Торможу возле двери, прижимаюсь ухом к косяку.

Он придет или нет?

Замок в ответ на мои мысли щелкает.

И дверь распахивается.

Сливаюсь со стеной.

Он заходит в номер, меня не видит, высокий, плечистый, на ходу стягивает футболку, наступает на мое платье.

Смотрит вниз.

А я вдруг пугаюсь. Что же я делаю.

Он меня позвал в отель, не домой. Это любых слов прозрачнее, это заранее обозначенные границы.

Сегодня все можно – так он сказал.

Про завтра не заикнулся.

Он поднимает с пола мое платье, подносит к лицу. Будто по запаху определяет, где я, и оглядывается.

Я замерла, он замер. Я от сомнений, а он уставился на мое тело. Которого даже Дима не видел целиком и сразу, так, голые коленки, чашечку бюстгальтера, ложбинку с родинкой, выпирающие косточки таза.

– Вау, – кратко выдыхает Сергей.

Под его взглядом жар искрами, вспышками, языками пламени с ног до головы меня охватывает.

Смотрю на его крепкую раскачанную грудь, живот, дорожка темных волос прячется под поясом брюк, свободно сидящих на бедрах.

Шумно втягиваю носом воздух.

И решаюсь.

Я хочу.

Он идёт ко мне, я отлипаю от стены, подаюсь навстречу ему.

Два моих маленьких шага и его широких три, и мы сталкиваемся, опасно, словно две лодки в море ночью, я тону, глубоко, я дрожу, его руки везде, его губы на коже, он уже во мне, в моей голове, себе подчиняет мысли.

Он подхватывает на руки, над полом лечу, он бросает меня на кровать, и я лишь сейчас замечаю, что голая почти, остались лишь трусики, черные, тонкие, мокрые.

Он быстро сдергивает брюки вместе с трусами. Мельком вижу эрекцию, в страхе жмурюсь, что же это такое, почему там так много.

Он нависает сверху, его дыхание опаляет щеку. Рука сдавливает подбородок, голос звучит глухо, как из-под воды.

– Давай поиграем.

Разлепляю ресницы, встречаю его взгляд, потемневший, он затоплен желанием, заражает меня, с трудом сглатываю.

– Мы не играть пришли, – шепотом отвечаю.

– Играть, – он тоже шепчет. Что-то наматывает на кулак. Смутно знакомое, бледно-желтое, с терпким ароматом парфюма.

Это галстук Ярослава.

Точно.

Сергей расправляет узкую ткань. И прикладывает к моим глазам.

Вздрагиваю.

Нет света. Свечей, длинных теней по стенам, его взгляда, лица в полумраке.

– Не бойся, – он приподнимает меня, на моем затылке завязывает галстук.

Я вся трясусь.

Как не бояться.

Это первый раз, ещё и с галстуком на глазах.

– Так и не скажешь? – он осторожно, словно я стеклянная, опускает меня обратно в подушки. Его дыхание на шее, на груди, он дует на затвердевший сосок, касается его языком. – Как тебя зовут?

Без понятия.

Есть кровать, скользкий шелк простыней, тяжесть мужского тела на мне, треск свечей.

Снова вздрагиваю, почувствовав его губы внизу живота, он кратко целует, неторопливо раздвигает мои ноги. Языком ведёт по бедру с внутренней стороны, дыханием опаляет промежность.

И накрывает ртом складки.

Выгибаюсь струной от сдерживаемого стона, пальцами цепляюсь в его волосы, судорожно сгребаю, тяну.

Проваливаюсь в забытье куда-то, эта повязка на глазах от стыда спасает, мне страшно, приятно, невозможно, тягуче хорошо.

Кровать чуть поскрипывает. Он что-то делает, шелестит, одной рукой держит мои бедра, отрывается от меня.

– Сейчас продолжим, – говорит хрипло.

Сознание путается. Хочется еще, чтобы он целовал, и сказать надо, наверное, что у меня пока…

В промежность тычется твердая плоть.

По смазке плавно скользит, слегка погружается в меня.

Кусаю губы. Знаю, что больно должно быть, но останавливать его не хочу, не могу.

– Хочешь меня? – он медлит, словно дразнит, чего-то ждёт.

В темноте вспыхивает картинка, как он сдергивал брюки, представляю в себе его член и шепотом соглашаюсь:

– Да-да.

– А погромче, – он раскрывает меня, по чуть-чуть совсем, невыносимо готовиться, бояться рывка, он мучение тянет, я выкрикиваю:

– Да хочу!

И в одну секунду захлёбываюсь воздухом, словно из самолёта без парашюта выпала, в меня на огромной скорости что-то врезалось, и внутри застряло.

– Бл*ть, – голос Сергея полон испуга. – Черт. Подожди, – чувствую его пальцы на лице, он хочет галстук с меня сорвать, и верчу головой, запоздало доходит боль, остро, в каждой клеточке отдается.

– Тише, тише, – он шепчет, поглаживает мои разведенные бедра, между которых так резко ввинтился. – Я не знал. Потерпи, сейчас пройдёт.

Кусаю губы, повязка на глазах мокрая от слез.

Кажется, что потрясений сильнее этого в моей жизни не было. И меня тут же, следом, накрывает ещё одной неожиданностью.

Совсем рядом, возле моего уха, звучит голос. Бархатный, чуть севший.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

Она сладкая, моя безымянная малышка. И чуть терпкая, с привкусом текилы.

Настоящее лакомство, не оторваться.

Но член пульсирует, болит даже, так в нее хочет. Вбиться одним махом, вырывая всхлипы наслаждения, натянуть на себя, и брать всю ночь.

Чтобы она на всю жизнь ее запомнила.

И чтобы Яр запомнил, что она сама выбрала меня. Не его!

– Хочешь меня?

Скольжу своим патроном по скользким от желания складочкам, надавливаю на клитор так, что девочка губы кусает.

Хочет.

И я хочу.

С намеком смотрю на потемневшее лицо Яра, взглядом говоря: я победил, пошел вон! Но он не уходит.

Жадно впитывает всю ее – ту, что подо мной извивается. Облизывает губы, лаская глазами ее набухшие соски: розово-коричневые, манящие, созданные для моих губ.

Ну, пусть смотрит. Жаль, меня надолго не хватит – я уже на пределе, но ночь длинная.

Наша ночь.

Резкий рывок, и я в ней полностью, и без остатка, и… какого хрена?

Девственница?

Замираю в ней – в дрожащей, сжавшейся от испуга крошке, стараюсь не причинять ей новой боли. Глажу, сжимаю, массирую разведенные бедра, шепчу какие-то глупости, сам не понимая: как это возможно, что я у нее первый?

И от этого знания, что до меня не было никого, стоит еще крепче. В моей голове взрыв кратный большому, с которого человечество и зародилось, на ее глазах повязка, под которой слезы боли, но девочка не отталкивает меня. Зато так сильно и сладко сжимает член, что я не в силах и сам отстраниться.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

– Проваливай! – огрызаюсь я, задыхаясь от того, что сдерживаться приходится. – К себе иди.

Моя девочка пугается еще сильнее, медленно протягивает пальцы к повязке, но Яр ловит ее ладошку, и целует. И на кровать ложится рядом, стараясь на меня не смотреть.

Лишь на нее: на дрожащие от обиды губы, на покрасневшие щечки. Любуется ею, как произведением искусства античности.

– Тише, девочка, расслабься, – шепчет он ей. – Представь, что здесь только ты и я. Вдвоем.

– Но мы не вдвоем. Это вас двое…

– Не думай об этом, – Яр прижимается к ее губам, приоткрытым в попытке закончить фразу, и она отвечает на его поцелуй.

Жадно.

Словно в омут с головой.

И в это время я делаю первое движение. Снова погружаюсь в нее, и влажные стенки так туго сжимают мой член, словно противятся его движениям.

– Не нужно, – она жадно хватает воздух приоткрытым ртом, и выгибается на кровати.

– Тебе будет хорошо…

– Заткнись, – обрывает меня Яр, и прикусывает розовую горошину соска. – Нас двое, ты помнишь?

– Д-да, – всхлипывает в полуотчаяньи-полубреду.

Ей так легче: думать, что нас двое. Я и она, или Яр и она. Но получилось так, как получилось.

– Ты самая красивая на свете, – Яр зажимает между пальцев возбужденные соски, и говорит с ней так, словно в любви признается.

А я с упоением двигаюсь в жарком женском лоне, в котором я первый, и этого не изменить. Она откликается так неумело, но от того божественно ярко – чуть рвано двигается мне навстречу. Разбуженная чувственность этой девочки бьет по мне вспышками, посылает электрические разряды, и нам обоим хорошо.