Здесь необходимо принять во внимание три обстоятельства.

Отныне не юг королевства, но его север был избран папами в качестве пристанища в их спорах с императором. Именно отсюда они намеревались или демонстрировать ему свое пренебрежение, или идти с ним на соглашение. То, что историки назвали «спором об инвеституре», столкновение двух держав, имевших вселенские притязания, папства и Империи, привело в конце царствования Филиппа I к складыванию союза между Римом и христианнейшим королем. Этот союз давал королю неисчислимые выгоды.

Не меньшие выгоды получал король благодаря обновлению епископских функций. Процесс этот завершился при понтификате Каликсте И. В отличие от своих предшественников, он вышел не из монастырской среды. Ранее Каликст был архиепископом Вьенна. Этот папа решительно покончил с покровительством клюнийскому монашеству в ущерб белому духовенству. Институт монашества сохранил огромную жизненную силу, но произошла его дифференциация. В монастырях Гранмон, Шартрез, Сито были приняты новые уставы, авторы которых вдохновлялись моделями, заимствованными у восточного христианства, отвечавшими весьма строгим требованиям. Такую строгость питал усердно читаемый Новый Завет. Монахи нового образца более не оспаривали власть у епископов. Епископы же поддержали развитие Цистерцианского ордена, который стал питомником добрых прелатов. Конечно, многие епископства королевства Зависели не от его сюзерена, а от других государей, которые, как и сам король, контролировали выборы, распоряжались доходными регалиями и в той же мере, что и он сам, извлекали выгоды из восстановления епископата. Однако король оставлял далеко позади себя всех государей по числу епископов, которые обязаны были присягать ему на верность. Капетинги ни разу не выпустили из своих рук такой козырь, как патронаж над четырьмя митрополичьими кафедрами на севере Франции — в Реймсе, Сансе, Туре и Бурже. К королевскому трону начинали устремлять свои взоры епископ Пюи, епископ Манда, находившиеся в зонах с неопределенной государственностью. По мере того как постепенно стирались границы, установленные во время Верденского раздела 843 года, знатные люди в этих пространствах все более ощущали свою принадлежность к королевству, объявляли об этой принадлежности. Дело в том, что миропомазание короля ставило его в центр коллегии епископов и утверждало в качестве естественного покровителя всей Церкви Франции, которому помогает коллегия. На завершающей стадии реформа церковного механизма неминуемо возрождала каролингскую традицию, ту модель, которую предложил в начале XI века Адальберон Лаонский, не надеясь на то, что по этому образцу будет преобразована вся политическая жизнь.

Наконец, реформа внесла зачатки рациональности в отправление власти. В самый разгар борьбы против светских сил за целибат клириков и законность брачных отношений мирян выявилась потребность в шлифовке юридических инструментов, в сборе и упорядочении нормативных текстов. Эта работа приобрела более строгий характер, когда в Галлии познакомились с элементами греческой логики благодаря переводам с арабского языка. Таково было еще одно следствие успехов в священной войне, результат отвоевания Толедо христианами. Дело очищения, в котором столкнулись между собой две власти — духовная и светская, привело к появлению третьей власти, власти интеллектуалов, «мэтров». Это magistri, а не domini — власть наставляющая, а не повелевающая. Она родилась в лоне церковного института, обслуживая его стремление к вольностям и мощи, но вышла за пределы этого института. Такой властью обзавелись светские государи, без труда захватив ее. Не все те люди, которых готовили в школах для толкования слов Священного Писания и имперских заветов, могли сделать церковную карьеру. Многие из них нашли себе применение при дворах, получая жалованье за искусство владения юридическими доводами. Но среди всех мастерских, в которых сопоставляли писания отцов Церкви и канонические установления, чтобы согласовать расхождения между ними, самые деятельные находились севернее Луары, рядом с соборами, хранившими каролингскую мудрость, вокруг Парижа, в самом этом городе. И в данном случае король оказывался в самом выгодном положении.

Филипп был первым в роду Капетов, нареченным именем, новым для этого рода. Его привезла с Востока Анна Киевская, супруга Генриха, сына Роберта Благочестивого. В поисках невесты королевской крови приходилось отправляться в очень далекие края, ибо поблизости уже не находили подходящих девушек, которые не являлись бы двоюродными сестрами жениха. Браки с кузинами запрещались владыками Церкви, которые проявляли невероятную требовательность, чтобы не допустить кровосмешения. Филипп был королем франков с 1060 по 1108 год, его царствование оказалось одним из самых продолжительных в истории Франции. Филиппу было восемь лет, когда умер его отец, а в шестилетнем возрасте он уже был помазан. Никого не удивляло то, что на троне оказался малый ребенок. Королевское служение являлось честью, а честь передавалась от отца к сыну, по старшинству во всех знатных родах Франкии. Необходимо было лишь дать мальчику опекуна на шесть лет, отделявшие его от совершеннолетия. Но отнюдь не мать ребенка стала выполнять опекунские функции. Вся власть принадлежала мужскому полу. Вдову сразу же взял в жены великий сеньор, граф де Валуа. В соответствии с обычаями, которым следовали в знатных семьях, опекунство досталось ближайшему родственнику по мужской линии — шурину Генриха I, графу Фландрскому Бодуэну. Он честно выполнил свою миссию: уже через три поколения после захвата власти Гуго Капетом династии нечего было опасаться.

Традиционно считается, что Филипп внешне выглядел весьма убого по сравнению с другими государями королевства, своими современниками, такими как граф Тулузский Раймонд де Сен-Жиль, герой крестового похода, как Роберт Фриз, дерзко похитивший графство Фландрии у двух своих племянников, опекуном которых он являлся, как Вильгельм Нормандский, завоевавший королевство Англии, как Гильом Аквитанский, который на какое-то время захватил графство Тулузы, а после завоевания Иерусалима стал единственным организатором новой экспедиции в Святую Землю, ему приписывают авторство самых древних из дошедших до нас эротических поэм на местном диалекте. В описаниях историков-позитивистов король Франции представал как личность, «погрязшая в утехах чревоугодия и сладострастия», как безвольный прожигатель жизни, легко выпустивший бразды правления из своих рук.

Такие суждения обусловлены целым рядом обстоятельств. В первую очередь сказалось, несомненно, отлучение от Церкви. Написание истории являлось в те времена монополией людей молитвы. Они и представили Филиппа в качестве похитителя чужой жены — государя, который, придерживаясь общепринятой морали того времени в брачных делах, защищал свое право назначать новых епископов, препятствуя реформированию Церкви. Так возобладало суждение о короле, которое вынесли в первой половине XII века монахи-летописцы, связанные с королем Англии, с главными противниками державы Капетингов. Личность этого короля чернил Сугерий, чтобы ярче выглядел на его фоне следующий сюзерен — Людовик VI, достоинства которого аббат преувеличивал. Историки в XIX и XX веках столь строго оценивали Филиппа также потому, что, прославляя государство, они видели, как при его царствовании блекло королевское достоинство.

На церемонии миропомазания, состоявшейся в 1059 году в Реймсском соборе, присутствовали все владетели великих княжеств, за исключением герцога нормандцев. Возгласами под сводами собора они выразили свое право и свой долг в качестве верных помощников королевской власти помогать сюзерену делом и советом. Полвека спустя преемника Филиппа миропомазали как бы украдкой, наспех. Времени не было, Реймс находился слишком далеко. Церемония прошла в Орлеане, архиепископ Сансский помазал короля миррой, которая не была взята из священного сосуда. Герцог Нормандии Генрих I Английский отказался принести оммаж. Не присягнули новому королю герцог Аквитанский и герцог Бургундский. Это был упадок королевской власти. Во всяком случае, отступление. В это время королевский двор теряет свой блеск, его покинули прелаты и обладатели великой чести. Ничего не оставалось от того блестящего окружения, которым с каролингских времен славился король франков. Исчезли завязывавшиеся за несколько дней, проведенных в совместных трапезах, личные отношения между ним и всеми, кто обладал властной силой в королевстве. В эту эпоху подобное окружение и подобные отношения имели особую значимость. То, что высшая знать оставляла Капетинга в одиночестве, следует расценить как факт первостепенной важности. Он побуждает отнести к 70-м годам XI века завершение перемен, которые привели к установлению порядков, называемых феодальными, и обозначили крутой поворот в политической истории.