Федул, пригорюнясь, чертил пальчиком по мокрому от пролитого вина столу, слушал и откровенно страдал; Глеб же обдумывал, с каких это пор песня из фильма «Горец» стала народной.

– Чего тут размышлять, – подал голос Хитник, – коли масса пиплов обожает ту песню, значит, она и есть воистину народная! Эх, хорошо ведь, стервец, выводит, заслушаться можно… Кстати, то, что рассказал Федул о хаке Парисе, вовсе не байка! Это, поверь мне, исторический, реальный факт. Только у вас, обычников, он трактуется совершенно по другому… Да и то, много ли понимали в те времена люди в маго-системах! Услышали что-то краем уха от случайного болтуна-магика да и переврали историю по-своему, по понятному.

Между прочим, одну из древних версий «Эппл-магинтоша» – упрощённую, адаптированную для простых, не магических задач – лет тридцать тому назад где-то раздобыли двое предприимчивых обычников из этой… мм… из Силиконовой Долины. Наверное, прикупили у какого беспринципного хака, обычное дело! В общем, раздобыли, заточили под ваши обычниковые нужды и пустили в производство. Даже афродитин логотип с яблоком оставили, не побоялись огласки, эхе-хе… Выходит, не только мы у вас что-то берём, но и вы у нас – тоже.

– Ну ты сравнил, – обиделся Глеб, – вы-то у нас о-го-го сколько утаскиваете! А нам от вас всего лишь какие-то древние яблочные огрызки… Неравноценный обмен, нечестный.

– Ба! – удивился Хитник, – а ты хоть понял, о чём я тебе толковал, о каких ребятах и о какой Силиконовой Долине?

– Нет, – гордо отрезал Глеб. – Не понял и понимать не хочу. Но мне за державу крайне обидно! За всё наше обездоленное человечество.

– А… э… – мастер-хак не нашёлся, что сказать.

Модест закончил играть, утёр шапкой вспотевшее лицо, глянул вопросительно на слушателей, мол, как? Понравилось?

– Растрогал ты меня, чесслово, – всхлипнул гном. – Эть как жалко мужика-то! Говорят, он сейчас совсем никакой, в Центральном имперском госпитале, на искусственном дыхании, сердцебиении и почковании находится. Укатали сивку крутые горки! Прям натурально беда, охо-хо.

– Кто – на почковании? – не понял Глеб. – Ты о ком?

– Дык, шотландец Коннор Маклауд, – пояснил Федул, вытирая липкие пальцы об свитер, – а ты как думал, тысячи травм, несовместимых с жизнью, не считая миллиона попроще… Это тебе, брателло, не кошка чихнула! Да-а, плохо быть навсегда бессмертным и при этом неизлечимо тяжелобольным.

– Тогда предлагаю выпить за выздоровление знатного горца, великую группу «Квин» и мир во всём мире, – решительно потребовал Глеб. – Чтобы, значит, всем было хорошо! А особенно нам, здесь присутствующим, – он, не жадничая, разлил вино по стаканам, при этом пару раз ненароком промахнувшись; Модест лишь огорчённо крякнул, наблюдая за бесхозно растраченным добром.

– Всемерно поддерживаю, – одобрительно кивнул гном, поднимая наполненную «с горкой» посудину. – И расширяю тост: за всех нас и Империю! Ура, брателлы!

– Ура! – с воодушевлением крикнули Глеб и Модест; трое брателл чокнулись стаканами и незамедлительно выпили. После чего Глеб вдруг почувствовал, что – всё. Что дальше пьянствовать ему никак нельзя, иначе последствия будут самыми пренеприятными.

– Народ, – заплетающимся языком произнёс Глеб, – чего-то мне не того, совсем головой отъезжаю… я баиньки пошёл, – он увалился на груду топчанных одеял и почти сразу уснул. Последнее, что услышал Глеб, было сочувственное бабая: «Эх, молодой, организмом не тренированный» и рассудительное Федула: «Модя, зато нам вина больше останется».

Дальнейшее происходило без участия Глеба, хотя он иногда просыпался от шума и, с испугом глянув по сторонам, тут же засыпал – гном и бабай продолжали веселиться, не обращая внимания на спящего парня, уж гуляли так гуляли! Отрывались по полной программе.

Глебу запомнились играющий на губной гармошке Модест и пляшущий вприсядку, вокруг стола, Федул с нанизанными на рога пластиковыми винными пробками; запомнился висящий над магошарами нематериальный экран с объёмным изображением крайне фривольного содержания, экран, с которого доносились стоны и крики «Дас ист фантастиш!»; ещё запомнился Федул, азартно подбадривающий актёров громким свистом в два пальца… А дальше Глеб ничего не запомнил, потому что гном с бабаем наконец-то угомонились, устав пить и буянить; парень уснул крепко-накрепко.

Разбудил Глеба непонятный, отдалённый грохот – словно где-то внизу, в башне, затеяли глобальный ремонт с переносом дверей и окон. Глухие удары напоминали стук тяжеленных кувалд по толстой стене: при каждом ударе топчан под Глебом ощутимо вздрагивал.

Глеб, позёвывая, сел, огляделся, изумлённо покачал головой. Да-а, брателлы оттянулись на славу… Гульнули на совесть!

Неподалёку от мраморного стола лежала вдребезги разбитая тумбочка; между хрустальными шарами – нынче тусклыми, сплошь в багровых подтёках от пролитого на них вина – валялись пустые бутылки. Напольная вешалка, невесть зачем перевёрнутая кверху ногами, странным образом не падала: видимо, её удерживали свалившиеся с крючков вещи. На круглом основании вешалки, как на столике, высились початая бутылка вина и кем-то надкусанный стакан.

Но более всего Глеба удивило отсутствие холодильника – куда он мог подеваться, парень и представить себе не мог.

Возле винтовой лестницы, словно два бойца, павших в неравном бою за правое дело, лежали Модест и Федул. Бабай, вольно раскинув руки и уставясь закрытыми глазами в потолок, устрашающе храпел; гном, свернувшись калачиком и положив голову на руку Модесту, вёл себя гораздо тише.

– Допились, голубчики, – слабым голосом сказал Хитник. – Доразвлекались… Ох, как у меня голова трещит! Её нету, а трещит, зараза… Глеб, ты-то как?

– Отлично себя чувствую, – удивляясь собственному отменному состоянию, сообщил парень. – Надо же, никакого похмелья! Наверное, вермут очень качественный оказался. И закуска.

– Скажешь ещё, – проворчал Хитник. – Барахло и вино, и закусь… Просто я всю алкогольную потраву на себя взял, чтоб ты, когда проснёшься, соображающим был. Ох, мне бы рассолу сейчас, или аспирину растворимого… – Мастер-хак расстроенно умолк.

– Спасибо, – от души поблагодарил Глеб. – Слушай, а ведь как удобно получается: ты пьёшь-гуляешь, а отдувается за те развлечения кто-то другой! Да будь у меня такая возможность, я б всем желающим чью-нибудь ментальную сущность в сознание подселял, для гарантированного снятия похмельного синдрома.

– Жестокий ты, – невольно, через силу рассмеялся Хитник, – безжалостный! Ой, не смеши меня больше, а то мне совсем худо станет… лучше разбуди Федула, пускай он посмотрит, кто к нам в дверь ломится. Надо же, какие упорные, – Глеб только сейчас понял, что тяжёлый стук никуда не делся: как бабахало внизу, на первом этаже, так и продолжало бабахать.

Федул просыпаться не хотел.

Глеб уже и по щекам его хлопал, и за грудки тряс, и на ноги ставить пытался – всё бесполезно! Гном лишь на короткий миг открывал глаза, смотрел на Глеба мутным взглядом и, буркнув короткое: «Изыди, вражина», отключался по новой. Судя по всему, Федул с Модестом завалились спать совсем недавно – ни тот, ни другой, похоже, ещё не протрезвели.

– И что теперь прикажете делать? – спросил Глеб в пространство, риторически спросил: понятное дело, надо было ждать, когда гном проспится и придёт в себя. Однако ответ он всё же получил. От Хитника.

– Водой его облей, – со знанием дела посоветовал мастер-хак. – А как только наш друг очнётся, вкати в него полстакана вина, тут-то Федул мозгами и просветлеет! Проверенный вариант, можешь не сомневаться. – Глеб так и сделал: налил в надкусанный стакан вермут, взял под мышку Федула и сунул его рогатую башку под кран кухонной мойки. А когда гном, очнувшись от ледяной воды, истошно заорал: «Тону!», тут же влил ему в глотку вино – Федул, поначалу брыкавшийся, сразу затих. Видимо, начал просветляться.

Глеб отпустил присмиревшего гнома, вволю напился из-под крана и лишь после сказал:

– Федул, а у нас гости! Слышишь, как в дверь стучатся… Посмотрим кто там, или сразу откроем?