Более убедительными представляются поэтому не фронтальные, а «периферийные» доводы, как, например, соображение о том, что Шелленберг предлагает считать Бога избыточно требовательным — требующим от людей высшей веры во все времена, тогда как Бог более снисходителен и «принимает нас там, где мы есть»[181]. Ведь если, как на том настаивает Шелленберг, вселюбящий Бог и должен обеспечивать все разумные существа светом, достаточным для Его познания, то ведь далеко не у всех с самой способностью зрения дело обстоит одинаково — и кроты (в том числе человеческие) ведь тоже созданы Богом. Однако и хорошая способность к зрению никак не гарантирует, что обладающие ей будут ходить по солнечной тропе, а не искать пропастей земных. На триумфальную претензию Шелленберга к Богу в связи с тем, что если бы Он существовал, то не оставил бы в неведении о себе некоторые дикие племена, можно ответить вопросом: должен ли Он, дабы некоторые атеисты согласились признать Его любящим отцом, заставлять принимать учение о Себе людоедов, высасывающих мозги своих жертв, или охотников за скальпами и тех, кто питаются личинками, червями и змеями, если Он, допустим, знает, по Своему ведению, что они даже при этом знании от своих обычаев не отстанут, а при «божественном знании» станут еще безответнее? И не так ли обстоит дело и с гораздо более цивилизованными «первертами»?

Не менее проблематичен, однако, и основной пусковой механизм силлогизмов Шелленберга, который он, как мы видели, был вынужден дорабатывать и настойчивость на котором отражает, вопреки заверениям, его неуверенность в нем. Если в его пятичленном силлогизме подчеркивалась честность неверия «искренних неверующих», то в семичленном — «отсутствие сопротивления» их вере в Бога. Однако на чем основывается его сердцеведение? Если на собственном опыте, то он представляется скорее эту уверенность опровергающим. Ведь сам Шелленберг в своем антитеизме руководствовался, и продолжает это делать, несомненными «геополитическими задачами» — вначале занять территорию «старых атеистов» и «новых атеистов», представ перед публикой своего рода открывающим новую эру «Иоахимом Флорским от атеизма», а по ходу дела и основывать еще и новые религии — «скептическую» и «экспериментальную», потеснив и здесь «коперников от теологии», вроде хикеанцев (см. § 2). Я, конечно, не сомневаюсь в том, что теистический Бог ему и «честно не нравится» (как Докинзу, Деннету и другим «атеистическим апокалиптическим всадникам») и допускаю, что он в свое время, может быть, и думал об аргументах в пользу Его существования, но отделить в его сознании искреннее разочарование в этих аргументах от того, что называется мышлением, направляемым желанием (wishful thinking) никак невозможно. Да и его последователь Дранж, как мы убедились, не скрывает в разработке аргумента от неверия желание поразить дротиком даже не теистов как таковых, а именно христиан (см. § 2). А если Шелленберг основывается на чужом опыте отрицательного богопознания, то кто может и здесь диагностировать отсутствие внутреннего сопротивления вере, если не сам теистический Бог, веру в которого он якобы окончательно преодолел? Человеческая личность, к которой постоянно апеллирует Шелленберг — очень сложное и «внутрипереплетенное» существо, в котором мотивации когнитивные очень трудно (если вообще возможно) отделить от интенциональных, а потому и разум человеческий не только направляет сердце, но никак не в меньшей степени, если не в большей, направляется им, а сердце, как должны признавать любые персоналисты — не ровная поверхность, а бездна, и прежде всего бездна мотиваций. И, как правило, именно оно ведет человека к вере или, напротив, от нее, тогда как разум больше выписывает «пропуск» через эти «проходные»[182].

Драматизированная версия аргумента от неверия, предложенная Дранжем, еще более уязвима. Совершенно правильно, что приобрести настоящую веру до ухода из этого мира — очень большое дело, которое могло бы быть для человека большим утешением и просветлением, а потому то, что далеко не все этого конца достигают, лишает их очень больших благ. Но следуют ли из этого желанные антитеистические выводы? Ведь есть и другие «хорошие вещи», которые не одинаково распределяются в этом мире. Например, если уже речь идет о смерти, то, наверно, более определенное знание о ее приходе могло бы человеку помочь гораздо лучше организовать свою жизнь, но такое знание дается практически лишь единицам. Да и для той же веры, за отсутствие которой у некоторых (не у него ли самого?) Дранж низвергает Бога, могут быть весьма полезны различные жизненные факторы. Например, то же долголетие, которое могло бы позволить человеку, освободившись от житейской суеты, предаваться бескорыстным приобретениям знаний и размышлениям о мире и самом себе, могущим, в свою очередь, привести его к вере. Однако найдется ли человек в своем уме, который «возвратит свой билет» Богу за то, что не все люди долгожители и среди последних также не всем отведены сроки жизни библейских патриархов? Можно пойти и дальше, обратив внимание на то, что некоторые виды искусства также содействуют восхождению души к трансцендентному, среди которых первое — музыка, но найдется ли такой скудоумный, который, снова по слову Ивана Карамазова, «возвратит свой билет» Богу за то, что далеко не все наделены не только способностью к композиции, но и музыкальной восприимчивостью? Более того, сама религиозность является способностью, дарованием, и подобно тому, как одни люди рождаются с абсолютным слухом, а другие — почти с никаким, так есть и религиозные гении и люди с более, чем скромными в этом отношении дарованиями. Не обязан ли Бог и здесь действовать по принципу «коммунистической уравниловки» в предоставлении и этого блага? А если обязан, то как тогда быть с тем персонализмом, от лица которого выступают «новейшие атеисты»?

Поскольку они широко пользуются многочленными силлогизмами, по структуре напоминающими силлогизмы древнеиндийские (классический пятичленный, но также семичленный и десятичленный), ответ им было бы целесообразно записать в формате классического силлогизма школы ньяя. Формат этот определяется тем, что умозаключение открывается тезисом, за которым следует обоснование, наглядные примеры, приведение обоснования к предмету рассуждения и подтверждение исходного тезиса. Этот ответ мог бы выглядеть примерно следующим образом:

1) умозаключение о несуществовании Бога на основании факта неверия некоторых людей ложно;

2) ввиду того, что оно содержит прямые аналогии с умозаключениями, неизбежно ведущими к абсурду;

3) всякое умозаключение, в котором содержатся прямые аналогии с умозаключениями, неизбежно ведущими к абсурду, ложно, как, например, ложно умозаключение о том, что у Бога нет недоступных для человеческого ума замыслов, содержащее аналогию с умозаключением о том, что и у других людей нет недоступных для меня замыслов на том основании, что я их не всегда вижу;

4) но и в случае с рассматриваемым умозаключением прямые аналогии с умозаключениями, неизбежно ведущими к абсурду, содержатся;

5) следовательно, обсуждаемое умозаключение ложно.

Но ограничиться только оценкой силлогизмов «новейших атеистов» было бы достаточно только для естественной теологии эпохи Просвещения. Современная философская теология, которая должна стремиться не только к обоснованиям теистических пропозиций, но также к объяснению антитеистических и раскрытию их значимости для теизма, не может этим ограничиться. Поэтому она должна и в данном случае пытаться ответить на некоторые вопросы.

Почему «новейшие атеисты» идут на такие рискованные с точки зрения рациональности вердикты, как «аргумент от сокрытости»? Прежде всего потому, что в их рациональности цель оправдывает средства. Расследование существования Бога исходя из Его «сокрытости» к исследованию не имеет никакого отношения. Это рассмотрение с заранее, так сказать, полученным результатом, и оно больше всего напоминает расследование жизни супруга женой, которая во что бы то ни стало стремится с ним развестись, или аудит деятельности того сотрудника, которого начальник хочет немедля уволить. Во всех трех случаях заинтересованная сторона собирает любой компромат, не долго думая о его основательности, но отличие «новейшего атеиста» от жены и босса состоит в том, что ему нужно в разводе с Богом или Его «увольнении» еще и утереть нос своим собратьям по «цеху», предложив публике то, до чего они еще не додумывались, чем бы это «то» ни было.