Безосновательно также мнение, будто между философией религии в качестве рациональной теологии и эмпирическим религиоведением ничего «промежуточного» быть не может. Философия, объектом которой является религия, имеет свою сферу, отличную от сферы религиоведения и в постановке вопросов, и в способах ответа на них. У нее хорошая родословная, ибо в конечном счете она восходит к критике народной религии у Ксенофана и старших софистов, а исторически первая веха ее авторефлексии — к Сексту Эмпирику (II–III вв.), который четко различал две проблемы — существуют ли боги и как люди приобретают идею их существования, иными словами, теологию и религиологию[31]. Основные предметы данной дисциплины я предложил различать исходя из иерархического принципа, который обеспечивает стратификацию трех уровней «религиозного»[32]. Это религиозность как таковая, религия (в единственном числе) как обобщение сущностных характеристик всех тех феноменов, которые обозначаются как религиозные, и конкретные эмпирические религии (во множественном числе). Применение философских задач и методов ко всем этим уровням дает нам карту предметов философии религии. В другом месте я выделил 13 основных типов задач философии в связи с обозначенными тремя уровнями «религиозного», но здесь я бы остановился лишь на одном из них[33].

Речь идет о ее метатеоретической компетенции по отношению к смежным дисциплинам — тем самым «наукам о религии и наукам о духе», с которых началась моя речь. Философия религии может претендовать на нее, как и любая философия родительного падежа в связи с соответствующей «пограничной территорией», на что делегирует права само европейское философское сознание. В наиболее продуманном виде эту метатеоретическую компетенцию философии обосновал Артур Шопенгауэр во втором томе своего главного труда «Мир как воля и представление» (1844), где было четко высказано (II.2.12), что в то время как науки реализуют принцип достаточного основания, составляющий базис всей рациональности, философия, его исследующая, образует «основание всех наук». Поэтому между философией как таковой и науками своего рода посреднические связи осуществляют некие «промежуточные философии», например философия ботаники, философия зоологии, философия истории и т. д., ответственные в определенном смысле и за их конкретные результаты[34]. Это построение, на мой взгляд, не утратило до конца актуальности и сейчас. Только здесь были бы уместны два уточнения. Во-первых, эта убежденность в участии философии в других областях знания имеет параллели и за пределами Европы[35]. Во-вторых, «метатеоретические обязанности» философии не означают, что другие регионы знания не могут решать своих задач без нее, но только то, что она не может, по самой своей природе, не участвовать и в их самосознании.

Исходной метатеоретической задачей философии религии по отношению к смежным с ней «наукам о религии и наукам о духе» я бы считал прежде всего разметку их пространства. Религиоведческие дисциплины не составляют предмет настоящей конференции, тогда как рациональная теология, или теология в связи с философией, представляет для нас специальный интерес. И здесь философия религии могла бы предложить классификацию ее разновидностей, используя наглядную и одновременно объемную схему трилеммы, которая восходит к глубокой древности.

Если заложить в основу такой схемы сами мотивации носителей теологического дискурса и, в соответствии с ними, дилемму умозрительности (богопознание ради самого процесса познания) и практичности (познание ради защиты веры, обращения в нее и стяжания ее плодов), то рациональная теология предстанет в следующих разновидностях:

1) актуализация чисто умозрительных задач — теология как часть метафизики, в которой философствование есть цель-в-себе;

2) актуализация чисто практических задач — теология как «внешняя» и «внутренняя» апологетика, для которой философствование есть только средство;

3) актуализация обеих задач — естественная теология и философская теология, в которых философствование есть и цель и средство.

Первый тип рациональной теологии, которую можно назвать и теологией чисто спекулятивной, представлен широким спектром мыслителей, работавших в традициях и языческих религий, и «естественной религии», и религий богооткровения — в последнем случае их религиозная принадлежность реального влияния на их внутреннюю интенцию не оказывает, несмотря на их искренние или неискренние желания убедить себя и других в том, что философствование является для них средством решения не спекулятивных, а сотериологических задач. Здесь можно перечислить множество традиций и персонажей, начиная с неоплатонизма, продолжая арабским перипатетизмом и западным аверроизмом, так называемым онтологическим доказательством Ансельма, учением об Абсолюте Николая Кузанского, рационалистическим богословием Раймунда Сабунде, флорентийской платонической теологией, деистическими основоположениями религии Герберта из Чербери, немецкой школьной метафизикой XVII в. и теологией Лейбница и Вольфа, а затем идеалистической метафизикой Фихте, Шеллинга и Гегеля и завершая эклектическим философским учением о Боге Рихарда Шеффлера или теми аналитическими философами, для которых трансцендентная реальность без остатка делится на рассудочные понятия, пропуская при этом множество других течений и имен.

Вторая группа представлена теологами, для которых философская рациональность всегда сообразовывалась с истинами Откровения и рассматривалась только как пропедевтика в их постижение и как средство противодействия философствованию, покушавшемуся на истины веры. Здесь опять-таки множество имен, начиная с Иустина Мученика и Тертуллиана, продолжая Отцами-Каппадокийцами, оппонентами мусульманского перипатетизма (прежде всего аль-Газали), просвещенческого и деистического рационализма (И. Гаман, П.-М. Газзанига, З. фон Шторхенау и многие другие) и завершая оппонентами русской софиологии (прежде всего В. Лосский), агностицизма и творческой эволюции (например, К.-С. Льюис) или эволюционизма Тейяра де Шардена (Г. Тилеке и П. Смалдерс), также опуская множество имен — с целью учета регламента конференции.

Две оставшиеся разновидности рациональной теологии — в которых теоретическая и практическая составляющая находятся в относительном равновесии — рассматриваются обычно в качестве почти синонимов. И основания для этого есть: сам термин theolo- gia philosophica, впервые введенный Фомой Аквинским в комментарии к трактату Боэция «О Троице» (1257-8) и противопоставляемый theologia sacrae scripturae, означал у него науку, в которой Бог познается средствами естественного разума. А это и есть значение уже давно начавшегося (хотя и очень постепенно) освоения термина theologia naturalis, который соответствует тому, что в его же «Сумме против язычников» охватывает область познания истин, постижимых и теми, кто направляется естественным светом разума (ducti naturalis lumine rationis), — в противоположность тем истинам, которые достигаются только через Откровение. Происхождение обоих понятий также восходит в конечном счете к одному источнику — к античному трехчастному делению теологии (theologia tripartita), которое засвидетельствовано у римских эрудитов II и I вв. до н. э. Муция Сцеволы и Варрона и намечено было, скорее всего, уже у ранних стоиков[36]. Согласно цитатам Тертуллиана и блж. Августина, эти авторы различали «три рода теологии», или «теории, дающей объяснение о богах» (tria genera theologia dicit esse, id est rationis quae de diis explicatur), один из которых мифический (mythicon), другой физический (physicon) и третий гражданский (civile): первый «род теологии» употребляется у поэтов, второй — у философов, третий — у «народов», и приспособлены они, соответственно, первый к театру, второй — к миру, третий — к городу. При этом второй род теологии, «философский», который нас и интересует, состоит, по изложению Варрона у блж. Августина, в аллегорическом (натуралистическом) истолковании персонажей традиционного пантеона, под которыми понимаются стоящие за ними природные феномены. Иными словами, речь идет об интерпретационной работе философски подготовленных интеллектуалов с некоторой переданной по традиции сакраментальной информацией.