Мокрые провода, влажные ограды, небесная роса на фонарях, блестящий от мороси, которую видишь, но не ощущаешь, асфальт. За идущим по безлюдной улице Вовой, только-только пойманные под мостом предметы в тайник-схрон заброшенного дома спрятавшим, медленно полз свет фар. И дополз-таки. Полицейский «уазик» резко остановился, мордой качнувшись к дороге. Двери его хлопнули, и сотрудники вмиг окружили Вову, только-только белизну глаз сбросившего. Паспорт был разменян на короткое невнятное приветствие и «есть с собой что-то запрещённое?». Нет.

– Всё из карманов на сиденье.

Вова достал связку ключей, пустой бумажник, сигареты, зажигалку и двойной телефон и опустил всё имущество на задние потёртые сиденья патрульного авто, в салоне которого тихо напевало радио: «Товарищ сержант, два часа до рассвета, ну что ж ты, зараза, мне светишь в лицо…» Фонарик влил фотоны в глаза Вовы. Зрачки выказали привычную непроницаемость.

– А теперь сплюнь три раза, – скомандовал самый резкий и высокий, тайну своего лица Вове и уличному фонарю не раскрыв.

– Может, мне ещё на руки встать и обоссаться? Я тебе, чё, вштыренная тринадцатилетка, а, командир? – низким голосом грубил мокрый Вова.

Стражи обменялись короткими улыбками, хамство оценив по достоинству.

– Дерзкий. Я смотрю? Ну ладно.

Пока один из стражей прошерстил бумажник и осмотрел телефон, показав его усмешливо главному, очередь дошла до сигарет.

– Сиги заряженные? Каждую третью ломаю – если ничё нет, отдаю.

– Одну оставь, остальные ломай, – с вызовом в голосе бросил Вова, легко понт раскусив. – Сам знаешь почему.

– Ладно, – главный бросил пачку на сиденье нетронутой. – Руки подними и в стороны.

Самый молодой потянулся обыскивать Вову неопытными руками, ещё не способными наощупь точно определять содержимое карманов и будущее человека.

– Стопе, стопе, командир, рукава закати сначала. У меня предубеждения.

Офицеры пересмехнулись, но обыскивающий юнец всё же закатал рукава – не до локтей, но до середины предплечий.

– Чё тут делаешь?

– Из тира иду. Стрелял.

– Из чего?

– Из «глока».

– А там есть «глок»?

– Теперь есть.

– Чё стоит?

– Косарь отдал.

– Хочешь из ПМа дадим шмальнуть за пятихатку?

– Не, командир, им надежнее кинуть, чем стрелять.

– Ну как знаешь. Забирай вещи. Доброй ночи.

За идущим Вовой вновь медленно полз свет фар. Качественно шелестела резина. Низко, породисто гудел двигатель. Алёна опознала его по походке – расправленный, голенастый средний шаг, чуть вывернутые по-футбольному стопы.

Машина и человек поравнялись. Алёна опустила тонированное окно, в понятный облик черты человека сложив:

– Куда путь держишь, медиум? – интересовалась она.

– Иду, – Вова бросил улыбчивый взгляд, шагая не останавливаясь и между двух длинных сигаретных затяжек слово уложив.

– Я надеюсь, вперёд?

Машина тихой сапой катилась рядом.

– Нет. Если идёшь, ещё не значит, что вперёд, – лавировал между смыслами Вова. – Вектор меняется в зависимости от точки отсчёта.

– А если серьёзно?

– Дело делал.

– Почему меня не позвал? Я бы помогла.

– Ты же знаешь. Я не умею прощать и просить о помощи. А не это ли делает человека человеком? – горели три огонька – пара глаз поверх мокнувшей сигареты.

– В широком контексте человечности, это в меру нравственное грехопадение. Запрыгивай, прокачу тебя с ветерком.

– Лады.

Алёна, чувственно выгнув тело, коротким, но качественным объятием приветствовала Вову, украдкой коснувшись его щетинистой щеки. Вова, Алёну к себе прижав, обстоятельно вдохнул благородный аромат её духов. Пряная пыльца райских садов, распылённая на её нежной шее, воодушевлённо будоражила обоняние на всю глубину.

Машина поплыла по каменным рекам города дорог куда-то вперёд. Косые чёрточки вслух молчащего дождя, высыпавшего из мокрой пепельницы туч, царапали лобовое стекло.

– Что нового в мире? – интересовалась Алёна, посматривая на Вову периферийным взглядом: скрипучая косоворотая кожанка, под ней лёгкая тёмная кофта, брюки, чёрные ботинки, мокрые волосы – ему шло всё.

– Да всё как встарь. Смыслы ищут людские головы, пули и любовь – сердца.

– А в мире экстрасенсорики?

– Там интереснее. Духи безобразничают, а люди не верят в их существование. Как у тебя?

– Ну, так себе. Уживаюсь с проекцией. Каждый день открывается что-то новое, какие-то воспоминания, потерянные ощущения. По-своему это интересно, но было бы лучше такую историю самой не переживать, а услышать от кого-нибудь, участливо кивая и вздыхая.

– Восприми это как некую форму дара, таких проекций я ещё не встречал. У неё как будто есть свои черты характера, есть своё видение, хотя обычно они просто копируют создателя. А твоя живёт своей жизнью. Вот это точно интересно.

– Попробую.

Автомобиль неспешно бороздил каналами вымокших улиц, согревая людей теплом своего двигателя, попутно развлекая их слух музыкой, а глаза открывающимися видами ночных огней, а где-то вдали, за исчезнувшей в ночи линией горизонта, перекатывались бело-фиолетовые всплески грозовых зарниц. Стена мороси кралась где-то позади, за быстрой машиной попросту не поспевая.

– Это чё за движение?

Алёна перевела взгляд на сборище ретивых автомобилей, нарезающих кружева в плотной чехарде поворотов и разворотов. Дымящие шины и пронзающие их отблики фар. Кутерьма хаоса разнонаправленных движений, ускорений и остановок.

– Магическая концентрация долбоёбов с громкой музыкой, стремящихся к алтарю парковки торгового центра, – вынес вердикт Вова. – Кстати, давай навалим музла и дрифтанём, покажем лохам, как надо.

– Вот это уже по-нашему.

Алёна с юношеским задором влетела на парковку, волчком вращаясь, а Вова по привычке бил ногой в несуществующую педаль тормоза, когда финал манёвра мнился неизбежным столкновением. Но каждый раз всё обходилось лишь журящей маловера-Вову усмешкой Алёны. Прочие авто настороженно замедлились, стараясь не приближаться. Но оглядевшись и пообвыкнув, быстро новичка в свой круг приняли. Мерседес умело влился в осенний вальс стальных машин: шины дымили, стачивая резину, визжал от удовольствия просушенный колёсами асфальт, жёг кислород адреналин, бросали свет яркие фары. Знойные, полунагие даже в студёную поздночасную прохладу чики подбрасывали вверх руки, взмывали в такт громкой музыке волосы их, вытачивали плавные движения бёдра на зависть качающей басами опустившейся ночи.

Алёна взяла на борт и остановилась на дальнем рубеже просторной парковки.

– Фух, аж голова закружилась.

– Давай передохнём.

Вова курил в открытое окно. Косил струйку дыма переменчивый ветерок, настойчивую серость в салон не пуская. Алёна переключала радиостанции, тихо поющие хорошие песни. Ночью меньше рекламы и качественнее музыка. Ночью многое лучше.

– Дашь порулить «мерином»? Детская нелюбимая мечта.

– Дам. Только если скажешь, какая любимая.

– Я думал, ты уже поняла.

– Нет.

– Дашь порулить – расскажу.

– Силь ву пле, – Алёна освободила место пилота, обстоятельно прохрустев кожей куртки о кожу кресла.

Вова сел за руль, своей ненатуральной (хоть и стильной) кожанкой из сиденья нужного созвучия не извлеча, и внимательно огляделся. Хорошенько прогазовал на нейтрали, размотав стрелку тахометра практически до красного сектора и прочувствовав каждой клеткой бешеный ход поршней и грозную мощь упряжи более чем полутора сотен лошадиных сил. Трансмиссия посредством лёгкого движения человеческой руки высвободила ревущего, рвущегося наружу, но запертого в статике зверя. Закрутились резво колёса, вцепилась зубами в асфальт резина, жгли ночь яркие фары, задымили густо трубы, понёсся ретиво-вольной рысью автомобиль.

– Ого-го. Взрывоопасная динамика!

Вова заправски крутил руль то двумя руками, то, манёвр закончив, одним пальцем, передавая миниатюрное усилие на ждуще-послушные втулки и шестерни, вмиг забыв про опротивевшее существование, в котором петля манила освобождением. Разгон, руль на борт, поворот с перегрузкой, кручение, газ в пол – рывок с места, педаль тормоза – моментальное торможение. И заново.