Моя красная «хонда» девяносто пятого года кажется заросшей пылью, усталой и удрученной. Стоит в луче света посреди заваленного вещами гаража. Ей тут тесно в окружении хлама, кажется, что я держу прекрасного зверя в клетке.

– Я это… не заходила давно. Сама понимаешь, мы с тобой друг друга маленько подвели. Вернее, я тебя подвела. В общем, мне было стыдно. Я сейчас вот что подумала… – Сажусь перед Старушкой на нечто вроде огромной банки с краской. Смотрю на потускневшие фары, словно в глаза живого существа. – Ты тут застоялась. Я не обещаю, что мы покатаемся. Но… Может, я что-то для тебя придумаю? Давай для начала снимем аккум, а там посмотрим, лады?

Пока молчу, придумываю, что бы она мне ответила, если бы могла. Старушка – мой первый и, возможно, последний мотоцикл. Когда-то дед продал свою старенькую машину, решив, что больше водить не станет. Эти деньги положил на мой счет, чтобы лежали до восемнадцати лет. Родители были против, но это единственное, в чем он их убедил. В день восемнадцатилетия, когда деда уже два года как не было в живых, я сняла со счета двести пятьдесят семь тысяч и купила себе Старушку. В прошлом году мы слетели в кювет, и до этого дня я ее больше не видела.

– Ну как? Прокатить тебя по гаражу? – шепчу ей.

Снимаю с подножки и толкаю Старушку вперед. Она вообще-то старше меня, и я первый год была с ней на «вы». Сейчас чувствую под руками ее тяжесть и мощь, опять хочу вернуться к старому – испытываю уважение пополам с бесконечным ужасом. От воспоминаний о том, как может реветь подо мной мотоцикл, как он оживает, становясь зверем, слезы на глазах. И страх. Я же однажды должна буду снова этого хотеть? В какой момент я смогу победить этого монстра? Что-то у меня их слишком много завелось.

Мы делаем круг почета, объезжая хлам в гараже. Я вглядываюсь и понимаю, что тут все завалено краской, валиками, рулонами линолеума и обоев.

– Да ладно, ба, ты шутишь?

Теперь мой собеседник – невидимая бабушка. Я, черт возьми, Моана. Притормаживаю на пару секунд, перевожу дух и продолжаю толкать мотоцикл по гаражу, чтобы что-то внутри почувствовать. Быть может, откликнется желание опять выехать на дорогу?

Колеса с мягким шуршанием катятся по земляному полу, и этот звук мне кажется слишком уж тоскливым. Когда-то мы гнали сто сорок по трассе, а сейчас просто перемещаемся из угла в угол в крошечном помещении.

– На первый раз хватит. – Мне не по себе. Ставлю мотоцикл на подножку и утыкаюсь лбом в сидушку. – Как думаешь, я решусь сесть на тебя или лучше тебя продать какому-нибудь хорошему человеку?

Старушка не отвечает, но я ее как будто слышу, выдумывая ответы сама. Этого достаточно. Ставлю Старушку обратно, снимаю аккумулятор, чтобы зарядить, а потом иду разглядывать сокровища. Бабушка, видимо, перед смертью собиралась делать ремонт в своей двушке – чего тут только нет. С таким набором я всю квартиру переделаю.

– Бабуль, спасибо, это то, что нужно, – обращаюсь к невидимой бабушке, пока перебираю пакет с новенькими кисточками. Чувствую дрожь в пальцах от желания начать красить стены.

Пока есть лишние полчаса, сгребаю в отдельную кучу то, что теоретически может подойти. Обсуждаю находки со Старушкой, хвастаюсь успехами.

– Костров – нечто, тебе бы он понравился. Если бы я его на тебе прокатила, думаю, он бы потом дал развернутый отзыв на мой стиль вождения и поставил оценку. Зануда, но это так смешно, словно он герой ситкома. Я правда отвлекаюсь с ним от лишних мыслей. О, Аня. Помнишь Аню? Она много вечеров провела с нами. Я почти решилась к ней подойти. Она поймет, что мы обе виноваты, как думаешь? Иногда мне кажется, что, если люди так долго в ссоре, им уже не суждено больше дружить. А потом я думаю: а кто-то всерьез пытался? Ну разве дружба не стоит того, чтобы немного постараться?

Заканчиваю разбирать кисти минут за десять до назначенной встречи с Костровым. Свитер пыльный, и его неплохо бы сменить, да и платье испачкала. Выбегаю из гаража в надежде, что найду что-то поглаженное.

Когда выхожу из дома, уже на пять минут опаздываю, но Костров ждет меня у подъезда на лавочке и, как всегда, что-то строчит в телефоне. Стоит приблизиться, как он тут же встает, зачесывает назад волосы, которые все равно торчат, и кивает мне. Вообще он вполне себе ничего, даже странно, что я раньше этого не замечала. У него правильные черты лица, как у Капитана Америки, очень пронзительный, внимательный взгляд и интригующая молчаливость. Только душный он, но это мелочи.

Я вспоминаю его, каким встретила впервые на английском. Хорошенький парень, но почему-то девчонки о нем говорить не стали. Все трещали про Колчина и парочку его более-менее симпатичных друзей. Так выделилось из группы первое подобие Компашки Егора. По признаку «привлекательность». Потом туда прицепилась пара ребят по признаку «есть машина». Потом – те, кого выбрал сам Егор по каким-то личным причинам.

Но все они не ходили на углубленный английский. Быть может, поэтому я помню Кострова только на тех парах? Костров – прилично одетый, с ноутбуком и фитнес-браслетом. Это сразу сделало его недосягаемо серьезным. У него был чистый английский, и, когда всех попросили рассказать о себе, его речь была примерно такой: «Я очень скучный и скучно живу. Я программист, мне нужен английский, чтобы жить еще скучнее. У меня нет и никогда не будет девушки, потому что я очень требовательный и скучный, я скучный, скучный, скучный!» Именно это услышала каждая из нас.

Его английский даже для нас оказался слишком «углубленным» – мы просто его не поняли. Куча подробностей, сложные предложения, странные слова, произношение как у английского лорда и речь на десять минут. Преподаватель вежливо улыбался и медленно кивал – кажется, тоже ни черта не понимал. Вроде как Костров пришел в иностранку, чтобы повысить уровень языка, получить какие-то корочки и уважить отца – доктора наук. Но нам казалось, что его цель – стать властелином мира. Лично я до сих пор считаю, что скоро он всех нас поработит.

Он частенько пялился на меня, и, скорее всего, с презрением за странный видок. Я тогда решила, что он высокомерный, смотрит на меня с осуждением и потому не стоит даже внимания.

– Ты всегда такой неразговорчивый? – возмущаюсь я. Мне очень хочется живого общения, прямо катастрофически. Хотя бы с занудой-ботаником.

– Мы договорились не болтать по дороге. Ты обещала носить наушники.

– Дома забыла.

– Свои не дам, – произносит он без эмоций и замолкает.

Я не люблю навязанных диалогов, поэтому соглашаюсь молчать.

Костров не берет мою сумку с ноутбуком, не предлагает помочь, не расспрашивает о самочувствии. А еще он не поддается всеобщей истерии, стремясь смешать меня с грязью. «Дружить» с Тимуром приятно. Когда я вижу у ворот Компашку Колчина, невольно сжимаюсь, а мой «друг» даже не сбавляет шаг – мы просто проходим мимо. Парни присвистывают, кричат какую-то ерунду в спину, но не приближаются. Трусы. Костров – мой «патронус».

– Спасибо. Обалдеть! Они даже не подошли!

– Я думал, ты сама сильная и независимая, – отвечает Костров. – Тебе и правда нужен защитник?

– Я… я сама не понимаю, что мне нужно. Но я не хочу ходить этой дорогой одна, вот и все.

– Плохие ассоциации?

Еще какие.

– Предупреди, если есть вероятность, что твой Колчин будет поджидать меня в темном углу.

– Он не… – Сама сомневаюсь в словах. – Я не думаю, что он будет.

– Тогда в чем дело? Боишься, что, если Колчин с тобой заговорит, ты сдашься и вы снова сойдетесь?

Я удивляюсь, как много слов слышу от молчаливого мальчика. Мы останавливаемся на светофоре, он на меня смотрит, а я тут же теряюсь. Нет, меня не завораживают эти волшебные глаза и восхитительно закрученные ресницы, просто я вдруг ощущаю, насколько Костров «большой человек», а потом начинаю мысленно рассуждать, что же это значит.

– Ясно. – Он холодно усмехается, и только в эту секунду я понимаю, что вообще-то мне был задан вопрос, а молчание – знак согласия.