(Никогда)

***

Дом его встречает оглушительной тишиной, точно на кладбище. Словно все люди в этом доме вымерли.

(Так не бывает)

Это просто не естественно для данного места.

Вот сейчас Алессандро, зажав в руках пистолет, нисколечко не сдерживал свой бег. Перескакивая через ступеньку, оказывается на втором этаже.

(Море)

Приехал с побережья Средиземного, попав в центр кровавого. Вся, абсолютно вся площадь коридора усеяна телами. Красная помада на их губах, смайлики на лбу, а в руки вложены отрезанные языки. Их языки.

Алессандро едва сдерживал рвотный позыв. На подгибающихся ногах заходит в свою спальню. Зажмуривается, затем распахивает глаза настолько сильно, насколько это вообще возможно.

— Нет… Нет-нет-нет. Это же бред, — сначала бросает взгляд на Соколову с перерезанным горлом, а следом переводит на… своего отца. Андреа нависал над телом Дарьи, с любопытством разглядывая язык в ее руке.

— Алессандро, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, но выслушай, — пожилой мужчина поднял руки вверх, показывая тем самым свою безоружность.

Но Алессандро не захотел его слушать. Недолго думая и глотая ком в горле, спустил курок. Звука не было — глушитель. Тело Андреа тяжелым грузом валится на все тот же паркет, пока главный герой оседает на колени.

(Все кончено)

По щеке Алессандро катится слеза, но он находит в себе силы подняться.

(Только лишь подняться)

Манфьолетти не смог подойти к Дарье. Не посмел. До сих пор не верил во весь этот кошмар.

(Только в этот раз она обречена)

Неожиданно в голову приходит мысль о Стефании. Если мертва и она — Манфьолетти попросту сам себя застрелит.

***

Наконец, обыскав весь дом, врывается в свой кабинет. Последняя надежда. Если Руссо нет и здесь, он серьезно сейчас пойдет и приступит вязать себе пе…

— Алессандро, вот так встреча! — его мысли оборвал знакомый до чертиков голос. Смотрит на Стефанию, потом на Джованни, затем вновь на Стефанию.

Девушке тоже отрезали язык, но убивать не стали, поэтому она сидела связанная на стуле. Все по классике: красная помада, кровавый смайлик на лбу.

— Джованни, какого черта ты все это время пропадал? — на Конте обрушивается трехэтажный мат, но тот даже не морщится. Напротив: достает из-под ремня брюк пистолет, направляя дуло, прямиком, в голову Алессандро.

— Здорово это я придумал, да? — смеется Джованни. На сей момент, он выглядит точно как сумасшедший. — Запутал тебя, подставив твоего же отца. Твоя вспыльчивость сыграла с тобой очень злую шутку.

Манфьолетти недоумевал. О чем вообще он сейчас говорит?

— А до того? Я нанял Мастронарди, подставив Руслана и заставив Себастьяна плясать под мою дудку, — еще раз рассмеялся, теперь сильнее прежнего. — Близкие! Их близкие — это рычаг управления над людьми. Смотрю, эта девочка оказалась тебе ближе и дороже родного отца…

— Это ты убил ее? — голос Алессандро сел. Он не верил. Просто не хотел верить. Да это же невозможно.

— Ой, а ты только сейчас это понял? — вновь залился дьявольским смехом, а в его глазах пляшут чертики. — Я перехитрил вас всех. Отвлек тебя, а твои люди без твоего управления — жалкие громилы, ничего не смыслящие и с абсолютным отсутствием логики, — Джованни зажал пистолет в руках покрепче. — Не хочешь убить меня? Твоей ненаглядной Стефании явно необходима медицинская помощь, какую она никогда не получит, пока я здесь нахожусь.

— Для чего? Для чего ты их убил? Их всех, — казалось, что Манфьолетти сейчас выронит оружие из рук. В эту секунду он слаб, действительно слаб. Так его еще не предавали. Это было поистине сродни ножом в спину.

— Для чего? Я не знаю. Захотелось.

— Серьезно? «Захотелось»? — главный герой даже ссутулился. Конте сошел с ума. Его психика не выдержала такой нагрузки и сломалась. Теперь, он намеревается сломать психику остальных.

— А сейчас, когда ты знаешь причину, может, выстрелишь в меня?

Манфьолетти не мог. Все равно не мог. Каким бы уродом не был его друг, он не…

— Выстрелю.

Их пальцы нажали на спусковые крючки одновременно, практически на раз-два-три. Однако пистолет Джованни оказался незаряжен, и его хозяин об этом прекрасно знал.

С ухмылкой отшатывается и падает. Во лбу Конте зияет дыра, Алессандро жив, а Стефания в эту секунду потеряла сознание.

(Он убил своего лучшего друга и отца за один день, овдовев)

Наверное, 25 сентября для него теперь тоже самый ужасный день, подобный 24 декабря 1999 года. Но теперь Алессандро вырос и точно знал, что как прежде уже не будет.

(Теперь точно все кончено)

Манфьолетти остался один, среди моря трупов. Его родители, брат, друзья и даже жена — мертвы. Как иронично — сейчас его психотерапевт сама забилась в угол и нуждается в психологической помощи.

(Если не психиатрической)

— Почему все так закончилось? — практически падает на пол подле Стефании, вызывая «скорую».

— Разве слезы могут помочь мёртвым?

— Сомневаюсь, что им есть какое-то дело до нас. В конце концов, для них время остановилось в момент смерти.

(Сасаки Нобуко, Доппо Куникида «Великий из бродячих псов»)

Дарью похоронили красиво. Гроб был усеян веточками лаванды, а тело ее обтягивал белоснежный костюм. Безжизненные губы никогда больше не смогут совершить вздоха, а красный порез на шее значительно побледнел. Она не дожила всего четырех дней до своего девятнадцатилетия.

На похороны явилось трое: Алессандро, Русецкий и Мазарини. Стефания же захотела вернуться домой, в Неаполь. Она больше не могла разговаривать, поэтому и работу психотерапевтом ей пришлось прекратить. Манфьолетти возражать ей не стал, но, тем не менее, прекрасно осознавал, что будет скучать по Руссо.

— Этого не должно было произойти, — поджав губы, шепчет Алессандро. Похороны Дарьи стали первыми похоронами в его жизни, на которых он всерьез сдерживал слезы.

Зачем он ходит сюда каждый вечер? С какой целью?

— Даш, — Алессандро присел на корточки рядом с могилой.

Вновь кладет эти треклятые веточки лаванды подле надгробья. Из глаз проступили слезы, которые он тут же смахнул.

«Это я виноват. Виноват, что допустил это»

— Я, похоже, привязался к тебе, — неожиданно, даже для себя, прошептал мужчина. Он испугался слов, которые сорвались сейчас с губ, ведь сам до этого момента не понимал своих чувств. Теперь он выглядит, словно умалишённый — разговаривает с надгробьем. На что он надеется? Что Соколова восстанет из-под земли? Что заберет его с собой на тот свет? Он не знал. Знал одно: он ее когда-то успел полюбить. Но не смог сказать это Даше при жизни, глядя в глаза. Не смог этого понять в полной мере, пока она была жива.

— Да какая к черту любовь?..

«Почему? Почему все закончилось так? Так не должно быть! Только не так…» — никто не ответит на этот вопрос, но он будет озвучиваться вслух еще долго. А в мыслях еще дольше…

Почему все не могло закончиться, словно в дешевом бульварном романе? Где же обещанный и всеми ожидаемый хэппи-энд? Какого черта мир настолько реалистичен и жесток?

Ее погубила не анорексия, не Мастронарди, не сам Алессандро, а тот человек, от которого все ожидали данного поступка меньше всего. Он перерезал ей обе сонные артерии, не оставляя даже шанса на то, чтобы выжить.

(Она так и не обратилась к нему на «ты»)

— Прости меня. Прости, прости, прости… — тихо повторялось вновь и вновь.

А что значит это «прости»? Теперь уже пустые слова. Манфьолетти никогда не выглядел настолько слабым. Никогда. Даже в тот момент, когда убивал отца или разговаривал с Конте перед его кончиной.

Он так и не извинился перед ней за тот цирк, что устроил, будучи пьяным. Не извинился ни за единое грубое слово, что ей наговорил за месяц, который они провели вместе. Ни за что не извинился. Промямлил лишь то тупое «прости» ночью, когда они спали вдвоем в предпоследний раз. Хотя, последнюю их совместную ночь можно и не считать, ведь кто еще иной, если не Алессандро, мог бы нажраться в хлам и все испортить именно в самом конце?