– Падла, век воли не видать. Ответишь, гнида, за беспредел.

Журавлев надавил ему коленом на позвоночник, ловким приемом заломил руку за спину:

– Не рыпайся, сволочь, а то руку сломаю.

Он быстро поднял нож и, мимоходом оглядев его, нажал пружинку – лезвие тотчас втянулось обратно в рукоятку, сияющую на солнце всеми цветами радуги. Дивясь неизвестному умельцу, изготовившему столь совершенное холодное оружие, Илья сокрушенно покачал головой и со словами: «Занятная штучка!» – по-хозяйски спрятал нож в карман своих галифе.

– Поднимайся, урка! – неожиданно рассвирепел Журавлев. – Разлегся тут, понимаешь, как в гостях! – Он вынул из нагрудного кармана гимнастерки слегка помятый портсигар, оглядел его со всех сторон и с сожалением сказал: – Гад, такую красоту испортил.

Он бесцеремонно сгреб Чекана за воротник, с силой встряхнул его и легко поставил на ноги.

– Давай, топай в отделение, – приказал он и, чтобы придать заартачившемуся Чекану дополнительную скорость, с удовольствием поддал ему коленом под зад. – Шевелись!

Всю дальнейшую дорогу до одноэтажного здания местной милиции, выкрашенного на удивление ядовитой желтой краской, с грубыми решетками на окнах, молодой уголовник двигался боком, неловко вывернув голову, злобно сверкая из-под кепки хорьими глазами и громко матерясь, как заправский уркаган, суля своему конвоиру самые ужасные кары.

– Эк тебя сегодня забирает, – с радостью, что сумел обезвредить опасного бандита, бодро отвечал Журавлев. – А вчера тебя, паря, позднее забирало.

До отделения им оставалось пройти не больше ста шагов, как неожиданно из палисадника, заросшего розовыми мальвами, высунулась знакомая белобрысая голова конопатого мальчишки в картузе, который, оказывается, все это время незаметно следовал за Чеканом. Стараясь не попасться на глаза военному, владеющему приемами рукопашного боя, прячась в тени пыльных кустарников цветущей сирени, Сопля продолжал их сопровождать, выжидая подходящий момент для нападения на конвоира. Увидев только что незнакомца в деле, решиться мальчишке на столь безрассудный поступок было непросто.

– Ну, фраер залетный, попомни мои верные слова, – никак не мог успокоиться Чекан, – пера ты моего рано или поздно все равно не минуешь.

– Оставь соловьиные трели для местных барышень, – беспечно отвечал Журавлев, с малых лет обладающий несгибаемым характером, а в некоторых случаях даже своенравным и дерзким до невозможности, – мне они ни к чему.

Сопля для себя уже придумал: как только Чекан с военным будут проходить вблизи ограды, он прыгнет чужаку на спину, давая возможность корешу скрыться.

Но тут ему на глаза попался увесистый камень, и новое решение пришло само собой.

Глаза у Сопли загорелись; он поднял находку, ловко перелез с ней через ограду, на дрожащих от волнения ногах подбежал сзади к Журавлеву и со всей мальчишеской дури обрушил камень на его голову, и без того пострадавшую в ночном происшествии. Илья замер, будто внезапно наткнулся на невидимую преграду, выпрямился, выпустив кисть Чекана из своих ослабевших рук, ноги у него подкосились, и он рухнул в мягкую пыль на безлюдной проселочной дороге.

– Сматываемся, Чекан! – запальчиво крикнул Сопля. – Ну, чего ты?

Не ответив, Чекан с глухим раздражением оттолкнул мальчишку, подскочил к распластанному на земле обидчику и принялся с яростью, хлеставшей из него через край, как помои из переполненного отхожего ведра, наносить удары ногами по мягкому податливому телу, нимало не заботясь, что при этом могут пострадать его щегольские штиблеты.

– Вот и настал, падла, час расплаты! – с каждым ударом все больше распаляясь, кричал он, озлобленно скаля зубы: – Забью до смерти!

Чекан с хаканьем подскакивал, взмахивал руками, будто отплясывал что-то необыкновенно веселое, задорное. Было заметно, что такая расправа доставляет ему огромное удовольствие, он даже на время забыл о своем ноже с выкидным лезвием, настолько был увлечен.

Внутри у Ильи что-то гулко екало, как у загнанной лошади, он испытывал такую сильную боль, что его сухое поджарое тело непроизвольно сжималось и корчилось. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта жуткая катавасия, если бы вдруг на проселочной дороге не показался мотоциклист. Шум мотора нарастал, и вскоре уже можно было разглядеть самого ездока, одетого в милицейскую форму. Увидев, что впереди происходит драка, милиционер прибавил скорости, на ходу вынимая из потертой кобуры табельный пистолет ТТ.

– Легавый! – испуганно крикнул Сопля, проворно развернулся на черствых, покрытых корками запекшейся грязи пятках и мигом скрылся в ближайших кустах сирени.

– Стоять! – в бешенстве заорал участковый и дважды выстрелил вверх.

Выстрелы немного отрезвили забубенную головушку не в меру разбушевавшегося Чекана, он последний раз пнул Илью и козлом сиганул через ограду в ближайший палисадник.

Милиционер, не слезая с мотоцикла и не глуша мотор, склонился над лежащим, настороженно бросая быстрые взгляды по сторонам.

– Эй, парень, ты живой? Ишь, как они тебя, изверги, отделали. Сам поднимешься или помочь?

Илья зашевелился, уперся ладонями в землю и тяжело, словно немощный старик, поднялся на ноги. Постоял, слегка покачиваясь, потом осторожно, морщась от невыносимой боли в голове, ощупал кровоточащий затылок.

– Вот заразы, – сказал он со сдержанной усмешкой, – другой раз, и все по тому же месту. Что за напасть такая?

Он внимательно посмотрел на милиционера, осунувшееся лицо которого выглядело усталым, да и сам он весь выглядел измотанным, даже его чернявые усы и те уныло свисали к уголкам губ; на его медаль «За отвагу» на груди, на золотую нашивку по ранению. Затем с любопытством оглядел «Харлей-Девидсон», поставляемый американцами по ленд-лизу, точно такой же имелся у них в разведке в количестве одного экземпляра, прозванный «Валуем», и с показной веселостью спросил:

– Слышишь, старлей, ты, случайно, не из Кирсанова?

Милиционер смотрел на Илью с не меньшим интересом и, задумчиво пожевывая кончик правого уса, нащупывал застежку кобуры. Управившись наконец с пистолетом, утвердительно кивнул:

– Так и есть!

В старинном здании, занимаемом сейчас милицией, до революции находилась керосиновая лавка, принадлежавшая купцу второй гильдии Рукавишникову. Прочные стены из красного кирпича и просторные подвальные помещения, где удобно было оборудовать камеры предварительного заключения, стали неоспоримым аргументом в пользу того, чтобы разместить здесь учреждение районного НКВД.

Журавлев присел на продавленный диван, машинально потрогал коричневый дерматин, который на ощупь оказался холодным и шершавым, со множеством мелких от старости трещинок, разбегавшихся в разные стороны, как паутина.

– Я уж и не помню, когда так мягко и сидел-то, – сказал он и с видимым удовольствием несколько раз, будто мальчишка, попрыгал. Потом откинулся на спинку и заинтересованно огляделся.

У противоположной стены стояли два массивных темных шкафа со стеклянными дверцами, сквозь которые были видны несколько папок, должно быть, с документами; справа у окна, все еще заклеенного крест-накрест полосками пожелтевшей от времени газеты, чтобы не разлетелись от взрывной волны на острые осколки, располагался стол, покрытый зеленым сукном. Он был завален какими-то бумагами, а еще на нем стояла лампа с зеленым абажуром, чернильный прибор и черный телефон. В углу находился облезлый, с остатками зеленой краски металлический сейф, но вряд ли с чем-нибудь важным – скорее всего, просто для солидности; возле него на полу валялась рассыпанная стопка старых газет. В широких простенках английскими булавками были пришпилены плакаты «Родина-мать зовет!», «Ты записался добровольцем?» и «Болтун – находка для шпиона».

«В общем, все как обычно для таких учреждений», – равнодушно подумал Журавлев, и в тот момент его взгляд наткнулся на парочку черно-белых фотографий небольшого формата. Он с удивлением разглядел на них обнаженных красоток.