Услышав лязганье замков, я сжалась в комок от ужаса. Сейчас решится моя судьба. Наверняка здоровяк отправился проверять информацию обо мне. И либо он договорится с Климом, либо меня решат убрать, чтоб избежать последствий. Опять же, Климу выгоднее повесить мой изуродованный труп на Глеба, чем наживать проблемы, вытаскивая из дерьма неверную жену.

— Ну что, Красотка! Отправишься в последний путь? Если вспомнишь что-нибудь ценное, обещаю: все будет быстро, — сказал здоровяк.

Я же вздохнула с некоторым облегчением. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

— Да, вид уже у нее не товарный, — в дверях появился Гена, — Но сиськи все равно зачетные. Если ее списывать, от чего бы ни обрадовать напоследок? — хохотнул он.

— Гена, тебе бабы что ли не дают? Валяй, хозяин уже и сам сомневается, что она что-то знает, — здоровяк развернулся и вышел, оставив меня с Геной один на один, что не предвещало ничего хорошего.

Мерзко ухмыльнувшись, он подошел и присел на корточки, грубо взяв меня за подбородок, так что наши взгляды встретились, сказал:

— Как на счет развлечений, Крошка?

Я отдернула лицо и ответила, чеканя каждое слово:

— Бес, придет за мной. Вот тогда и развлечемся.

«Я всегда прихожу за своим сам» — вспомнила я его слова. Только бы пришел. Только бы не опоздал.

— Ты, правда, его ждешь? Тогда у меня плохие новости: я работаю на Беса, и сегодня он пустил тебя в расход — расхохотался Гена, а я лишилась дара речи.

Это не могло быть правдой. Глеб никогда бы так не сделал. Если бы ему было нужно, он пытал бы меня сам, он никогда бы не позволил кому-то надо мной издеваться.

Гена резко схватил меня за волосы и повалил на пол. Завязалась нешуточная борьба, в которой у меня не было шансов. Хоть я и получила навыки рукопашного боя, но вести его в горизонтальном положении в моем нынешнем физическом состоянии не представлялось возможным. Моя блузка напоминала лохмотья, и дело осталось за джинсами, я искренне надеялась, что они будут более стойкими.

— Тогда пусть он придет! Я все ему расскажу! — истошно орала я, но мерзавца это не останавливало.

Я перешла на дикие вопли и истошный вой, из всего, что я кричала, можно было разобрать только имя:

— Глеб!!! Глеб!!! — я не верила, что он мог держать меня здесь и тем более позволил так со мной обойтись.

И чудо случилось, я услышала его голос.

— Какого черта?! — где-то вдалеке рявкнул Бессонов.

Сначала я решила, что это мираж, но мой противник ослабил хватку, как будто прислушиваясь. Дверь распахнулась, и, запрокинув голову, я могла увидеть Беса. Облегченно вздохнув, я прикрыла глаза и разрыдалась. Гена оперативно соскочил с меня и уставился на Бессонова. Глеб и без того был в ярости, а увидев меня полуголую, избитую, лежащую на полу, не в силах пошевелиться и вовсе побагровел от злости. Бросившись ко мне, стянул с себя футболку и надел на меня. Подхватил на руки и понес в сторону выхода. Вцепившись ему в шею, я рыдала без остановки, лишь единожды прошептав севшим голосом:

— Глеб…я знала, что ты придешь…

— Я пришел, Детка. Я приду, где бы ты ни была. Я всегда буду рядом.

От солнечного света ломило глаза, и я уткнулась носом ему в грудь, вдыхая любимый аромат его одеколона. Никогда я так не была счастлива в его объятиях, как в эти минуты. Бес хотел было усадить меня на сиденье, но я вцепилась в него мертвой хваткой, казалось, только чувствуя тепло его тела, я могу быть в безопасности, и только стоит ему отстраниться, как весь остальной мир растерзает меня в клочья.

— Сядь за руль, — бросил он кому-то, а сам устроился на заднем сидении, продолжая держать меня на руках.

— Все позади, теперь все будет хорошо. Прости меня, Детка, — приговаривал Бессонов, поглаживая меня по голове.

— Ты пришел, — сказала я то, что, на мой взгляд, было самым важным.

Немного согревшись и успокоившись, я прижалась к нему сильнее и не заметила, как отключилась.

Придя в себя, я увидела, что лежу в комнате Глеба. Голова у меня была перебинтована, рядом стояла капельница, а на тумбочке множество коробочек и тюбиков с различными лекарствами и мазями, но Глеба рядом не было, что вселяло дикий страх. Казалось, вот-вот дверь откроется и появится ненавистный Гена. Я прикрыла глаза и пережила весь этот ужас заново. Поняла, что кричу, лишь, когда Бессонов взял меня за руку:

— Детка! Все позади! Посмотри на меня!

Я открыла глаза и села на кровати.

— Не уходи. Никогда больше не оставляй меня.

Глеб, грустно усмехнулся:

— Я так долго ждал этих слов, но ни в подобной ситуации точно.

— Бойтесь своих желаний, — развела я руками, — но зная тебя, вряд ли ты так уж сильно переживаешь за способ, которым они достигнуты.

— Я смотрю тебе гораздо лучше, — он полоснул своим режущим взглядом, — Это самое мерзкое, что можно было себе вообразить. Самое грязное и отвратительное. Я не смог защитить свою женщину.

— Ты успел. И я безмерно тебе благодарна, но формально я еще Ковалева.

— Уже нет, — я вопросительно подняла бровь, а Глеб продолжил, — Долгая история, расскажу позже, думаю, Клим даже не в курсе, что ты пропала. Но ты моя. Только моя! — он победно улыбнулся и коснулся кончиком своего носа — моего.

—Я люблю тебя. Я всегда тебя любила.

—А я всегда знал, где ты и терпеливо ждал, когда ты вернешься. Сама.

Вообще он выглядел так, будто это над ним измывались несколько суток. Какая-то мысль мелькнула в моей голове, но потом быстро исчезла, так и не сформировавшись.

Следующие несколько дней прошли в полнейшем единении душ. Глеб старался максимально редко оставлять меня одну, а когда ему все же приходилось отлучаться, я считала минуты до его возвращения, потому что как только я оставалась сама с собой, впадала в глубочайшую депрессию.

Глеб отдал мне новый паспорт на имя Полины Бессоновой и макет статьи местной газеты, где значилось, что Полина Ковалева, супруга миллиардера Климента Ковалева погибла в авиакатастрофе. Так должно было быть. Ни один из них не мог допустить того, что их спутница жизни, как переходящее знамя кочует от одного к другому.

— Я навеки пленница этих стен?

— Что? — Глеб изобразил удивление.

— Я не против. Я сделаю все, что ты посчитаешь нужным, — сказала я, повиснув у него на шее.

— Мы уедем. Через два дня. Уедем, чтобы никогда не возвращаться.

Настал мой черед удивляться:

— Ты же мэр! И без пяти минут крестный отец!

— Я складываю полномочия, — Глеб развел руками, — И оставляю город.

— Климу? — догадалась я, — Он меня продал.

— Ты бы все равно от него ушла. Так он получил небольшую компенсацию.

— Целый город — небольшая компенсация?

— Все столицы мира не стоят твоего мизинца, а я получил тебя всю за один захудалый городишко! — Глеб смотрел так, будто ждал нападения.

— Как считаешь нужным. Я принимаю любое твое решение, — улыбнулась я и прижалась к нему еще крепче.

— Да?! Неужели?! — воскликнул он, — А где моя Полина? Тебя покупают, продают, а ты принимаешь любое мое решение? — смеялся Глеб, явно довольный собой. — Она бы уже душу из меня вытрясла!

— Я знала, что тебе быстро это надоест, но у меня правда нет сил спорить. Я тебя люблю, хочу идти за тобой, куда бы ты ни пошел, и с точки зрения здравого смысла, пока все замечательно.

Глеб расхохотался, перемещая руки на мои бедра:

— Идеально! Генке премию стоило выписать!

Он был так искренне рад и не сразу понял, что сказал, а вот меня как обухом по голове ударили. Я в ужасе отпрянула от него, не желая верить в происходящее.

— Боже, как это низко! — Я закрыла лицо руками, не желая видеть его.

— Детка, все не так как ты думаешь! — он сделал попытку приблизиться ко мне.

— Не трогай меня!!! — заорала я так, что стены затряслись, Глеб от неожиданности остановился, — Не прикасайся ко мне!!! Никогда!!! Больше!!!

Я так старалась вычеркнуть все произошедшее из памяти, не думать об этом, не переживать снова и снова, что совсем забыла слова Гены, зато сейчас они эхом отдавались в моем мозгу: « я работаю на Беса»… Виски сдавило словно прессом: «Генке премию стоило выписать»… Я вдруг осознала то, что он вел себя не как чужак, вторгшийся на закрытую территорию, а вполне себе по-хозяйски. Полина Ковалева вот-вот официально прекратит свое существование. Климу сделали слишком заманчивое предложение, ему незачем было меня искать. Я была в полной власти Бессонова. Только он решал жить мне или умереть.