«Не сказать, чтобы мне так уж повезло», — отвечаю я, соскребая липкую грязь со щеки.
«Ну да, и правда. Похоже, у нас тут завелся какой-то безумный гений, который стреляет по топтерам. У тебя ничего не задето?»
«Кажется, только моя гордость. Что это за место?» — спрашиваю я.
«’’Мозговой центр’’, — отвечает он. — Я Хендрик. Друзья зовут меня Хенни. Или Большой Хен. Или Б.Х. Или Бенни Тик-Так — из-за того случая, когда один умник перепутал показания приборов и устроил взрыв. У меня тогда сердце встало. — Он бьет себя в грудь. — Но Старина Док мне новое смастерил. Тикает не хуже часов в лаборатории Континуума!»
«Я Реза, — медленно говорю я, пытаясь понять, отчего у меня так кружится голова: от болтовни этого парня или я все-таки заработал сотрясение мозга. — Коллеги зовут меня Реза». Я осматриваюсь с вершины мусорной горы. Это и есть «Мозговой центр»? Котлы из миззиевых пластин стоят там и сям на улицах, образуя бесконечный лабиринт. Для большей устойчивости каждый из них соединяется с ближайшей постройкой многослойными металлическими заплатами. Из десятков вентилей вырывается пар и другие, более отвратительные субстанции, отчего все вокруг затянуто ужасной желтой дымкой. Не понимаю, почему гильдии спорят из-за этого клочка земли.
«Ну так что, Реззи? Не хочешь заглянуть ко мне в гости? Мы тебя как следует почистим и быстренько отправим назад в небо».
«Меня зовут Реза. И... вы только не обижайтесь, но, думаю, мне было бы разумнее сейчас же вернуться в Новый Прав, поскольку я понятия не имею о ваших намерениях по отношению ко мне».
«Ну как знаешь, — говорит Хендрик, спускаясь с горы мусора. — Правда, встреча с компостными червями тебе может не понравиться».
Я подпрыгиваю на месте. «С компостными червями?»
«Здесь нет вывоза мусора, так что приходится как-то обходиться».
Я скатываюсь с мусорного холма и лихорадочно осматриваю свою грязную одежду. Вернуться в Новый Прав в таком виде я точно не могу. Если мои коллеги узнают, что я запятнал свою репутацию таким вот образом, мне никогда не вернуть их уважения. «Вы можете гарантировать мне свои добрые намерения? — спрашиваю я Хендрика, за официальными формулировками пытаясь скрыть отчаяние в голосе. — Я не желаю становиться подопытным в каком-нибудь безумном эксперименте».
«Обещаю, что никакие дополнительные неприятности на тебя больше не свалятся».
Похоже, он честный человек, и к тому же у меня не такой уж большой выбор, так что я тащусь за ним к его дому.
По какой-то причине я был уверен, что котлы и трубы «Мозгового центра» — всего лишь плохо продуманные декорации, а в жилище Хендрика окажется нормальная удобная гостиная, столовая и прочие традиционные помещения. Но внутри дом выглядит еще хуже, чем снаружи. Латунные трубы, клапаны и маховики занимают все свободное пространство, и, куда ни повернись, меня везде подстерегает опасность споткнуться или ошпариться. В помещении столько пара, что складки на моей одежде разглаживаются сами собой. Я начинаю обильно потеть, и Хендрик подталкивает меня в угол, где пара меньше всего.
«Б.Х.? Это ты?» — доносится чей-то голос, пытаясь перекричать лязг металла и скрежет ржавых механизмов.
«Да, и у нас гость! — вопит Хендрик в ответ. — Свалился на меня, как снег на голову! Этот маньяк с генератором шаровых молний снова стрелял по топтерам. — Он толкает меня в бок. — Из-за этого наш Реззи и пострадал».
Art by: Wesley Burt
«Реза», — снова поправляю я. К нам подходит человек, такой изящный и худой, что его можно принять за ведалкен, если бы не оттенок кожи и не пышная копна волос на голове.
«Вижу, Б.Х. уже успел дать тебе прозвище. Это очень плохо. Ты ему понравился. — Он улыбается. — Я Джанин. Слежу, чтобы все в этой лачуге работало как надо. Мастер-Химик, если ты любишь звучные титулы».
«Ему бы помыться и поесть. Займешься им, Луни? — говорит Хендрик, перекидывая через плечо сумку с инструментами. — А я пока посмотрю, как можно вернуть его домой».
«Луни?» — переспрашиваю я, когда Хендрик удаляется.
«Он говорит, у меня глаза сияют как две луны, — пожимает плечами Джанин. — Больше меня никто так не зовет. Б.Х. немного. . .эксцентричен. Даже для рассеянного химика, который вечно на волосок от смерти. А Реза. . .это сокращение от Резаджаэлиса?»
Я смотрю на него в изумлении, гадая, откуда он знает и как ему удалось правильно произнести это имя. «Да. . .но откуда...»
«Меня вырастили ведалкен. Родители погибли при взрыве лаборатории в паре кварталов отсюда. А Ма и Па чувствовали себя ответственными за неисправность блистеркойлов».
«Мне очень жаль», — говорю я, но в глубине души не могу отделаться от мысли, что, будь у них все под должным контролем, трагедии могло бы не случиться.
«Вот так все и устроено в «Мозговом центре». Если из-за твоих изобретений кто-нибудь пострадал, ты стараешься все наладить. Так что они меня забрали без малейших сомнений. Мы не можем полагаться на кого-то еще, поэтому рассчитываем только друг на друга». Он указывает на проход между нагромождениями медных труб: «Давай покажу, где у нас ванная».
Стиснув зубы, я иду в указанном направлении и надеюсь, что после ванны не стану еще грязнее. Но когда Джанин открывает дверь, моим глазам предстает настоящий крошечный оазис. Царство глянцевого фарфора. Он протягивает мне мочалку, полотенце и масла для омовения, какими пользуются ведалкен: «Я собирался вручить это матушке для ее очистительных ритуалов, но, похоже, тебе эти штуки нужнее».
Наверное, вид у меня сейчас очень смущенный, потому что он снова награждает меня обезоруживающей улыбкой: «Я и забыл, что ты из Нового Права. У вас там, наверное, у каждого свой личный купальщик и все такое? Вот, я тебе помогу». Он поворачивает медный вентиль, и из крана течет вода. Потом откупоривает флакон и позволяет паре капель масла упасть в ванну. Нежно-голубая дымка затягивает поверхность воды. «Одежду можешь оставить за дверью. У меня эти пятна мигом исчезнут».
Сам он тоже исчезает, захлопнув за собой дверь. Очистительные масла очень сильнодействующие и кому-то могут показаться почти ядовитыми, особенно людям или существам с нежной кожей и тонким обонянием. Но ведалкен их терпкий запах кажется восхитительным и дарит божественное наслаждение.
Я засовываю флакон в свою сумку, а одежду оставляю за дверью. Говоря о личных купальщиках, Джанин не ошибался. Тем не менее, я не собираюсь сдаваться и пасовать перед трудностями. Так что я натираю свою кожу со всем возможным старанием, а потом погружаюсь в воду и несколько минут лежу так в глубокой задумчивости.
Когда я встаю из воды, воздух почти обжигает мне лицо, и несколько мгновений я прихожу в себя, позволяя телу снова адаптироваться к легочному дыханию.
Когда я нахожу Джанина в закутке за гостиной, он все еще борется с пятнами. На первый взгляд кажется, что одежда отстиралась. Большинство людей на этом и остановились бы, назвав ее чистой, но Джанин продолжает трудиться, пока не истребляет все признаки несовершенства.
«Родители хорошо тебя воспитали», — говорю я. Он смеется, и мы продолжаем болтать о наших любимых обычаях ведалкен, коротая время. Но когда за окнами начинает темнеть, меняется и настроение Джанина.
«К этому времени Б.Х. Уже должен был вернуться, — говорит он. — Темнеет... — Я замечаю, с каким неудовольствием он это произнес. — Надо бы заглянуть в мастерскую. Он часами может там торчать».
Мастерская находится через пару улиц от дома, а механизмы «Мозгового центра» здесь намного массивнее и сложнее. Воздух так насыщен миззием, что он скрипит на зубах. Через большой медный люк мы попадаем в помещение, где сотни изобретателей демонстрируют плоды своих трудов. Перед нами проносится целый рой ремонтных фей, несущих сверкающие болты. Отовсюду летят искры. Плененные элементали глядят на нас из шеренги стеклянных шаров. Какая-то женщина рядом с нами утверждает, что может создавать разломы с помощью испорченной электрической магии; вокруг нее собирается толпа. Я тоже останавливаюсь посмотреть, ужасаясь тому, как одно за другим нарушаются правила безопасности. За три минуты, пока я за ней наблюдал, она умудрилась нарушить двадцать девять законов. Фиолетовые разряды собираются под стеклянным куполом — ее изобретением, — а потом возникает вспышка света и мощная электрическая дуга. У меня шумит в ушах, а перед женщиной открывается небольшой разрыв в пространстве — такой темный, что глазам больно.
