– Она обозвала меня воровкой. И науськивала Бениса, чтобы он отнял у меня деньги.
– Те самые две марки, которые мастер Робинтон дал ей на ремешок, – услужливо подсказал Пьемур.
– Ну, если Пона еще и оскорбила тебя после всего того, что она уже сделала, – задумчиво произнес Сибел, – тогда ты, конечно, была права, что вступилась за свою честь. – Он едва заметно улыбнулся, не спуская глаз с ее лица. – Это хорошо, что ты умеешь постоять за себя. Но вот твои файры…
– Я их не звала, правда, Сибел! Но когда Бенис сбил Пьемура с ног и стал пинать, я ужасно испугалась – он лежал в пыли…
– Это самое умное, когда доходит до пинков, – невозмутимо заметил Пьемур.
– И все же не дело, чтобы ученики дрались между собой или с холдерами… тем более родовитыми…
– Ты же знаешь, Сибел, что Бенис – первый задира во всем холде, от него уже многим доставалось!
– Хватит, малявка! – неожиданно резко перебил его Сибел. Когда он, обычно такой сдержанный и невозмутимый, говорил столь повелительным тоном, не послушаться осмелился бы только отъявленный упрямец. – Но когда я говорил о выдержке, Менолли, я имел в виду нечто иное – умение целиком посвятить себя делу, например, работе над песней, которую ты вчера сочинила…
– Так ты сочинила новую песню? – просиял Пьемур. – Что же ты мне раньше не сказала? Когда мы ее услышим?
– Когда? – услышала Менолли свой неуверенный, дрожащий голос.
– Что с тобой, Менолли? – озабоченно спросил ее Сибел и, взяв за плечо, легонько встряхнул. Но она только молча смотрела на него
– Просто… все так непохоже… – она замялась, не в силах выразить охватившее ее душу смятение. – Все совсем не так, как я себе представляла… Знаешь… знаешь, что случалось, когда мне… удавалось сочинить песню? – Она хотела бы остановить хлынувший поток слов, но не могла. Рожица Пьемура сочувственно кривилась, Сибел молча смотрел на нее, на лице его было написано искреннее участие. – Отец порол меня за <бренчание>, за <пустяки> – так он это называл. А когда я, потроша рыбу, поранила руку… – девочка подняла ладонь, сосредоточенно разглядывая багровый шрам, – они нарочно сделали так, чтобы она плохо зажила – не хотели, чтобы я играла… Они даже запретили мне петь вместе со всеми – боялись, как бы арфист Эльгион не прознал, кто занимался с ребятишками после смерти Петирона. Они стыдились меня! Боялись, что я их опозорю! Вот почему я убежала оттуда. Я бы лучше погибла от Нитей, чем согласилась жить в Полукруглом…
По щекам Менолли струились слезы – воспоминания о горькой несправедливости вновь охватили ее. Она слышала, как Пьемур упрашивает ее не плакать, приговаривая, что теперь все хорошо, все позади, что ему ужасно нравятся ее песни, даже те, которые он еще не слышал. Пусть она подождет – он скажет ее отцу пару ласковых слов, если им доведется встретиться. Она чувствовала, как Сибел обнял ее за плечи и неловко поглаживает, нашептывая слова утешения. Но только тревожный писк Красотки помог девочке овладеть собой. Навряд ли мастер Робинтон и лорд Грох обрадуются, доведись им пережить еще одну тревогу, вызванную ее несдержанностью. Особенно, если при этом придется оторваться от доброго бенденского вина…
Она смахнула слезы и, проглотив последнее рыдание, смело взглянула в расстроенные лица арфистов.
– А я-то все приставал к тебе: научи да научи потрошить рыбу! – сокрушенно вздохнул Сибел. – И еще удивлялся, что тебе не хочется. Я найду кого-нибудь другого – теперь мне понятно, почему тебе это так неприятно.
– Что ты, Сибел, я с радостью тебя научу. Помогу, чем сумею – и с рыбой, и с лодкой. Пусть я простая девчонка, но я стану лучшей арфисткой во всем Цехе…
– Полегче, Менолли, я тебе верю, – рассмеялся Сибел при виде ее горячности.
– Я тоже! – тихо и значительно произнес Пьемур. – Я и не знал, как тебе жилось в Полукруглом. А хоть кто-нибудь там слушал твои песни?
– Только Петирон, а когда он умер…
– Теперь, Менолли, я понимаю, почему тебе было так трудно понять, как важны твои песни. Конечно, после всего, что тебе пришлось испытать… – Сибел легонько сжал ее руки, – не так-то легко поверить в себя. Обещай мне, Менолли, что теперь ты будешь верить! Твои песни так важны для всех – для Цеха, для Главного арфиста и… для меня. Мастер Домис пишет блестящую музыку, но твои песни приходятся по сердцу каждому – холдеру и ремесленнику, крестьянину и моряку. Твои песни говорят о том, что понятно всем: о файрах, о том, как Брекки звала Ф'нора и Канта, – и они помогут изменить ту затхлую атмосферу, которая чуть не погубила тебя дома…
Пойми, девочка, нельзя не верить в свой особый дар. Да, нужно знать пределы своих возможностей, но нельзя из ложной скромности ставить себе пределы!
– Вот что мне всегда нравилось в Менолли: голова у нее на месте, – с назидательностью старого дядюшки изрек Пьемур.
Менолли взглянула на приятеля и залилась смехом, а вслед за ней захохотал и сам Пьемур. Наконец-то у нее с души спал невыносимый груз тоски. Девочка расправила плечи и, вскинув руки в знак того, что все прошло, радостно улыбнулась друзьям.
Файры радостно закурлыкали. Красотка весело заворковала и потерлась головкой о щеку Менолли, а Кими сонно чирикнула, насмешив всех троих.
– Ну что, Менолли, тебе уже лучше? – спросил Пьемур. – Тогда нам пора идти – не годится заставлять ждать лорда холдера, а тем более мастера Робинтона. Ты получила ремешок, я умылся – давайте двинемся к ларьку виноторговца.
Менолли нерешительно замялась.
– Ну, что еще? – приподняв брови, добродушно спросил Сибел.
– А вдруг лорд Грох узнает, что это я подбила Бенису глаз?
– Только не от самого Бениса, – фыркнул Пьемур. – К тому же, сыновей у него пятнадцать, а королева всего одна. И ему не терпится поговорить с тобой о ней. Даже Главный арфист не знает о файрах столько, сколько знаешь ты. Так что вперед!
Глава 10
Мои ноги вдруг понеслись через луг, Я вдогонку стремглав полетела, Ни жива ни мертва, а во рту трава – Проглотить-то ведь я не успела!
<Песенка на бегу>
У Менолли отлегло от сердца: лорда Гроха интересовали только файры – и в особенности его собственная королева. Все четверо – Робинтон, Сибел, лорд Грох и она сама – уселись за стол в сторонке от остальных; на плече у каждого красовалась огненная ящерица. Менолли было и боязно, и смешно: надо же, она, новенькая, попала в столь изысканное общество! Лорд Грох, несмотря на отрывистую речь и устрашающие гримасы, оказался очень милым собеседником, и постепенно девочка забыла о своих опасениях по поводу злосчастной стычки с Бенисом. Она выслушала подробный рассказ о рождении Мерги и понимающе улыбнулась, когда лорд Грох, смачно гогоча, принялся вспоминать, сколько волнений он тогда пережил.
– Жаль, девочка, рядом со мной не оказалось знатока, вроде тебя.
– Вы забываете, мой господин, что мои файры вылупились примерно в то же время, что и Мерга. Навряд ли я смогла бы хоть чем-то вам помочь.
– Зато теперь наверняка сможешь. Как научить Мергу приносить мне разные вещи? Слышал про твою свирель.
– Но ведь Мерга одна. А свирель несли все девять файров вместе, она довольно тяжелая. – Увидев на лице лорда Гроха разочарование, девочка задумалась. – Мерга могла бы приносить вам что-нибудь легкое, вроде писем. Только вы должны очень-очень захотеть, ну просто изо всех сил. Вот у меня тогда ужасно болели ноги, а до комнаты было так далеко…
Светло-карие глаза лорда в замешательстве уставились на Менолли.
– Говоришь, очень-очень захотеть? Гм… Боюсь, не найдется ничего такого, что бы я хотел изо всех сил! – Увидев на ее лице недоумение, он коротко хохотнул. – Видишь ли, девочка, желать изо всех сил способны только молодые. Когда ты вырастешь, то, как и я, научишься рассчитывать. – Он подмигнул. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду: ведь Мерга – сплошные чувства, правда, моя крошка? – С лаской, неожиданной для такого богатыря, он погладил королеву по головке. – Чувства – вот на что они откликаются в первую очередь. Но желание – тоже чувство, ведь так? Если чего-нибудь очень-очень захотеть… Гм… – Он снова рассмеялся, искоса взглянув на Главного арфиста. – Слышите, Робинтон, – эти зверюшки передают не сведения, а чувства! Чувства – такие как ночной страх Брекки. Рождение – гм… тут тоже немало чувств. А что же стряслось сегодня?.. – Его светлые глаза снова уставились на Менолли.
