– Тогда не пей больше, пожалуйста.

– Но ты же понимаешь, что сейчас мне очень тяжело на работе, поэтому это меня расслабляет.

– Да, я понимаю, – Эльза взяла один блин с тарелки и откусила его. – Спасибо.

– Не за что, моя дорогая, – Линетт посмотрела на время. – Мне нужно торопиться, поэтому я ушла. До вечера!

Она вышла в коридор, и Эльза вслушивалась в звуки оттуда. Через некоторое время послышалось открывание входной двери, а затем ключ внутри замка. Наступила тишина, Эльза не шевелилась, будто чего-то ждала. Потом положила откусанный блин обратно на тарелку. Взяла мусорный пакет и вывалила все в него. Дело не в том, что Линетт плохо готовит. Дело в том, что извинения без изменений – всего лишь манипуляция. И если Эльза проглотит эти извинения, лучше от этого не станет.

– Тин еще не вернулся? – Элия еле заметно дрогнула от этого упоминания.

– Нет, пока еще не приехал, – Эльза, не поворачиваясь, посмотрела на девушку.

Та была удручена сложившимися обстоятельствами, нельзя было этого не заметить. Как-то у Эльзы уже мелькали мысли о том, что не все так хорошо в этих отношениях, как Элия хочет показать. Но это не то, во что стоит лезть. Тем более, они даже не подруги, чтобы заходить далеко в этом ничем не обязывающем общении.

– И когда вернется?

– Точно не знаем, вторая сторона еще не хочет идти на встречу.

– Понятно.

Они вошли в кафе, которое было недалеко от университета. Мягкие персиковые тона не резали глаза, а зеленые напольные растения приятно создавали атмосферу уюта и комфорта. Правда, Эльза их не чувствовала. Она уже и не помнит, что это такое.

Девушки расположились около широкого окна во всю стену, начинался дождь. Практически сразу к столику подошел молодой человек в форме. Карточка на рубашке говорила «Шэрон». Его темные волосы отливали синевой, а глаза блестели так ярко, что казалось, он ненастоящий. Будто фарфоровая кукла, улыбку которой можно легким касанием сломать.

– Добро пожаловать в «Красное перо ворона», – его голос был низким и приятным, будто нож разрезает подтаявшее масло, – Позовите меня, когда будете готовы сделать заказ, – он положил перед девушками оливкового цвета сложенные «каталоги», как здесь принято это называть.

– Извините, Шэрон, а почему кафе так называется? – Элия указала на меню. – Каталоги здесь оливкового цвета, стены персиковые, а название вообще говорит о других цветах.

– Это очень давняя история, которая произошла с первым директором этого места, – он завел руки за спину, как требовал этикет «Красного ворона», – У директора родилась слабая дочь. Врачи сказали, что долго она не продержится. И чтобы спасти ее, женщина была готова на все. Очень долго молилась за здоровье ребенка, способная отдать все, что у нее есть. И однажды ее мольбы были услышаны. На оконной раме палаты сидел алый ворон. Женщина даже сначала не поверила, что это правда – вороны черного цвета. Он очень долго смотрел ей в глаза, будто пытаясь о чем-то сказать. Затем взлетел и направился в сторону засохшего дерева на вершине холма. Директор побежала за ним, надеясь, что это знак, милосердие, посланное свыше. Добежав до засохшего персикового дерева, она увидела прекрасную деву, на плече которой сидел алый ворон. Она оживила персиковое дерево, которое много лет умирало в одиночестве, и дала женщине цветок лотоса, сказав, что он сможет вылечить ее дочь. Небесная дева была даром, на который так надеялось измученное сердце, – Шэрон указал на стены, – Персики – напоминание о чуде, которое может случиться, – его палец спустился к меню. – Оливки – цвет платья спасительницы, а алый ворон – символ спасения.

– Хорошая история для посетителей, – отозвалась Эльза, рассматривая напитки в списке меню.

– Это не просто придуманная история, мисс. Мы все очень чтим благодетельницу, что спасла ребенка директора.

– Слишком складно для правдивой истории, – она протянула меню в сторону Шэрона. – Если хотите завлечь посетителей, придумайте что-то получше. Мне робусту и «Нежность».

Их взгляды встретились, и Шэрон забрал каталог. Он смотрел на Эльзу и не мог понять, что не так. Он встречал достаточно людей в этом кафе, которые зашли по тем или иным причинам. По выбору кофе можно определить некоторые вещи об этом человеке. Те, кто приходят из интереса к названию, обычно нежные люди в той или иной степени. Они заказывают раф, мокко или марочино. «Охотники за неприятностями», как называет их Шэрон, идут сюда в поисках чего-то нового и необычного, в основном за фирменными напитками – «Под зеленым светом» или «Персиковое дерево». Работящие люди ограничиваются простотой и изящностью – капучино или латте – по усмотрению. Но он впервые видит человека, который заказывает робусту, самый горький кофе, с десертом под названием «Нежность». Откуда этот контраст?

– О, эм… А мне холодное «северное сияние» и шоколадные макаруны, – Шэрон забрал меню и ушел, оставив девушек одних. – Почему ты так ему сказала? Мне эта история понравилась.

– Я так сказала потому, что это было правдой. Такие истории радуют тех, кто радуется всему подряд, – она посмотрела на асфальт, который уже стал темным от проливного дождя.

– Это плохо, что я радуюсь всему подряд? – в Эльзе что-то щелкнуло.

– Нет, это вовсе не плохо, это очень хорошо, просто нужно набирать клиентов разной масти. Вот, что я хотела сказать, – она знает, что самые радостные люди на деле страдают больше, чем можно предположить. Но когда Эльза отзывалась об истории названия, она вовсе об этом не думала. Ей не хотелось задевать Элию. Ложь во благо – верное ли это решение?

– Ладно. Эм… Как дела у твоей мамы? Вы вроде вместе с ней живете, – ну, конечно. Без этого никуда.

– Нормально. Вот встретила недавно хорошего парня, он ей нравится.

– Это хорошо, что твоя мама в таком возрасте смогла найти человека.

– Ага.

– А тебе никто из университета не нравится?

– Нет.

– И ты никогда об этом не думала?

– Нет, – «и как тут думать, когда дома такое происходит?».

Эльзе не нравилось проводить время с людьми. Она знала, чего от них ожидать, а это со временем наскучило. Люди стали чем-то обычным, что просто есть. А ей хотелось ощутить что-то новое, что-то другое. Но почему-то к Элии чувства скуки нет. Когда она находится рядом, Эльза будто забывает о своем безумном настоящем. Как будто есть незримая связь. По какой-то причине, Эльза чувствует в Элии старинного друга. Были бы другие обстоятельства, и Эльза выросла другим человеком, она бы могла долго и непринужденно беседовать здесь. Она знает, что девушка чувствует неловкость и зажатость из-за ее поведения. Но такая Эльза сейчас, и это нельзя исправить.

– Ты сейчас занимаешься чем-нибудь? Ну, может начала рисовать, как планировала?

– Нет, – есть вещи, которые должны оставаться в тайне ради тебя самого. Чтобы ты чувствовал, что ты можешь быть где-то самим собой, о котором люди не знают. – Иногда могу прогуляться по парку. Но на этом все.

– И часто у тебя возникает такое желание?

– Не часто, но чаще всего я гуляю во время заката, когда уже не так жарко от солнца.

– Я вернулся, – к столику подошел Шэрон с круглым подносом в руках, – Робуста и «Нежность», – он положил заказ напротив Эльзы. – И холодное «северное сияние» и макаруны. Приятного аппетита, – после этой фразы он снова ушел.

Элия начала пить холодный кофе, а Эльза только пригубила свой напиток. Им было нечего сказать друг другу, но при этом обе хотели оставаться здесь и дальше. Элия – чтобы не возвращаться в пустой дом, а Эльза – чтобы не возвращаться к жестокой матери.

На языке прилипла неприятная горечь после робусты. Это было тем, за что Эльзя и любила этот напиток. Только пробуя робусту, горечь, которую она так ненавидит, Эльза может чувствовать себя живой. А сладкие десерты являются ей напоминанием, что после горького всегда следует сладкое. Но только рано или поздно после такого количества горечи, ты уже не ощущаешь сладость вкуса.