Можно увидеть, что в это время королевские функции замыкаются в домашних пределах, в рамках «двора» («соиr»), а curia — курия — приобретает облик curtis — разновидности огороженного приусадебного пространства, где в своих жилищах укрывались тогда и знатные, и крестьянские семейства. Окружение короля стало домашним, как у других людей. Не случайно единственными заметными событиями в годы этого столь продолжительного царствования оказывались события семейные — браки, фамильные, альковные дела. Не случайно и то, что на передней сцене долгое время находилась особа женского пола — Бертрада де Монфор, неверная жена. В 1100 году Филипп (которому пошел уже шестой десяток) решил, чтобы в конных наездах его заменил старший сын. Король ушел в тень, подобно всем добрым отцам той поры, но отнюдь не из-за слабости характера или трусости, не из-за желания мирно наслаждаться маленькими радостями жизни. Филипп трезво оценивал свои способности выполнять королевский долг, то есть твердо держать в руках меч. Его сыну уже было 22 года, семь лет назад ему вручили воинские доспехи. Он умел гарцевать на коне, владеть оружием, причем весьма недурно. Юношу называли «королевским преемником». Он не получил миропомазания; отец ограничился частной церемонией, на которой представил сына домашним, находившимся в зале, в качестве своего соправителя.

При внимательном рассмотрении письменных формул, посредством которых подтверждалась юридическая сила королевских актов, мы видим, что в этих формулах подписи епископов и государей постепенно заменяются подписями членов королевского рода, королевских рыцарей. Это те рыцари, которые охраняют замки, принадлежащие королю, города, где он имеет свои дворцы и куда поочередно заезжает во время своих бесконечных странствий. Наконец, грамоты подписывают начальники дворцовых служб. Таких начальников четверо: канцлер, который по необходимости был человеком Церкви, ибо в его ведении находились домовая молельня, литургии и все, связанное с письмом; сенешаль, по необходимости человек шпаги, ибо он был заместителем своего господина по военным делам, а в трапезной нарезал мясо, следил за соблюдением порядка во время публичных пиршеств, которые устраивал король-сеньор, выступая в роли кормильца; кравчий, отвечавший за винные погреба, снабженные добрым вином, он занимал видное место в ритуале бесед, «парламентов», собраний, где завязывалась дружба; камерарий, он следил за внутренним распорядком, выполнял сугубо частные поручения, занимался тем, что хранилось в личных покоях сеньора, — сокровищницей, денежной наличностью, всеми теми украшениями, которые надевал на себя при торжественных случаях его патрон, чтобы продемонстрировать свою мощь и славу. Поскольку вся власть приобретает почти домашний характер, она в конечном счете вращается вокруг четырех перечисленных служб. За руководство этими службами спорят самые могущественные из тех людей, которые еще приезжают ко двору, — виконты, владельцы замков в Иль-де-Франс. Составляются и сталкиваются между собой кланы. Кто будет подносить кушания к царскому столу, кто будет надзирать за винным погребом? Как и во времена, когда должна была рухнуть меровингская монархия, власть вновь оказалась в руках майордомов, интендантов, которые распоряжаются дворней.

Фактически всё, что составляет ныне королевскую силу, зависит главным образом от того, чем он владеет как частное лицо, — от его домена, земель, от личной стражи, от лесов, от права на юрисдикцию, на взимание дорожных пошлин, от возможности эксплуатировать с помощью силы вилланов и прохожих поблизости от того или иного замка, или стен того или иного сите. И все это — в пространстве между городком Монтрёй-сюр-Мер и южной частью Орлеанэ. Когда стали составлять карты феодальной Франции, то предполагали, что королевский домен представлял собой компактную территорию, значительно меньшую по размерам сравнительно с другими частями карты, окрашенными, например, в цвета Аквитании или Тулузского графства. В действительности владения короля были раздроблены, разбросаны, подобно поместьям всех других государей, подобно земельным участкам, получаемым в наследство крестьянами. А история этих земель состоит из мелких межевых споров, число которых множится. Вместе со съестными припасами сеньория поставляет всевозможные услуги и верных друзей. Управление ею осуществляют прево. Это зажиточные крестьяне, которые откупают арендные права у сеньора, платя вперед. Благодаря такой системе господский дом исправно снабжается, освобождая его хозяина от хлопот по надзору. Она позволяет регулярно возмещать текущие расходы. Когда же эти расходы увеличиваются (что приходится делать в условиях денежной экономики), король и его помощники не упускают ни одной возможности приумножить наследственное достояние. Они обзаводятся новыми сеньориями, расположенными по соседству со старыми. В 1068 году новый граф Анжуйский уступил королю Гатинэ; в 1077 году ему достался Вексен, принадлежавший графам де Валуа, когда последний их наследник — Симон, будущий Св. Симон, ушел в монастырь, решительно отказавшись жениться, стать отцом, продолжить род; в 1101 году было приобретено виконтство Буржа, держатель которого собирался в Иерусалим и поэтому испытывал нужду в деньгах. Король не обладал прежним блеском. Но проявлял строгость, последовательность в управлении наследием предков, а также алчность, в которой папа обвинял Филиппа, ибо тот приказывал своей челяди извлекать максимальную выгоду из кутюмов.

При более внимательном рассмотрении это отступление, этот переход через область домениального оказывается, судя по всему, полезным и чуть ли не необходимым. Слишком частое присутствие государей при дворе было стеснительным. Граф Анжуйский и граф Блуаский создавали трудности для короля Роберта, плетя интриги в его часовне и среди его родных. А скоро мы увидим, как еще один граф Анжуйский, на этот раз из рода Плантагенетов, будет пытаться во что бы то ни стало войти в королевский дом, домогаясь должности сенешаля. Сужение круга лиц в окружении короля было для него своеобразным освобождением. Не появлялись более ни граф-наместник, ни новые графы, гнездившиеся в щелях королевского домена, вгрызавшиеся в него. Удалились ли они от двора ради своей независимости или же их скорее всего вытеснили оттуда? Не ощущал ли король большую уверенность в окружении товарищей, которым он позволял жить на широкую ногу, которых осыпал «великими щедротами», по словам поэта Васа?

Тем более что королевская сеньория приносила все большие доходы. Она была расположена в удобном месте, в том регионе, который, как кажется, испытывал с начала второй половины XI века наибольший подъем благодаря расширению пахотных площадей и виноградников, а также благодаря возраставшему достатку крестьян; по воде и по суше передвигались купцы, их число множилось, они достигали все более отдаленных мест, и стоимость перевозимых ими грузов непрерывно возрастала. Пожалуй, самые ранние и самые очевидные признаки подъема торговли историки обнаруживают благодаря разрешительным грамотам, которые выдавала канцелярия Филиппа I. Их действие распространяется на королевский край, на области Бовези, Орлеанэ, Паризи, Ланнуа. Париж был одним из самых мелких сите королевского домена, но находился в его центре, стоял на перекрестке самых оживленных дорог. Именно епископа Парижского, Годфрида Булонского, король возвел в сан архиканцлера, который традиционно носил архиепископ Реймсский. В годы царствования Филиппа его двор стал чаще останавливаться в парижском дворце короля. Таким образом, начиналось смещение центра — от Орлеана к городу, который Хлодвиг избрал местом своего погребения. Происходило как бы возвращение.

В самом деле, из недр того, что можно было бы принять за увядание, появляются первые признаки возрождения монархии. Клюнийская конгрегация стремится обосноваться у ворот Парижа и добивается включения в свой состав монастыря Сен-Мартен-де-Шан. Там находятся, епископы, полностью сохранившие верность королю в разгар кризиса, как и Гильом Пуатевенский или даже граф Анжуйский Фульк Решен, которого легаты на какое-то время превратили в орудие своего наступления на Капетингов. Рассказы недоброжелателей Филиппа, чернящих его, скрывают то, что король умел приходить к соглашениям. Несомненно, именно благодаря одному из таких соглашений Фульк не протестовал, когда его жена, от которой он отказался и с которой, вероятно, уже развелся, стала супругой короля (она происходила из рода Монфоров, замок их занимал господствующее положение между Нормандией и доменом Капетингов; герцог нормандцев Ричард I приходился этой женщине родственником по матери, получение ее руки было для короля прекрасной политической операцией). Младший сын Фулька, отправленный на обучение в королевский дом, совершенно естественно получил из рук сюзерена графские полномочия, когда в 1106 году умер его старший брат, являвшийся в течение некоторого времени соправителем своего отца. Герцог аквитанцев был в тот момент при дворе «случайно», по словам хрониста. Разумеется, он прибыл не по вызову короля, но, однако, находился при его дворе, придавая ему блеск своим присутствием; герцог проводил нового графа в Анже; в этом городе Фульк Решен с большой торжественностью принимал самого Филиппа, которого сопровождала супруга, ибо он был королем и сеньором его «чести».