Главная героиня разворачивается лицом к зданию. Половина окон с битыми стеклами, подъездная дверь снята с петель. Краска на фасаде облупилась, а подле мусорных баков, заполненных до краев, пасутся бродячие собаки. Дома стоят так, что образуют некий колодец, поэтому любой изданный звук разлетается гулким эхом.

Сделав глубокий вдох, словно он мог помочь справиться со страхом, Дарья заговорила. Она и сама не ведала, откуда в ней сегодня столько смелости. Возможно, просто была благодарна Алессандро за согласие на поездку в Россию, а возможно, поняла, что он не собирается ее убивать и не такой уж и страшный человек. Но вот утверждать последнее было еще рано…

— Можно задать вам вопрос? — Алессандро вскинул левую бровь, продолжая широкими шагами пересекать двор. — Зачем я вам? Для чего вы так яро хотите выяснить, кто решил убить меня? Почему не оставили меня в тот день уми…

— Кажется, это уже три вопроса, — он тихо рассмеялся. — Все максимально просто. Мой отец поставил мне условие: не передаст мне свою компанию, пока я не женюсь. Почему не оставил умирать тебя тогда на дороге? — Манфьолетти сбавил темп и бросил взгляд на свои кожаные туфли. — Не знаю. Наверное, посчитал в тот момент самым гениальным решением — заставить тебя плясать под свою дудку. Сначала сомневался. Но когда узнал твою личность, понял, что нельзя упустить возможность наладить отношения с правительством России.

— А зачем вы хотите узнать о том, кто заказчик этих убийств? — В этот момент они зашли в подъезд. На ступеньках лестницы разбросаны пластиковые шприцы и битые зеленые стекла от бутылок, а в воздухе повис затхлый запах плесени. На стене, стандартно выкрашенной в бело-синий цвет, были оставлены граффити и непристойные надписи.

— Просто интересно, — неубедительно пробормотал Манфьолетти, а Соколова даже подумала, что ослышалась. Ради какого-то «просто» он бы не стал лезть из кожи вон, лишь бы выяснить истину. Кто угодно, но не этот человек. — Если не устраню этого козла сейчас, он доберется и до меня, — вот это уже больше походило на правду.

Поднимаются на третий этаж, заходят в самую дальнюю квартиру. На небе уже собирается закат, поэтому красные лучи пытаются пробиться даже во мрак этой лестничной клетки.

— Себастьян, ты здесь? — низкий голос Алессандро раскатился по всему дому. Таким же эхом прилетел ответ.

— Я в комнате слева.

Манфьолетти ускорил шаг. Соколовой становилось более неспокойно с каждой секундой, проведенной в этом помещении. Заходят в спальню.

Первым делом в глаза бросается парень, сидящий на хлипком деревянном стуле, что издает ужаснейший скрип из-за малейшего движения. Ноги привязаны к ножкам, на виске и губе кровоподтек, глаз — отекший и позеленевший, а нос больше напоминает кусок мяса. Но это отнюдь не самое страшное! У него отсутствовали все ногти на правой руке и указательный палец.

— О боги, — Соколова выдохнула от сего зрелища. То, что они сотворили с его телом — было по истине чудовищно. Девушка попятилась назад, на что Алессандро лишь в который раз усмехнулся.

Все глупые любовные романчики про горячих сицилийских мафиози, которые сдувают пылинки со своих жен и ни в коем случае не позволяют им глядеть на подобные представления, чтобы, не дай бог, не травмировать их психику — оказались выдумками. Чертовы сказки, сочиненные девочками-подростками и ничто иное. И Дарья уяснила это уже давно, прочувствовав в полной мере на собственной шкуре.

— Дон Манфьолетти, он готов все рассказать, — пробормотал шатен, устремив глаза в пол. Наверное, он и являлся одним из «солдатов» семьи.

— Ого, наш сукин сыночек боится боли, надо же, — абсолютно невинная, детская, но какая же фальшивая улыбка засияла на лице мужчины. — Я тебя слушаю, — между ними повисло молчание. — Ну же!

— Моей маме угрожал ваш отец. Клялся, что убьет ее, если я не закажу у Мастронарди убийство вашей жены. — Кивок от Манфьолетти, после чего Руслану прилетел удар в живот от Себастьяна. Парень закашлялся, а ножка стула издала треск.

— Дальше, — потребовал Алессандро.

— Когда не вышло убить вашу жену, тот потребовал заказать у человека из России убийство ее матери. — Далее пострадала челюсть. Дерево протяжно заскрипело, а Пономарев оказался на полу. — Дон Манфьолетти, я, правда, не знал, что мне де…

— Почему мне не сказал, придурок? — грустный вздох и неожиданный удар кулаком в ребра. — Хочешь, я проявлю милосердие?

— Дон Манфьолетти, я не хочу умира…

— Умирать, говоришь, не хочешь? — практически выплюнул Алессандро. — Как же ты жалок. Вы все говорите, что не хотите умирать. Стоит приставить к вашей тупой голове пушку, как вы завизжите: «я не хочу умирать»! Но только считанные единицы, смотря мне в глаза, действительно смогут сказать: «я хочу жить». К сожалению, таких я еще не встречал. — Алессандро, закончив свою умопомрачительную триаду, отодвинул край плаща и извлек из-под ремня черных брюк пистолет. — Соколова, отвернись, если не переносишь вида человеческих внутренностей.

Но главная героиня лишь уставилась на Руслана, ненароком встретившись с ним взглядом. Его глаза не выражали ничего — наверное, у покойника они были и то живее. В этот момент Дарье показалось, что она чувствует страх и боль молодого человека так, словно это ее избили по приказу Алессандро, а затем направили дуло пистолета прямиком в голову. Кажется, что если он сейчас умрет, Дарья тоже почувствует себя мертвой.

— Как знаешь, — хмыкнул Манфьолетти, за секунду, прежде чем спустить курок.

Оглушительный хлопок и человека, что говорил и стонал от боли буквально минуту назад — нет. А его глаза так и остались раскрытыми. Скоро, совсем скоро та синева в радужках поблекнет, затем посереет, а позже и вовсе помутнеет. Руслана больше не существует, а внутри Дарьи что-то оборвалось.

— Видишь, Соколова. Достаточно одной доли секунды и малейшего движения пальцем, чтобы заставить сердце остановиться. Вспомни мои слова, перед тем как решишь чикнуть вены или утопиться. Раз ты чувствуешь боль — значит жива. И твоему недалекому рассудку не помешало бы этому радоваться.

А в мыслях Соколовой уже звучало следующее: «раз ты чувствуешь чужую боль — ты человек». Но, похоже, что продолжение данных слов Чехова для Алессандро осталось неизвестным.

Главный герой огибает Дарью и выходит из квартиры. Девушка же так и остается стоять на месте, из-за чего ему приходится возвращаться за ней.

— Ты остаешься тут? — Даша молчит. Еще бы: она впервые стала свидетельницей убийства. — Боже, Себастьян, ты просмотри на нее! Да у девочки шок, — с наигранной озабоченностью и состраданием в голосе пропищал тот, после чего рассмеявшись, схватил Соколову за запястье и потащил за собой.

Лишь когда они отошли (Манфьолетти захотел прогуляться по Петербургу, поэтому решил обойтись без такси) на приличное расстояние от того треклятого дома, Дарья смогла прийти в себя. Виной тому стала резкая, но весьма отрезвляющая и уже, кажется, привычная боль в ребрах. Это неприятное ощущение преследовало Дарью и в аэропорту, и когда она пыталась поспевать за Алессандро, поднимаясь по лестнице, ибо боялась отстать и остаться одной, и даже сейчас. Однако говорить Манфьолетти об этом девушка почему-то не захотела.

— Что это было? — первый вопрос, да и вообще, первая фраза, слетевшая с ее губ за половину часа, которую она просто плелась за Алессандро.

— Что именно? — он обернулся.

— За что вы…

— За нарушение омерты. Я был вполне милосерден, заметь.

— «Милосерден»?.. — в голосе прокрадываются истеричные нотки. Манфьолетти кладет ей ладонь на лопатки, безмолвно прося ускорить темп шага.

— Давай зайдем? — кивает, указывая на кофейню. Соколова отрицательно вертит головой.

— Недалеко от нас находится моя старая квартира, мы можем пойти туда? — она получает в некоторой мере осуждающий взгляд, но мужчина все-таки соглашается.

Солнце давно зашло за горизонт, а в сердце неприятно кольнуло, когда Соколова зашла в один из дворов стареньких пятиэтажек. Наверняка, Алессандро едва ли отличит первый подъезд от второго и третьего, а чтобы не заблудиться в данном жилом комплексе, ему пришлось бы поднапрячь мозги и зрительную память. Но не Дарье.