть себе прежнюю жизнь.

Этим утром я достала самые рваные джинсы. Заплела восемь косичек-дракончиков, накрасила губы в бордовый и подвела глаза, нарисовав черные стрелки. Нашла дедову рубашку в красную клетку – самую крутую вещь на свете – и бабушкины винтажные полусапожки без каблука из коричневой кожи.

Оставив одежду в квартире Егора вместе с прежней жизнью, я не учла, что дома ничего приличного нет. В шкафу оказалась целая полка с бабушкиными платьями, переделка которых заняла меня на целое лето. На плечиках висели дедовы рубашки и куртки, некоторые мне очень даже подошли. Нашлась и моя и бабушкина старая обувь, причем ее сохранилась куда лучше. И на фоне всех этих находок – три полки с моими старыми вещами. Кажется, переезжая к Егору, я хорошенько все перетрясла и выбросила большую часть.

– Ася! – звучит очень знакомый голос Олечки, одной из подруг Егора. – Господи, как ты изменилась. Какая ты… интересная. Как твои дела? Что нового? Все лето не виделись, куда пропала? Почему не летала с нами в Тай?! Та-а-ак круто было, тебе Егор рассказывал?

Самое гадкое, что я вижу, как Оля отводит меня в тенек и за угол, где нас не видно со стороны улицы. Она что, стыдится со мной общаться? Все так плохо?

– Оль, мы расстались еще в июне. – Закидываю сумку повыше на плечо и стараюсь идти, чтобы не торчать у спортклуба. Еще минут пять, и тут соберется вся компания моих бывших друзей. Оля же не двигается с места.

– Блин, ну ты че, вы же не серьезно. Ну поссорились – помирились. Сколько раз ты ко мне приезжала ночевать? И ничего, утром возвраща…

– Оль, я побегу, ладно?

– Да погоди. Пара минут погоды не сделает.

Оля очень похожа на меня прежнюю. Бежевый костюм, белые ботинки на платформе, крутая коричневая сумка и высокий зализанный блондинистый хвост. Это могла быть я прошлой осенью первого сентября. Вполне похожа. Только я бы не торчала одна на тротуаре, вокруг меня непременно бы галдела стайка «курочек», так называли себя девчонки из компании. У них (нас) был общий чат и куча «своих» шуточек. Кажется, теперь Оля стоит во главе «курятника».

– Так, может, просто пойдешь со мной? – Я улыбаюсь ей, зная, что не пойдет. – Прогуляемся вместе до универа?

Я выгляжу не так, чтобы Олечка со мной гуляла. Не в этих джинсах, не в этой огромной рубашке и не в этих сапогах. А может, дело не только в одежде.

– Ой, ну я жду же…

– Догонят. – Улыбаюсь ей, а она мне нет.

– Может, пересечемся в кафе, как раньше? – Но тон тут же меняется, Олечка как будто вспоминает про что-то. – Или лучше приезжай ко мне вечерком.

Видимо, по темноте и в самое безлюдное время?

Я делаю вид, что мне жарко, и расстегиваю пару кнопок рубашки, так что становится виден принт «Убить Билла» на футболке. Растрескавшийся и видавший виды. На плече даже есть крошечная дырочка, однако с ней футболка выглядит куда круче. Оля еще больше напрягается. Такой она не видела меня даже в домашней обстановке.

– А вы чего расстались-то? Это ты так бунтуешь? – Оля окидывает меня взглядом в стотысячный раз.

– Нет, Оль, я так всегда раньше одевалась.

В общем-то, это правда. Не сказала бы, что дедова рубашка сильно отличается от той, что у меня когда-то была, но, видимо, не прошла цензуру при переезде. И коричневые ботинки из натуральной кожи, художественно потертые со всех сторон, выглядят не хуже паленых «Мартинсов», которые этим утром я признала непригодными для носки и отправила в мусор.

– Да? Не помню. – Конечно, до того как мы сошлись с Егором, Оля была совсем в другой лиге и меня даже не замечала.

Мы были знакомы много лет. Я класса с седьмого близко дружила с ее младшей сестрой и проводила в их доме много времени, но неприступная красотка Оля не знала даже, как меня зовут. Когда Егор представил меня своей Компашке – непременно с большой буквы, это важно, – на лицах его подруг загорелся интерес. Они запомнили и мое имя, и мою фамилию, и то, что я пью латте без сахара.

– Так и че, и че? Я слышала, он телефон тебе разбил, потому что ты с мужиками переписывалась?

– Нет, Оля, я переписывалась со старым знакомым из команды по квизу, он звал меня на игру.

– А, эти викторины ваши. И че, ты с ним мутишь?

– Нет. Это мой знакомый. Мы вместе играли в квиз.

– Ну я поняла. А че ты с ним переписывалась?

– Он звал меня на игру.

– А-а. – Она выглядывает из-за угла, ждет своих и как будто нервничает. – Ну Егор просто перепутал, может. Бывает.

– Ага, я пойду.

– Да погоди! Слушай, ну накосячила, с кем не бывает. Хочешь, я вас опять сведу?