Как он.
Когда Марси умерла, он мог творить ужасы. Творил бы, если бы Челси не остановила его. Когда она схватила его, линия между трагедией и выживанием дошла до одного момента. Одного решения — подстроиться, а не сломаться. Двигаться вперед, не умереть с клыками в горле врага. Это решение нельзя было навязать, потребовать. Можно было о нем попросить, и Джулиус делал это сейчас, с уважением опустив голову перед Алгонквин.
— Прошу, — он поклонился духу, которая хотела ему и его виду смерти десять тысяч лет. — Не сдавайся. Все мы сейчас тут, потому что мы слишком упрямы, чтобы умирать. Это у нас общее, так давай используем это. Будем упрямыми вместе. Будем биться, спорить и отказываться сдаваться, пока не создадим мир, в котором можем жить все мы. На это уйдет время, и все может стать хуже перед тем, как станет лучше, но если мы продолжим, ничто не помешает нам получить то, что мы хотим. Я прошу, чтобы ты пыталась с нами. Прошу, Алгонквин.
После его слов долго было тихо, а потом дух озера вздохнул.
— Ты умоляешь удивительно хорошо для дракона.
— Я не умоляю, — Джулиус поднял голову. — Я прошу тебя сделать то, что правильно. Это не конец. Ты еще можешь это исправить.
— Нет, — она сжалась в своей луже. — Это единственный путь. Смертные Духи…
— Что Смертные духи тебе сделали, что хуже того, что ты сделала с собой? — осведомился Джулиус. — Я видел твои озера, Алгонквин! Твои берега сухие. Твоя рыба мертва. Левиафан забрал из них каждую каплю, и ты ему позволила. Ты была их духом, но позволила им умереть.
— Стой, — прошептала Алгонквин, опускаясь ниже.
— Я не могу остановиться, — гневно сказал Джулиус. — Пока не прекратишь ты. Ты всегда заявляла, что ты борешься ради защиты земли. Теперь твой шанс это доказать. Прекрати это, Алгонквин. Не будь молотом, который ломает наш единственный дом.
Когда он закончил, грязная лужа Алгонквин была меньше тарелки. Когда она не поднялась снова, Джулиус испугался, что они опоздали, что Левиафан уже прикончил ее. А потом ее вода задрожала, и Джулиус понял. Алгонквин не была поглощена. Она плакал. Рыдала, рябь стала волнами.
— Я не могу, — всхлипывала она. — Не видишь? Слишком поздно. Даже если бы я хотела остановить это, я уже его впустила.
Она подняла ладонь из воды, закончив, и Джулиус охнул. В темноте пустоты вода Алгонквин выглядела грязной, но теперь по той ее части, которая была вытянута, в свете огня Чёрного Размаха, Джулиус увидел правду. Алгонквин не была грязной. Как всегда, ее вода была кристально-чистой. Цвет был иллюзией от тысяч темных тонких линий, тянущихся в ее тле. То, как они тянулись, напоминало Джулиусу корни, но не было ничего, похожего на растение, в том, как голодно подрагивали чёрные кончики, двигаясь по воде Алгонквин, словно хищники, пожирающие ее заживо.
— Выбора уже нет, — прошептала она, опуская руку. — Он уже в каждой капле моей магии. Когда он закончит поглощать всю воду из моих озер, он будет мной, и наш мир будет его миром.
Поражение в ее голосе вызвало дрожь у Джулиуса. Даже Марси дрожала, все ее тело тряслось, она опустилась на колени у мутного мелководья Алгонквин.
— Должен быть способ обратить это, — сказала она. — Это все еще твоя вода. А если мы…
— Ничего нет, — горько сказала Алгонквин. — Куда бы я ни смотрела, чего бы ни касалась, он уже там, и я так устала. Я боролась так долго, столько раз проиграла. Если бы я могла вернуться и что-то изменить, может, это не было бы пустой тратой, но, как любил каркать мне Ворон, мы не сможем вернуться. Прошлое уже прошло, и вскоре я буду там, — лужа горестно плескалась. — Я уверена, что это вас радует.
— Как ты можешь так думать? — спросил Джулиус с надрывом. — Что в моих словах заставило тебя поверить, что это не трагедия для всех?
Вода булькала, опускаясь даже ниже в ее луже.
— Ты самый странный дракон из всех, кого я встречала, — тихо сказала она. — Хотела бы я поговорить с тобой десятки лет назад, когда это еще могло помочь. Но теперь…
Она выдохнула, а потом подняла голову, ее зеркальное лицо поднялось с воды в форме ладони, только это осталось от нее.
— Я не буду извиняться. Я не такой конец хотела, но я сделала то, что должно было защитить мой мир, и я не буду извиняться за это.
От знания, что у нее были хорошие намерения, было хуже. Джулиус почти хотел, чтобы она умерла, проклиная их. Ненависть жалила, но конец был бы хотя бы чистым, а не трагичным бардаком. Глядя на Алгонквин, он мог думать лишь о том, что если бы он был лучше, сказал что-то раньше, он мог предотвратить это. Они говорили раньше, но он всегда был отвлечен другими катастрофами, чтобы обращать внимание на причину поступков Алгонквин. Если бы он уделил этому время, пригляделся, может, се было бы иначе. Потому что она не была монстром. Как и все они. Драконы, духи, люди были с изъянами, старались пройти путь как можно лучше. Теперь они оказались у края пропасти, и когда Джулиус понял, что происходило, было слишком поздно.
Это грызло его сильнее всего. Не потеря или смерть, а упущенный шанс. Глубокая несправедливость, когда так старался, но обнаружил, что шанса не было. Он не мог это вытерпеть. Он не мог проиграть. Не после того, как они старались. Не после всего, что они прошли.
И так Джулиус принял решение. На это ушел всего миг, короткая мысль, но он уже провел много времени с Бобом, потому что Джулиус мог поклясться, что ощущал, как будущее повернуло в новую сторону, когда он поднял голову и посмотрел на Алгонквин.
— Если бы все было иначе, — тихо спросил он, — если бы ты могла все переделать, зная теперь то, что ты знаешь, ты работала бы с нами?
Зеркальное лицо духа сверкнула от раздражения, но неизбежность их смертей смогла подавить ненависть Алгонквин, потому что она пожала остатками воды.
— Возможно. Мне не стоило так сдаваться. Я не побежала бы к вам с объятиями, но если бы я могла вернуться и сделать все снова… — она подумала еще миг, а потом ее голова покачнулась. — Я бы вела себя иначе, да.
Джулиусу нужно было только это.
— Марси?
Она безнадежно подняла голову.
— Если ждешь от меня решений, не стоит, у меня ничего нет.
— Я не потому смотрю на тебя, — он склонился и прижался пернатой головой к ее лбу. — Я люблю тебя.
Марси была удивлена внезапным проявлением тепла, и Джулиус ощутил вину за то, что не сказал ей правду раньше. Если бы у них было время, он мог бы вечно рассказывать, как встреча с ней изменила его жизнь к лучшему, и как важна она была для него. Но лужа Алгонквин уменьшалась с каждой секундой, так что он глубоко вдохнул, задержал дыхание, ощущая запахи Марси и магии во рту, надолго. Когда он не мог уже медлить, Джулиус повернулся к духу озера и бросился вперед, впился зубами глубоко в то, что осталось от Алгонквин.
Джулиус всегда был плох как дракон. Он был ужасен в бою, не мог колдовать, ужасно управлял огнем, проваливал все, что было важным для выживания драконов. Но, хоть он был разочарованием в традиционных чертах, две вещи Джулиус делал очень хорошо: был быстрым и игнорировал инстинкты, которые правили другими драконами, сейчас кричащие о самосохранении.
Он впился в Алгонквин, как кобра, вонзил зубы в до боли холодную воду со вкусом рыбы и смерти. Если бы он мог думать, он бы гордился, ведь это был лучший удар по Хозяйке Озер, нанесенный драконом. Но его мишенью был не дух. Он целился в щупальца, тянущиеся в ней, нити существа, которое было не из их мира. Джулиус смотрел на них, когда его пасть сомкнулась, поглощая все, что осталось от Алгонквин, одним махом.
— Дракон! — голос духа озера был ревом, она лилась в его горло. — Что ты делаешь?
— Даю тебе шанс, — сказал Джулиус или попытался. Черные нити, спускаясь в его горло, ранили больше, чем он ожидал. Марси кричала, а он не мог издать ни звука. К счастью, все работало идеально.
Вода Алгонквин была холодной и магической, но текла по его горлу, как любая другая жидкость. Он чувствовал, как она растекалась в его крови, впитываясь в его тело, холод ее прикосновения пролез в его мозг, она паниковала, и это его печалило. Он не хотел пугать ее, но если бы он объяснил, что собирался сделать, он мог бы дать подсказку Левиафану. Он надеялся, что скажет ей правду сейчас, но щупальца Левиафана вызвали такую боль, какой он не ожидал. Это было больнее всего, даже ударов Грегори. Но, хоть было больно, ему нужно было что-то сказать, потому что, если Алгонквин не поймет, что он делал, все будет напрасным.
