— Почему бы не совместить и то, и другое?

— Речь вели только о прогулке. Вы клялись, что не будет никаких домогательств.

— И не будет, правда. Но зачем стремиться предугадать?

Лидия нахмурилась:

— Нет, не смейте. Или я велю повернуть назад.

— Ах, оставьте, умоляю. Не драматизируйте. Отчего русские все такие серьезные по части морали?

— Оттого что мы православные. А по-вашему — ортодоксы.

— Вы теперь во Франции. А во Франции ортодоксов не понимают.

— Где вам, лягушатникам, понять славянскую душу!

Александр отчаянно рассмеялся, весело запрокинув голову.

Вскоре нашли поляну, где уже собрались остальные участники пикника — пять дам и пять кавалеров. На траве был расстелен ковер, а на нем стояли оплетенные кувшины с вином и корзинки с фруктами, свежей выпечкой. Дамы в летних, полупрозрачных платьях, две вообще без шляпок; молодые люди в рубашках апаш, праздничные, игривые. Радостно приветствовали Дюма с его спутницей.

— Господа, позвольте вам представить мадам Нессельроде. Родственницу мадам Калергис: та доводится мсье Нессельроде двоюродной сестрой.

Все заулыбались еще больше и закивали. А Мишель Марсо, рыжий лохматый бородач, больше похожий на мясника, чем на графика-иллюстратора, предложил выпить за новое знакомство. Лидия уселась тоже на ковер и взяла стаканчик, наполненный темно-рубиновым напитком. Стала чокаться приветливо: "Votre santé, votre santé!"[8] Тепловатое сухое вино ласково согрело желудок, а затем разлилось по всему телу. Кто-то специальными ножницами для разделки жареной птицы ловко раскусил на части несколько тушек каплунов, извлеченных из вощеной бумаги, — с аппетитной коричневой корочкой, в ароматных специях. Ели их руками, утирая сальные пальцы и губы белыми льняными салфетками. Точно так же, руками, без столовых приборов, отправляли в рот свежие пикули — мелкие огурчики, помидорчики, патиссончики. Заправляя их хрустящим багетом, рваным на куски. Было легко и непринужденно, без церемоний, как-то по-студенчески. Молодые люди острили, дамы покатывались со смеху, и чем больше было всеми выпито, тем смелее и откровеннее становились шутки, тем неукротимей и звонче хохот. Лидия почувствовала легкое головокружение, алкоголь подействовал, и, боясь совсем опьянеть, повернулась к своему кавалеру:

— Александр, отчего бы не прогуляться к берегу пруда? Мне пора пройтись, освежить лицо холодной водичкой. А не то рискую улечься на ковер и уснуть.

— Воля ваша, сударыня, — протянул ей руку, помогая подняться.

Удалились под двусмысленными, ироничными взглядами друзей. Он сжимал ее локоть, а она шла нетвердо, опасаясь подвернуть ногу, наступив каблуком на случайный камешек. Да и голова прилично кружилась. Даже попеняла:

— Ах, вино такое коварное: пьется совершенно легко, а потом двигаешься с трудом.

— Это "Божоле Крю" урожая сорок седьмого года. Продается недешево, но у дяди Марсо виноградники в Бургундии, и Мишель получает кувшины почти что задаром.

На пруду беззаботно плавали красноперые утки и ныряли потешно, задирая кверху остроконечные хвостики.

Лидия почувствовала кисть Дюма у себя на талии. И не увернулась: было приятно. Ощущала его крепкое плечо. Но решила переключить внимание на другое и спросила рассеянно:

— А когда мы увидим "Даму с камелиями" на сцене?

Молодой человек вздохнул:

— Совершенно не представляю. Все усилия разбиваются о цензурную стену. Мой отец обещал похлопотать ведь его приглашают к самому президенту.

— Ваш отец — выдающийся сочинитель. Вы нас познакомите?

— С удовольствием.

Он прижал ее талию к своему бедру и хотел было развернуть собеседницу к себе, но на этот раз она отстранилась:

— Сударь, сударь, спокойнее. Надо держаться в рамках.

— Кто сказал?

— Я. А кто ж еще?

Медленно пошли, огибая пруд.

Александр заговорил:

— Как вам мои друзья?

— Чрезвычайно милы. Но из дам я, пожалуй, самая "взрослая" — остальным лет, наверное, по двадцать?

— Есть и меньше.

— Разве господам интересно проводить время с этими малолетками?

— Но ведь господа не ждут от них умных изречений.

— А чего ждут от них господа?

— Сами знаете.

— Вы от меня, я надеюсь, этого не ждете?

Он довольно сильно сжал ее запястье.

— Нет, не жду. Потому что обещал вам не ждать… Правда, скрепя сердце.

— Я верна моему супругу.

— Понимаю.

И действительно, долго толковали на другие, отвлеченные темы, Лидия рассказывала ему о России, не без юмора обрисовывая некоторые особенности русского характера. Но, пройдя по тропинке в рощицу, замерли на краю полянки, неожиданно напоровшись на пикантную сценку: парочка под кустиком занималась любовью, и причем уже в неистовой фазе завершения.

— О, мон Дьё! — вырвалось у смущенной мадам Нессельроде, и она прикрыла ладошкой губы.

— Вуаля![9] — хмыкнул молодой литератор.

Дама под кавалером на траве вскрикивала с таким сладострастием, что у Лидии мурашки побежали по телу; вся пунцовая от неловкости, потянула Александра назад, прочь от увиденного:

— О, пойдемте, пойдемте, умоляю вас…

Скрывшись за деревьями, начала обмахиваться перчаткой.

— Что с вами? — удивился он, чувствуя её дрожь.

— Я… не знаю… виновато вино… и теперь… — Женщина сглотнула. Ах, вернемся поскорее к вашим друзьям… пожалуйста!..

Младший Дюма заметил:

— Лучше чуть попозже: мы рискуем там столкнуться с теми же картинами…

— В самом деле?

— Я не исключаю.

— Господи Иисусе. Вы нарочно завезли меня сюда, чтобы совратить.

Тот прижал ее к себе — сильно, храбро:

— Вы ведь сами этого хотите.

Трепеща, Лидия ответила:

— Нет, неправда… Я верна моему супругу… И надеюсь, что вы, сударь, не посмеете…

Он посмел. И она осела в его руках, перестав сопротивляться, подчиняясь полностью, перестав себя контролировать. И, забыв обо всем на свете, лежа на спине, отдалась нахлынувшей страсти не менее исступленно, чем увиденная ими парочка, вздрагивая при каждом толчке и хрипя от вожделения, судорожно хватая пальцами траву.

Оба растворились в любви.

А потом тяжело дышали, приходя в себя, возвращаясь в действительность. Целовались, ласкались, улыбались друг Другу.

— Я — любовница самого Дюма! — рассмеялась Лидия радостно. — Пусть Надин мне завидует.

Александр спросил ее озадаченно:

— Вы хотите ей рассказать?

— Думаете, не надо?

— Дело ваше. Но готовьтесь тогда поссориться. Женщины не терпят соперниц.

— Хорошо, подумаю.

Приводили в порядок одежду, стряхивая сухие травинки, муравьев и комки глины с песком. Возвращались, крепко обнявшись. Судя по лицам покинутых ими приятелей, Александр и Лидия были неодиноки в этом своем амурном порыве.

Дмитрий получил записку от отца — Карла Нессельроде — с приглашением отобедать вместе. После смерти жены канцлер жил один. Из прислуги держал только камердинера и кухарку. И как будто бы еще больше высох, посуровел от невосполнимой потери. Обе дочери (настоящие, не приемные), выйдя замуж, много лет назад уехали из России (старшая, жена дипломата Хрептовича, находилась с ним на Сицилии, младшая, по мужу — графиня Зеебах, в Саксонии). Дмитрий не мог не уважить просьбу родителя — он по-прежнему, несмотря на открывшуюся тайну, относился к нему по-сыновьи.

Изо всех сил старался не опоздать — Нессельроде-старший осуждал непунктуальных людей, — но пришел на четыре минуты позже назначенного срока. И с порога начал извиняться.

— Ничего, ничего, нестрашно, — неожиданно ласково приветствовал его Карл Васильевич. — Ты теперь обер-гофмейстер, государь тебя ценит, много раз хвалил. И твоя незначительная задержка абсолютно простительна.