— Вот же дерьмо! — судорожно набирает номер Джованни и бежит обратно, к месту церемонии. Они отошли на достаточно большое расстояние, из-за чего дорога обратно заняла бы минут двадцать (и то, это как минимум). Дарье остается только следовать за ним.

Почти дошли. Издалека наблюдает, как черные силуэты Джованни и Стефании усаживаются в автомобиль. Он пытается до них докричаться, пытается дозвониться Конте, но…

Ни черта.

Алессандро не успел. Машина практически подлетела в воздух, прямо у них на глазах. Языки пламени и черный ядовитый дым окутали собой все, что находилось поблизости.

— Пиздец, — лишь выдохнул Манфьолетти, и устало уселся на бордюр, роняя голову в ладони. — Какой же, блять, это пиздец…

***

— Кто такой Николай? — задала вопрос Дарья, когда они оказались в своей спальне. Благо, их подвёз Себастьян, иначе к дому главные герои добрались бы только к утру. И то, не факт.

— Николай и Фёдор Зайцевы… Они братья, — Алессандро замолчал. — И они убили мою мать, — слова слетали с его губ таким будничным тоном, будто потеря родной матери для него вовсе ничего не значит. — Федор мертв, уже как десять лет. Вот, теперь его старший брат мстит за него, — Алессандро ядовито усмехнулся, а взгляд его сделался сонным. Открыл окно, достал все те же сигареты, закурил.

— Мстит? А вы-то тут причем? — Соколова опустилась на кровать, стягивая со своих ног туфли. Она сто раз уже пожалела, что завела этот разговор, но и остановиться уже была не в силах. Девушка раздраженно шмыгает носом, когда замечает кровь на пятке, уже успевшую впитаться в кожу обуви. Еще бы Даша не натерла себе мозоли, учитывая, сколько она за сегодняшнюю ночь прошла…

— Я убил Федора. Сделал себе подарок на восемнадцатилетие, — небрежно затушил никотиновую палочку о стеклянную пепельницу и отправил ее к другим, выкуренным почти до фильтра, сигаретам. — Он был первым, кого я убил, — эта фраза была озвучена уже шепотом, едва ли ее кто-нибудь смог бы услышать. Но девушка услышала.

И Алессандро покинул комнату. Вновь оставляет ее одну, или… Хочет, чтобы его оставили одного?

***

21 сентября.

— Держи рукоятку покрепче, он заряжен крупным калибром, — Соколова сильнее сжала оружие пальцами. — Да, так ты только запястья повредишь, — презрительно вздыхая, накладывает свои ладони поверх рук Дарьи, поправляя ее хватку. — Легким движением взводим курок, прицеливаемся, и-и-и… — она отшатывается из-за отдачи пистолета, врезаясь спиной в Манфьолетти. Раздается хлопок. Пуля попала почти в цель: до центра мишени оставался буквально сантиметр.

— Ну… неплохо. Но ты будешь это отрабатывать, пока самостоятельно не попадешь в точку, — скептически просканировал ее глазами. — Или, пока не упадешь в обморок. Второе, в твоем случае, вероятнее.

Девушка едва стояла на ногах. Она практически ничего не ела уже, которую неделю. Несколько раз даже снова падала в обморок, но каким-то образом скрывала это от Манфьолетти.

— Ладно, подберу тебе позже оружие с более меньшим калибром, — ставит пистолет на предохранитель и протягивает Соколовой. — Пускай будет у тебя. Только, ради бога, не твори глупостей. И не пытайся использовать его против меня.

Она опешила. Он что, ей доверяет… пистолет?

«Серьезно? Просто так дает оружие в свободном доступе? Совсем не боится?»

***

Утро 22 сентября.

Лидер — глава организации, но также и её раб. Если потребуется для выживания и выгоды организации, он с радостью запачкает себя в грязи. Взращивая своих подчинённых, направляет их туда, где им самое место. А если потребуется, то использует и выкидывает. Ради организации он пойдёт на любые зверства. Вот кто такой лидер. Всё ради организации. И чтобы защитить любимый город.

(Мори Огай «Великий из бродячих псов»)

Дарья просыпается от нехватки воздуха. Ее шею с нечеловеческой силой сжимают чужие руки, вдавливая тело в матрас. Быстро распахивает глаза: над ней навис Себастьян, пристально смотря на ее ресницы и злобно усмехаясь.

Сердце бьется с бешеной скоростью, в голове пролетает миллион мыслей. Сознание с каждой секундой все больше затуманивается, а сил на борьбу становится все меньше. Она попыталась что-то сказать ему, но в итоге получился лишь жалкий писк. В ушах звенит, перед глазами темнеет. А учитывая, что Соколова и без перекрытого кислорода может упасть в обморок в любой момент, то отрубить ее таким образом можно секунд за тридцать. Но, внезапно хватка на горле ослабевает, а после Себастьян и вовсе отшатывается от кровати. На шею Соколовой брызнула теплая жидкость. В ушах звенело настолько сильно, что она даже не услышала выстрел и вскрик новоутвержденного консильери.

— Ублюдок! Что за херня тут творится? — Алессандро прострелил Себастьяну плечо. И в данной ситуации никакой пистолет и умение стрелять Даше не помог бы: у нее банально не оказалось бы доступа к оружию. — Вали в мой кабинет, быстро! И чтобы без фокусов. — Себастьян чуть ли заскулил от пулевого ранения, в чем Манфьолетти нашел повод для презрительной насмешки. Но, в его голосе и даже этой издевке слышна горечь от предательства. Себастьян… кто бы мог подумать? — Живо!

Девушка садится в кровати и, опираясь об изголовье, запрокидывает голову. Она сейчас даже не замечает боль в позвоночнике и ребрах, когда те, выступая сквозь кожу, врезаются в холодный металл.

— Соколова, — подходит к ней, опускается рядом, на край кровати. Невольно бросает взгляд на красные следы от пальцев и ногтей, оставленные на ее шее. К вечеру, должно быть, проступят чудовищные синяки. — Ты в порядке? Дышишь?

— Все нормально, — борется с кашлем и жадно глотает воздух, но не может себе позволить молчать, поэтому хрипя, выдавливает из себя ответ. Горло накрывает новой волной обжигающей боли.

— Точно? — она положительно кивает головой, но при этом ее начинает бить крупная дрожь. Слава богам, Дарья умела скрывать такое состояние: натянула улыбку на пару секунд, прикусила до боли язык, чтобы не заплакать, а руками обхватила свои предплечья — так почти невозможно распознать тряску ее кистей. — Ну, как знаешь. Если станет плохо — не молчи.

Алессандро тяжело вздыхает, безмолвно покидая комнату, но как только дверь за ним захлопнулась, из глаз девушки проступили неконтролируемые слезы. Уходит. Просто так берет и уходит, не сказав больше ни слова, оставив Соколову один на один со своими страхами.

«Почему? Почему меня снова попытались убить? Что во мне такого особенного, что буквально все подонки видят во мне свою жертву? Почему я просто не умру? Почему я должна терпеть все это дерьмо, прежде чем моя душа упокоится? Почему Себастьян не задушил меня подушкой — так же намного быстрее?..»

Слишком много «почему».

Плакала он как обычно — максимально тихо, закусив практически до крови губу, чтобы не взвыть. Страшно. Ужасно страшно.

Да и вообще, с какой это стати она сейчас проявляет свои чувства? Обычно Даша в такие моменты просто шла в ванную и резала себе запястья или садилась на неделю голода. Еще вариант — тренироваться до потери сознания. Вот и все.

Какие к черту эмоции?

Однако поток слез мало того, что не собирался останавливаться, так еще и усилился. Паническая атака, которую Соколова успешно все это время избегала, взяла над ней верх. Ледяную плотину безразличия и равнодушия прорвало. Теперь надо вновь искать способ ее построить и заморозить.

(Режим «ноль эмоций» в режиме «выкл.»)

***

Альфредо находился в городе, поэтому Алессандро решил его вызвать.

Но, после приема Мазарини сказал, что никаких серьезных травм нет и все должно быть в порядке. Максимум, что может позже проявиться: боль в горле и синяки. Вложил в руки Соколовой баночку с экстрактом валерианы в таблетках и посоветовал следовать инструкции. Девушка едва не рассмеялась ему в лицо: будто бы эта несчастная травка чем-то ей поможет. Да черта с два. Даже сильные транквилизаторы, порой с ужасными побочными эффектами, едва ли на нее оказывали хоть какое-то влияние.