И прямо в процессе войны началась революция. Отмечаю связь между этими событиями. Дальше- о кровавом воскресенье. Дальше я плохо знаю, но осенью была всеобщая забастовка, парализовавшая всю страну, и вооружённое восстание в Москве, на Пресне, подавленное семёновским полком. Потом октябрьские указы, созыв думы, выборы по куриям. Разгон первой и второй думы, изменение выборного закона, третья дума, октябристы, Столыпин.

Дальше о Столыпине: назначение премьером в 1905-м, военно-полевые суды, переселение в Сибирь, отруба, убийство в 1910-м в Киеве.

– А ещё кого террористы убьют? – это уже Александра вмешалась.

– Ещё Плеве, это скоро, и ещё какого-то великого князя, кажется, Сергея, в общем, он в Москве был главным. Это самые известные.

– Что? Сергея Александровича убьют?

– Да, но дату не помню.

– Как вы можете не помнить? Ведь это великий князь, сын государя Александра II!

– Ну, великих князей много, толку от них мало…

– Отвратительные всё же у вас манеры, не уверена, что вам следует позволить влиять на великих княжон.

– Так ведь я и не придворный, да и вообще, в наше время всё гораздо демократичнее.

– Аликс, ну чего ты хочешь? Поверь, есть люди и ещё грубее. Продолжайте, господин Попов.

– Ну, революцию только в 1907-м подавят, не без помощи военно-полевых судов Столыпина. Но в основном в конце это будут уже деревенские бунты или банды в провинции. Да, ещё броненосец Потёмкин. Но дат тоже не помню.

Рассказываю про броненосец, сбежавший в Румынию. Ну а затем перехожу уже к отношениям с Германией и Австрией, о ложной панславянской идее, об аннексии Боснии Австрией. О позиции Вильгельма, мол, пусть Россия Азией займётся. А в Европе немцы разберутся. О плане Шлиффена. Затем перехожу к убийству Фердинанда в Сараево, ультиматуму Австрии, ответу Сербии. Рассказываю о телеграммах Вильгельму и от него, и, наконец, о мобилизации. Разумеется, Германия немедленно напала на Францию, но не так решительно, как предлагал Шлиффен. Дальше – армии Самсонова и Рененкампфа в восточной Пруссии, разгром Самсонова, Людендорф и Гинденбург. Чудо на Марне. Окопная война, снарядный голод, большое отступление 1915-го. Возглавление армии самим Николаем, усталость от войны, военно-промышленные комитеты, земгор, выступления в думе, речь Милюкова. Распутин и его убийство, травля царской семьи. Ну и, наконец, бунт в Питере, миссия Иванова, отречение в пользу Михаила. Рассказываю о Родзянко, Алексееве. О Гучкове с Шульгиным. О Рузском и Пскове. О временном правительстве, князе Львове и компании. О совете рабочих и солдатских депутатов. О кори, домашнем аресте.

– Подождите, – вдруг вмешивается Александра Фёдоровна, – вы рассказываете о многих предателях, но я ничего не слышу о тех, кто остались верными. Что делали они? Или вы к этому сейчас перейдёте?

– Монархисты были, и даже в наше время, через сто с лишним лет, они есть, хотя их и немного. Но они были деморализованы газетной клеветой, ну и тем, что сам Государь их не жаловал. В общем, серьёзной силы они собой не представляли. Но с чем я согласен – так это с тем, что хватило бы десятка толковых офицеров, чтобы спасти всю вашу семью. Ведь солдаты, которые вас охраняли, в значительной степени разложились. Неожиданное продуманное нападение, и вывезти вас в Финляндию, а оттуда в Швецию.

– Надо было призвать решительных людей, таких, как Воейков, – это уже Николай.

Рассказываю о Воейкове.

– Измена… Кругом измена… Продажные твари… – Николай хорошо владеет лицом, а вот голосом – гораздо хуже. Лицо почти не изменилось, а вот голос так дрожит, что становится понятно, почему он избегает публичных выступлений. – Неужели совсем нет в России честных людей?

– Честных много. Но вы бы кого предпочли к себе приблизить – человека деятельного и самостоятельного, или того, кто не создаст вам проблем, не будет беспокоить?

– Вы… Я полностью согласен с Аликс, вы совершенно не умете себя вести. Константин Дмитриевич меня предупреждал, но с меня довольно.

– Ещё раз прошу прощения у ваших Величеств, – я встаю и слегка кланяюсь.

– Подожди, Ники. Пусть ещё расскажет о том… О том злополучном дне…

Я смотрю на царя, он слегка кивает. Усаживаюсь обратно на некий гибрид стула и кресла.

– Ну, вас тогда перевели из Тобольска в Екатеринбург, в дом Ипатьева. Но наступали войска Колчака и чехи, и местный совет…

– Кто, простите, наступал?

Рассказываю о Колчаке, чешском корпусе и его мятеже, о Самарской директории.

– Колчак – я его знаю. Так он остался мне верен?

– Он себя называл английским кондотьером. Был тесно связан с Англией, есть версия, что англичане и отправили его обратно в Россию.

Нилов опять бормочет, я разбираю нецензурное слово.

– Хорошо, они наступали. С запада или с востока?

– С востока. Вся Сибирь тогда была колчаковской, яицкие казаки. И вот местный совет, одни считают, что самостоятельно, другие, что после тайного указания из Москвы…

– Из Москвы?

– Да, столица в Москву вернулась. И по сей день так, то есть и в 2020.

– И что же они, вывели нас на площадь, на эшафот?

– Нет, что вы. Проводили в подвал, там же, в доме Ипатьева, и стали стрелять из револьверов. Тела тайно захоронили.

Некоторое время все молчат. И снова Николай берёт решение на себя:

– Хорошо, мы уже почти четыре часа беседуем. Думаю, хватит на сегодня. Скоро уже обед, а затем… Господин Попов, я передам вам моё решение через адмирала Нилова.

Я снова откланиваюсь. Но и адмирал делает то же самое, и мы выходим вместе. Нилов угрюмо молчит. До обеда ещё есть немного времени, и адмирал отводит меня к перилам фальшборта:

– Сергей Михайлович, тяжело всё это слышать, но расскажите мне коротко, что было дальше, чем война закончилась? Это временное правительство собиралось воевать до победы вместе с союзниками, а дальше?

Мы с ним склоняемся над водой, смотрим вниз.

– Потом состав правительства много раз менялся. Премьером стал Керенский, в состав вошло много эсэров. Было неудачное наступление летом 17-го, а в конце октября произошёл переворот, власть захватили большевики. Как позже выяснилось, это была великая революция, изменившая весь мир на десятилетия. И вот они, в феврале 1918-го, заключили с немцами сепаратный брестский мир.

Нилов теперь ворчит под нос громче, и я могу оценить, что ругается он разнообразно и изобретательно, не то что молодёжь в наше время. Когда я начинаю рассказывать условия мира, ругательства становятся громче, затем адмирал выпрямляется и даже машет руками:

– Молчите! Не желаю слушать эту галиматью! – по его щекам текут слёзы.

– Не расстраивайтесь, Константин Дмитриевич. Бог на стороне России, эти условия действовали не долго. В 1945-м наши войска захватили Берлин.

– Я уж думал, вы только гадости рассказываете. И почему это как пророк – так такое несёт, хоть святых выноси. Где добрые пророки?

– Ну, я же не будущее рассказываю, а прошлое. Поверьте, через сто лет народ будет жить получше, чем сейчас.

– Ладно, в больших дозах всё это может аппетит испортить. Пойдёмте лучше обедать.

– Константин Дмитриевич, а не позволите ли после обеда в вашей каюте посидеть? А то мне решительно нечем заняться.

– Да уж сидите. Чего уж теперь. Теперь уж хуже некуда…

На этот раз адмирал обедает в кают-компании, а я сижу с ним рядом. Но он угрюм, и почти не разговаривает. Атмосфера за обедом снова мрачная.

После обеда ситуация не лучше: адмирал мрачно молчит, газеты мне надоели своим претенциозным враньём. Но, может быть, ему интересно о боевых кораблях?

– Константин Дмитриевич, а что вы думаете о флотах будущего?

– Ничего не думаю, – угрюмо бормочет адмирал.

– Но ведь если строить новые корабли, то зачем тратить деньги на старьё?

– Я сейчас не в силах думать. А уж каково ему… Ну, расскажите, что там через сто лет. Будет мне как сказка.

Начинаю с подводных ракетоносцев. Нилов плохо понимает, что такое ракеты. Долго ему объясняю.