В результате такого раздвоения одна часть личности осознается, а другая пребывает в подсознании, и эта подсознательная часть сформирована в том числе из того, что было вытеснено из сознания как то, что мы посчитали недостаточно хорошим. Таким образом, человек ведет двойную жизнь: одна его часть действует подсознательно, а другая управляется сознанием. Но даже в сознательной жизни он не верен своей истинной сущности, поскольку это требует принятия того, что он в себе подавил. Вместо этого он надевает маску и костюм, соответствующие требованиям, навязанным семьей и обществом, не чувствуя себя способным использовать силу собственной искренности для своего же блага. Например, у человека пропадает способность действовать с позиции настоящего сострадания – он может чувствовать некое сострадание, но все же его поведение в основном обусловлено чувством вины и желанием избавиться от груза этой вины.

Добродетель действует в первую очередь с позиции стремления быть хорошим и исходит не изнутри, из истинного «Я», а усваивается извне как семейный и социальный конструкт. Когда мы искренни, мы сначала сверяемся с самими собой, со своими истинными мотивами, поэтому, когда доходит до дела, мы просто делаем то, что на самом деле считаем нужным.

Искренность подразумевает способность выйти за рамки навязанных обязательств и предоставить слово сердцу, уму и душе, чтобы действовать под их руководством.

Когда мы искренни, мы не заставляем себя героически творить добро, лишь бы почувствовать свою ценность, – мы знаем, что имеем ценность уже потому, что существуем. Эта книга поможет вам оставить позади прежние заблуждения, стратегии, ухищрения и отождествление с ментальными конструктами и тем самым встать на путь естественности и гармоничной искренности.

Все вышесказанное о стремлении доказать свою человеческую ценность так или иначе свойственно всем людям, однако некоторые из нас в большей мере, чем остальные, склонны отождествлять себя с добродетелью, испытывая сильнейшее внутреннее принуждение соответствовать всему, что мы считаем хорошим. Это происходит потому, что еще в ранние годы жизни мы надеваем личину, которую в рамках этой книги мы будем называть хороший человек или самоидентификация хорошего человека. Далее будет подробно объяснено, как формируется такая самоидентификация, но для начала следует ее описать.

Хороший человек усвоил навязанное ему внешним миром убеждение, что чувство вины – это способ отличить то, что считается хорошим, от того, что считается плохим. Таким образом, чувство вины назначается руководящим принципом жизни. Хороший человек выполняет повседневные задачи, постоянно определяя степень их хорошести, которая, в свою очередь, зависит от того, насколько виноватым человек будет чувствовать себя после их выполнения.

Хороший человек склонен брать на себя огромную ответственность за самочувствие и благополучие других и всегда переживает, не обидел ли кого-то, не забыл ли о ком-то. Он обычно убежден, что единственный смысл жизни заключается в служении другим, – потому что подсознательно уверен, что это служение является видимым доказательством его добродетели, либо потому, что однажды ему напрямую внушили, что забота о других – главное для человека.

Эти ложные убеждения, прочно укорененные в системе ценностей хорошего человека, зачастую вынуждают его предавать себя, побуждая жертвовать собой во имя возможности спасать, исцелять и помогать другим, что в конечном итоге приводит к тому, что человек позволяет злоупотреблять своей «добротой», – и все это время он определяет себя как хорошего и доброго по отношению к другим.

Они терпят плохое обращение с собой, а иногда буквально погибают от рук своих мучителей. Как минимум они тянут непосильную ношу ответственности, которая им не принадлежит, но никакой альтернативы не видят.

К счастью, от такой самоидентификации можно избавиться. Как мы увидим, для этого нужно научиться отличать правду от лжи, прислушиваться к внутренним системам управления и снова обрести свое истинное «Я».

В целом, когда люди упоминают добродетель, они имеют в виду что-то вроде доброты: не быть слишком эгоистичными, не иметь дурных намерений, не превозносить себя, ну и, пожалуй, иметь сострадание и эмпатию. Но эти вещи обычно не уточняются, а люди, ими обладающие, просто называются хорошими. Родители, ежедневно отправляя ребенка в школу, машут ему рукой и кричат: «Веди себя хорошо!», на самом деле имя в виду: «Не нарывайся на неприятности, делай то, что говорит учитель!» Но вслух произносят лишь первое, не уточняя, но ребенок слышит в этом какой-то неоспоримый посыл – о том, что его ценность как-то зависит от того, сможет он или нет быть хорошим.

Однако не будем придираться к словам – даже если бы родители на самом деле говорили: «Делай так, как скажет учитель», дети все равно бы чувствовали, что они изначально что-то должны, что их собственная натура как-то определяется пожеланием родителей. А большинство родителей мечтают о том, чтобы их ребенок был хорошим (в своих фантазиях видя его почти идеальным), как бы они ни представляли себе его внешний вид, движения, речь, поступки, мысли и чувства. И не столько слова, сколько вот эти представления родителей влияют на то, что ребенок усвоит в детстве.

Дети не усваивают сами слова – слова служат лишь для закрепления изначально усвоенной информации. Дети усваивают все то несказанное, что видят там, где проводят младенческие и детские годы: выражения лиц, язык тела и все то, что «витает в воздухе», – какие-то неразрешенные родительские проблемы, не осознаваемые ими и поэтому легко проецируемые на детей. Дети воспринимают все это как зеркало, в которое они смотрят, чтобы самоопределиться; то, что они видят, завораживает их, и они пытаются подражать этому, усваивая как необходимые для жизни навыки.

И действительно, все эти вещи, с которыми мы отождествляем себя в детстве, становятся необходимым условием выживания, мы привязываем к ним свое ощущение бытия, и поэтому того, кто отождествляет себя с добродетелью, приводит в ужас сама идея избавиться от этой самоидентификации. Такого человека характеризуют три признака:

1) он верит, что поступать иначе, чем он, плохо;

2) в глубине души он хочет поступать иначе, но боится, что тогда будет считаться плохим, то есть недостойным;

3) он догадывается, что само ощущение бытия для него зависит от поддержания этой самоидентификации.

Самоидентификация – очень странный и интересный феномен, о котором уже написано множество томов психологической литературы. Мне нравится простота определения транса выживания, сформулированного Фирманом и Джила на основе концепции семейного транса Джона Брэдшоу, представленной в книге «Первичная травма» (1997). Вот как они описывают это.

«В семейном трансе… семья является унифицирующим центром, который вынуждает всех членов к строго определенной самоидентификации, или роли. Находиться в семейном трансе – значит настолько тотально отождествлять себя со своей ролью в семье, что иные важные аспекты личного опыта остаются неосознанными. В трансе от членов семьи требуется скорее послушание, нежели искренность… и ни у одного маленького хрупкого ребенка нет возможности отказаться от этого… Ребенок цепляется за возможность ощутить себя в безопасности и причастным к семье этим единственным доступным способом… и платит за это возможностью быть искренним»[1].