Саша уже протянул руку к Архипу, собираясь сказать ему поворачивать назад, но глянул на умиротворённую, не заметившую монаха няню и передумал. Ведь никак не удастся объяснить Ионе, куда они ездили втроём на ночь глядя, да ещё и в крестьянском платье.

Пока Александр рассуждал да сомневался, лошади продолжали свой бег, и вскоре поворачивать назад стало совсем глупо. Путь лежал в Петербург.

«Он был недостаточно виновным, чтобы быть казнённым,

но слишком виновным для того, чтобы остаться на свободе».

(А. Дюма «Чёрный тюльпан»)

По подмороженной грязи крестьянская повозка шла легко, и Пушкин порадовался, что ради полноты маскировки не поехал на своей коляске – та бы переломала рессоры на первой же кочке. Пару лошадей выбрал Архип – самых выносливых, но таких же некрасивых, как он сам. У левой не хватало кусочка уха, грива правой была обстрижена криво чьей-то неловкой рукой, да ещё и завивалась на отдельных прядях. Саша смотрел на дорогу и лошадей, освещаемых фонарём с перекладины облучка, пока монотонность дороги не сморила его. Няня давно спала, укутанная одеялами.

Проснулся Александр от шума проезжающего экипажа. Их повозка не двигалась, лошади были выпряжены и, стреноженные, жевали жухлую траву.

– Псков, – кратко сообщил Архип, увидев, что Пушкин открыл глаза. – Я решил без вашего ведома никуда не заезжать. Да и отдохнуть лошадкам надобно.

– Да, хорошо, и ты отдохни.

Няня уже проснулась и шуршала кулёчками с холодной телятиной и сыром. Позавтракали вместе, и Саша сменил Архипа на облучке.

Ехали, минуя большие станции, стараясь не останавливаться там, где Пушкина могли узнать. Арина Родионовна, действительно, своим присутствием смягчала проверяющих на заставах. Один раз у них даже вовсе забыли попросить документы, увлёкшись разговором с няней.

Тринадцатого утром проехали Луга, Саша уже начал строить планы на вечер в Петербурге – до этого он и думать боялся, чтобы не сглазить. На облучке снова сидел Архип.

– Свет мой, глянь-ка, какие чёрные тучи набежали, не буран ли? – сказала няня, отвлекая Александра от мечтаний.

Тучи и правда сгущались, поднимаясь с северного горизонта. Казалось, что повозка едет прямо в эту зловещую темноту.

– Да, барин, – громко подтвердил Архип через свист усиливающегося ветра, – погода портится. Надо остановиться.

До ближайшей станции было ещё вёрст семь, судя по тому, насколько они отъехали от предыдущей.

– Успеем, гони! – крикнул Саша, оживляясь.

Отдохнувшие лошади послушно ускорили бег. Когда станция была уже видна невдалеке, повалил снег, засыпая дорогу, телегу, залепляя глаза. Сильный ветер мешал повозке двигаться с прежней скоростью, но всё же изрядно продрогшие путники через четверть часа смогли спрятаться от разбушевавшейся стихии в станционном домике.

– Ну вот и зима пришла, – философски сказала Арина Родионовна, встряхивая запорошенную шаль.

Саша спросил у смотрителя чаю для всех и уже выпил торопливо стакан кипятка, согреваясь. За окнами бушевала метель. Старичок-хозяин даже зажёг лампу, чтобы разглядеть подорожную – так темно стало в доме. Казалось, действительно наступил зимний вечер.

– Похоже, мы тут застряли, – сказал Архип, входя в дом. Вместе с ним в тепло ворвались несколько снежинок и растаяли в воздухе. Архип задержался, чтобы определить лошадок под навес и прикрыть от снега, летящего во всех направлениях, повозку. – Дорогу уже замело, здесь нужны сани, а не наша телега.

«Это всё зайцы», – сердито подумал Пушкин, но вслух сказал:

– Подождём! Первый снег не бывает надолго, правда, Арина Родионовна?

– Верно, есть такая примета, сокол мой, первый снег завсегда быстро тает, – няня тяжело опустилась на скамью. – Отдохнём, пожалуй, куда нам торопиться-то?

Следующие пару часов Саша явственно ощущал себя подобно подушечке для иголок девиц Осиповых. К счастью, нервическое состояние притуплялось тем фактом, что назад пути уже не было… Да, ещё няня! Мамушке бы никак не понравились его метания. Арина Родионовна была женщиной уравновешенной и в других ценила то же. Решился делать – делай.

Подуспокоившись и употребив взятый у смотрителя расстегай со щами, путники пригрелись и продремали почти до вечера. Ветер тем временем стих, и Архип вышел проверить лошадей. Вернувшись, он сказал:

– Намело! Но ждать нам нечего – впереди зима, снега будет больше с каждым днём. Сейчас спокойно, хорошо.

Отдохнувший Пушкин постановил ехать. Арина Родионовна чуть покосилась на него, но промолчала. Они тронулись в ночь. По ровному шли ходко, чуть тормозя колёсами в намётах, но в сугробах вязли, замедляя ход.

– Эдак мы никогда не приедем! – сердился Саша.

Но к утру на фоне посветлевшего неба показались башни и шпили Петербурга.

По Киевскому тракту въехали в город. Снова поднялся ветер, он нёс снег прямо в лицо и крутил позёмку по булыжной мостовой. На заставе высокий жандарм в летах вздохнул, глядя на Родионовну:

– Куда ж вас, бабушка, принесло-то так невовремя? Неужто мужики без вас не справятся?

– С воспитанием малых деток? – удивилась няня. – Как же им справиться! А детки, оне в любую пору рождаются, нас не спрашивают.

– И то верно, – снова вздохнул жандарм. – Берегите себя.

Пушкин, усиленно старавшийся не привлекать внимания, чуть не поперхнулся от неожиданно участливого тона военного чина. Впрочем, Александр был рад, что их быстро пропустили. Его и так уже била дрожь от ожидания.

В городе было не протолкнуться от колясок, карет и всевозможных повозок. Саша расслабился – узнать его в такой толпе мог только кто-то очень хорошо знакомый.

– Куда править? – хрипло спросил с облучка Архип.

– Пока прямо на север, доедем до Мойки – высадишь меня у Рылеева, а няню отвезёшь к барыне. Потом вернёшься ко мне. Только не говори родителям, что я здесь, постарайся вообще не попасться им на глаза. Мамушка, ты тоже пока молчи, пожалуйста.

Арина Родионовна задумчиво пожевала губу, потом ответила:

– Нет, сударь мой, обманывать и не проси. Не могу я врать людям, сделавшим мне столько добра. Даже ради вашего спокойствия, Александр Сергеевич.

Саша хотел было возмутиться, но отвлёкся на звук выстрелов откуда-то спереди. Повозка как раз въехала на Обуховский мост через Фонтанку и встала в заторе. Александр приподнялся, чтобы посмотреть, что там происходит, и чуть не вывалился из телеги от неожиданности, когда его окликнули:

– Пушкин! Ты, что ли?

Саша обернулся. «Франт», то есть камер-юнкер Александр Михайлович Горчаков, выпускник Царскосельского лицея, а ныне дипломат в Лондоне, действительно выглядел франтом: напудренный парик, круглые очки на узком, гладковыбритом лице, щегольской плащ с белой меховой опушкой. И карета у него была не чета Сашиной колымаге. Пушкин устыдился своего крестьянского тулупа и потрёпанного вида, забыв на мгновенье, что он здесь инкогнито.

– Присягать Его Императорскому Величеству Николаю Первому приехал? – продолжал дипломат, не дожидаясь ответа. – Но почему в таком виде?

– Привет, Горчаков, – сказал Александр, поняв, что узнан окончательно. – Николаю Первому?? Постой, почему Николаю? Разве не Константину?

– Ты в своей деревне отстал от жизни, – засмеялся Горчаков. – Константину мы присягали полмесяца тому назад, но он отказался от престола в пользу брата. Я сейчас еду во дворец, а ты куда?

– К одному знакомому, – не стал откровенничать Пушкин. – Послушай, Александр, помнишь, ты как-то говорил, что можешь сделать выездной паспорт? Очень нужно теперь.

Горчаков ещё раз окинул взглядом телегу, крестьянские одежды Саши и его спутников и, помедлив, ответил:

– Сделаю. Куда привезти?

– Давай к Пущину. Я всё равно к нему собираюсь зайти на днях. Спасибо, друг!

В этот момент движение на мосту восстановилось и, понукаемые криками сзади, кучера обеих повозок погнали лошадей дальше.