Увлечённые рассказом Ильбег-хана, его слушатели не заметили кровавых отблесков в глазах кама, словно он смотрел на языки пламени. Ничего не заметил и Ильбег-хан. И, конечно, никто не увидел невесомых объятий тьмы на плечах Карамана. Тьмы, о которой не знал и он сам.

Волшан не был здесь с весны, но за это время хутор Смеяна успел сильно измениться. Тихое поселение отстояло от граничного городища Воинь в полудне пути по воде, и днём больше – посуху. Судя по всему, Смеян наторговал с прибытком – вокруг хутора возводили новый городень. На крышах построек золотилась свежая солома. Над дорогой, ведущей через жидкую рощу, разносился стук топоров. Мелкая речушка без названия, чуть не касаясь брёвен огороди, лениво несла свои воды к недалёкой судоходной Суле. Возле сходен сохли на берегу долблёнки, на которых купец возил товар из торговой гавани Воиня. Выше по течению, напротив распахнутых ворот, полоскали в речке бельё две молодые девки. Подъехав ближе, Волшан пустил Илька шагом, и девки со смущённым любопытством проводили его взглядами.

В тени въездных ворот дремала тощая собака. На появление Волшана с конём она отреагировала, открыв глаза и лениво тявкнув один раз, потом снова уронила голову на лапы и погрузилась в дрёму. Из ближайшей к воротам постройки выглянул высокий, худой до изумления небога6, с чапельником7 наперевес. Подслеповато щурясь на солнце, он разглядел гостя, и закопчённая железка полетела в сторону, едва не огрев по хребтине спящую псину. Та только хвост поджала, но с места не двинулась.

– Волшан! С добром ли? – воскликнул он, дохнув густым перегаром.

– Всё пьянствуешь, Гринь? – устало улыбнулся оборотень, силясь удержаться от брезгливой гримасы. – Хозяин дома?

– Дома, а как же! Побегу, скажу, что добрый гость пожаловал!

Он, сильно припадая на левую – сухую и короткую – ногу, заторопился, замешкавшись лишь у пролезшей вдоль стены крапивы. Ругнулся негромко, да почесал грязную лодыжку пониже короткой обтрёпанной штанины. Собака поднялась и лениво потрусила следом. Волшан проводил её задумчивым взглядом. Не случалось раньше, чтобы псина на него внимания не обратила.

Гринь считался местным дурачком, юродивым, но на деле был поумнее многих – ведь какой с дурака спрос? Всегда подадут, опять же. Люди до убогих жалостливые, а Гриню много не надо. Так что, кроме видимого убожества, он умело разыгрывал немощь умственную, тем и жил. А тому, кто правду о нём знал, Гринь мог неплохую службу сослужить – при дураке языки не прикусывают, разговоры не обрывают. Так что Смеян его и приваживал, и кров давал. Народ здесь, на самом краю Дикого Поля, шатался разный: вольный и подневольный, и беглые тати встречались, и храбрые вои служили, и купцы, и небоги. Вести текли в Воинь из Степи, вести и в Степь просачивались аж из самого Киева, даром, что не близко, и купец, с помощью увечного дурака, пользовал это в свой прибыток.

Дом у Смеяна был крепкий, добротный, с гостевыми хоромами. Брёвна местами потемнели от неудавшихся попыток огня сожрать его внушительные стены. Ставни и наличники явно заменили совсем недавно, из чего Волшан заключил, что степняки снова попытку поджога делали, да неудачно. Слишком уж близко к Дикому Полю обосновался отчаянный купец. «Отсюда мне во все стороны торговать сподручнее, – сказал ему как-то Смеян, – жить у больших рек куда опасней.» Хозяйский двор загибался широкой подковой, обнимавшей надворные постройки и сам дом.

Хозяин подворья сам вышел навстречу Волшану и удивлённо уставился на коня, благоразумно опасаясь досягаемости его копыт. Невысокий, тонкий, будто отрок, обманчиво хлипкий, в синем кафтане, украшенном богатой тесьмой. Хрупкость эта вовсе не была его слабостью – Волшан как-то сравнил старого приятеля с его же отличным мечом, сложенном в простые ножны. Никого такой не пугает, пока битвы нет. Будто только вчера виделись, купец покачал головой.

– Экие у тебя причуды случаются. А я думал, ты лошадей не любишь.

– И тебе здравствовать. Это они меня не любят, – в тон ему отозвался Волшан и улыбнулся.

– Где ты его раздобыл? Печенежский конь-то, – поинтересовался купец, собираясь похлопать Илька по шее, но в ответ тот заложил уши и клацнул зубами в опасной близости от пальцев, украшенных перстнями.

– Ишь ты! – восхитился Смеян, – а тебя не трогает!

Волшан покосился на жеребца и взял поводья покороче.

– Да вот, нашёл. Хочу хозяину возвернуть.

– Дело хорошее, такой конь в степи дорого стоит, – вроде согласился Смеян и продолжил с притворным сомнением, – только степняки платить не любят. Сам знаешь. В Дикое поле, значит, собрался?

– А ты подумал, что я тебя проведать заехал? – улыбнулся Волшан.

Смеян вовсе не был так скуп, как купцов славят, так что и челядь у него была послушная и угодливая. Мальчишка-конюшонок резво метнулся к Ильку забрать коня и едва не остался без руки. Ильк рванул его зубами за холщовый рукав, повалил на землю. Пацан заныл, распустил сопли пузырём. Подошёл конюший постарше, отвесил ему подзатыльник и Волшану поклонился:

– Дозволь господине коня напоить-накормить-обиходить?

Хозяин подворья с любопытством наблюдал за действом, но не вмешивался. Волшан передал повод конюшему в руки, чутка поддёрнув, так, что глухо брякнуло железо у коня во рту. Сказал ему строго, как человеку:

– Иди, не балуй.

Ильк мотнул головой и храпнул коротко, отчего мальчишка вздрогнул и шустро, как ящерка, на карачках отполз в сторону.

Смеян был одним из немногих людей, которым Волшан доверял. Ответную улыбку купца выдавали только глаза, она пряталась в густых усах и ржавой бороде, остриженной на манер короткой лопаты. Они наконец обнялись коротко и неловко, как давние друзья, не чаявшие свидеться и смущённые радостью от встречи.

– Ты про коня-то всё же расскажи, где ж такого раздобыл? – Покачал головой купец.

– Голодная птица петь не станет, – ухмыльнулся Волшан. – Я тебе про коня, а ты мне – новости окрестные. Ходят слухи, что в Степи что-то затевается.

– Ты скоро и сам купцом станешь, ишь, как торгуешься, – засмеялся Смеян. – Идём в дом, там стол собирают для хорошего гостя!

– Так что там у печенегов? – спросил Волшан, поставив осушенную кружку среди мисок и блюд с остатками снеди.

Смеян обтёр усы, кивком отослал столовую девку – пышнотелую и румяную, как из бани – и вперил в Волшана долгий взгляд.

– Может быть, сначала ты скажешь, зачем тебе ехать в Степь? Этот бешеный вороной – не причина, верно?

– Не причина, но с ним в Степи сподручнее, – согласился Волшан.

Доверять-то купцу он доверял, но у каждого есть грань, за которой разумение заканчивается. Ни за что не поверил бы купец в живое явление Огнебога. Это даже хуже, чем зверем на его глазах обернуться. А Смеян, не дождавшись ответа, продолжил:

– Тут сам князь Киевский отдал приказ Воинь укреплять. Да как бы не запоздал. Сам знаешь, мы тут, на краю, во все стороны смотрим. Бояре считают, что степняки раздорами заняты, от того и набегов больших нет.

– А разве они ошибаются?

– Нет. Только не знают, к чему те раздоры у печенегов. Малые роды объединяются, сотни растут до тысяч. И такое уже было, вот только эти тысячи все к одному роду-племени стекаются, что на юге стоит. Под одну руку встают.

Волшан повёл плечами – под новой рубахой, что Смеян одолжил, ощутимо припекло клеймо. О том, что купец Киеву служит глазами и ушами он знал давно, ещё со времён первой встречи.

– Значит услышал тебя князь Мстислав?

– Услышал. Родь тоже отстраивают. Новый хакан у степняков на юге, безрассудный, молодой, горячий. От такого только и жди беды. Ему ромеи в Суроже недавно урок преподали, теперь к ним не пойдёт. Одна ему дорога – Русь.