Одно из двух: или продавец ленился собирать рабочую посуду, или в этом пока не было необходимости – желающих хлебнуть пивка, как ни странно, оказалось не так уж и много. Впрочем, тому была очевидная причина: утренние опохмеляющиеся своё уже отпили и убрели дальше, улучшать праздничное настроение в открывшиеся магазины, а для вечерних жаждущих время пока не пришло. Не настал ещё тот час «икс», когда стягивается к пивной будке толпа любителей ячменного напитка, с предусмотрительно прихваченной вяленой рыбой или демократическими крабовыми палочками, или, на худой случай, с солёно-перечными сухариками в пакетиках. А чаще всего – со стаканами, нехитрой закуской и парой бутылок «палёной» водки в карманах грязных курток. Место всенародного отдыха, выяснения отношений, обязательных драк и последующего громогласного братания – вот что представляли из себя подобные пивнушки, уж Глеб-то знал это наверняка! По собственному опыту.

Глеб, убрав кружки с одного из столиков, подтащил к нему деревянный ящик из-под овощей, местный вариант дежурного табурета – чтобы гном мог нормально, по-человечески попить пива. Чтоб не подпрыгивал каждый раз, пытаясь отхлебнуть из кружки.

Федул, взгромоздясь на ящик как на трибуну, немедленно принялся с него вещать. То есть отдавать приказания:

– Мне возьми две кружки! И обязательно проверь их на предмет чистой вымытости, не хватало ещё какую микробную холеру подцепить… Пиво до полного отстоя не бери, нечего пивщика баловать! Да, и особое внимание удели правильности транспортировки жидкого продукта к месту его предназначения, то есть ко мне: внимательно глядя себе под ноги, ты повышаешь уровень пивной непроливательности! Короче – бди, а то навернёшься вместе с моим пивом, тут столько мусора понакидано… Заодно, не теряя времени попусту, думай о смысле жизни и о твоём в ней высшем предназначении. – Глеб на ходу показал гному средний палец, Федул довольно загоготал.

Взяв четыре кружки (в какие налили, в такие и налили, не до санитарных изысков, вот ещё!) и, разумеется, не став дожидаться полного отстоя пива, парень вернулся к столику.

За то время, пока Глеб ходил за пивом и «транспортировал жидкий продукт к месту его предназначения», у столика объявился странный тип – откуда он взялся, как ухитрился подойти незамеченным, Глеб понятия не имел. Потому что не заметить гостя было никак нельзя: эдакий детина лет тридцати, роста гораздо выше среднего и знатно объёмистый телом; в чёрной и наглухо застёгнутой зековского вида фуфайке, тёмно-зелёных брезентовых штанах и плетёных из кожаных ремешков лаптях. На голове у типа оказалась серая войлочная шапка, остроконечная, очень похожая на революционную «будёновку», а стрижка «под горшок» живо напомнила Глебу виденные в детстве, в букваре, картинки из жизни крепостных крестьян. Однако физиономия у незнакомца была гладко выбрита, что вовсе не соответствовало облику деревенского работника от сохи и плуга; застенчивая улыбка, которой он одарил подошедшего к столику Глеба, и вовсе заставляла сомневаться в умственных способностях нежданного гостя.

– Это ещё кто? – брюзгливо поинтересовался Хитник. – Ох и дикой наружности гражданин, явно деревенского воспитания… из лимитчиков, что ли? Или из рядовых бандюков? Чёрт его знает… Но не обычник, понятное дело! Ну-ка, Глеб, расспроси гнома – видимо, это кто-то из его дружков-подельников… Я никогда не одобрял увлечение Федула случайными криминальными подработками: хороший, толковый хак никогда не должен опускаться до квартирных краж или банального гоп-стопа! Даже если нет денег на опохмел.

– Привет, – Глеб поставил кружки на стол, – знакомиться будем? Я – Глеб, – и протянул руку поздороваться.

– Это Модест, тутошний дриад на полставки, – охотно сообщил Федул, пододвигая две кружки себе, две – дриаду Модесту: – Я с ним где-то с полгода знаком, замечательной души человек… ээ… вернее, бабай. Прошу любить и жаловать!

– Мотефт, папай на ифпытании, – запоздало представился замечательной души дриад, смущённо посмотрев на Глеба, – ошень жад нашему фнакомфтву. – Голос у Модеста был гулкий и низкий, соответствующий комплекции. «Ого! Да с таким голосищем в опере выступать надо, про шаляпинскую блоху со сцены петь», – уважительно подумал Глеб, пожимая твёрдую как кирпич ладонь. Единственное, что сильно портило оперное впечатление, это заметная шепелявость и невнятность речи Модеста, словно во рту у бабая лежали морские голыши – говорят, некоторые ораторы прибегали к такой методике оттачивания речи. Чтобы язык и гортань укрепить.

– Эгей, а пиво? – спохватился Глеб, – ты чего меня ограбил, а? Неужто опять к будке топать?

– Ну, дык, – невозмутимо подтвердил гном, – одна нога тут, другая там. И палочек крабовых захвати, душа просит! И побольше, побольше! Но без жадности, понимаешь… Шести пакетиков вполне хватит. Или десяти. Ну, пятнадцати в крайнем случае… Жрать-то хочется!

– Дубинок тебе, а не палочек, – недовольно пробормотал Глеб, отправляясь по новой к пивному ларьку. Взяв ещё четыре кружки, чтоб не бегать лишний раз, и набив карманы хрустящими упаковками, Глеб вернулся к столику.

– Налетай, – парень стукнул донышками кружек об пластиковую столешницу, предусмотрительно пододвинул две к себе поближе, вынул из карманов пахнущие рыбой пакетики и щедро высыпал их на центр стола.

– Плагофафтвую, – прогудел-прошепелявил Модест; выпив единым глотком кружку пива, он вытер пенные усы рукавом ватника, крякнул, и, вскрыв ближайшую упаковку с крабово-рыбной закуской, принялся деликатно кушать. Глеб, потягивая холодное пиво, заворожено смотрел на громилу: в его пасти, куда одна за другой отправлялись закусочные пастилки, то и дело что-то ярко посверкивало – будто к языку Модеста прилип кусочек искусно огранённого хрусталя. Камушек из дамской бижутерии.

– Что, заметил? – усмехнулся Федул, проследив за взглядом парня. – Думаешь, брателло Модест крутой модник, с пирсингом в языке ходит? Гы, ты близок к истине, хотя она где-то вовсе и не там… Модя, покажи Глебу язык, – Модест, проглотив очередную крабовую порцию, запил её пивом и, не чинясь, высунул язык – точь-в-точь как Эйнштейн на знаменитой фотографии. Глеб едва не поперхнулся, закашлялся пивной пеной, да и было отчего: у корня языка громилы-оборванца, отблескивая всеми цветами радуги, сиял прозрачный гранёный камушек в золотой оправе. Бриллиантовая шляпка золотого гвоздика, проткнувшего язык насквозь.

– Ноль семь карата, – оценил увиденное Хитник. – Ну, может чуток меньше. Одно мне непонятно, откуда и зачем у бомжа такое украшение? Или он действует по принципу «Всё своё ношу с собой»? Заначка на чёрный день, или на пенсионное время… хотя у бомжей всегда пенсионное время, х-ха!

– Колтофской клюф, – непонятно пояснил Модест и вернулся к пиву с закуской, украдкой поглядывая на Глеба – оценил ли тот увиденное?

– Впечатляет, – признался Глеб. – Внушает. Но, честно говоря, непонятно… В смысле: почему бриллиант, да ещё и во рту, да ещё и какой-то колдовской ключ?

– Эть, – спохватился гном, – я же всё забываю, что ты обычник и мало чего понимаешь в нашей суровой действительности! Ладно, поясню. Как я уже говорил, Модест – дриад на полставки…

– Погоди, – Глеб, что-то сообразив, с непониманием уставился на Федула. – Дриад – это как? Дриады – они же тётки, которые в лесных деревьях живут и тот лес от всяких врагов защищают… типа садовницы-мичуринцы, – больше о дриадах Глеб ничего не знал. Впрочем, те «садовницы» никогда его и не интересовали – легенды, они и есть легенды. Малополезные в реальной жизни сведения.

– Верно! – обрадовался гном, – сечёшь тему! А этот парк – он что, не лес? Правильно, лес, только маленький, искусственный и загаженный, – Федул повёл рукой, Глеб невольно проследил за ней взглядом: да уж, загаженный так загаженный! Дальше некуда…

Пока удалая троица (не считая, разумеется, Хитника) развлекалась пивом, начало вечереть. Нежаркое солнце, белое и маленькое, нависло над стенами спорткомплекса, откуда едва слышно доносились чирикающие по-китайски многочисленные голоса: рынок готовился к закрытию. На поляне с пивной будкой, в лучах заходящего солнца, в молодой траве там и тут посверкивали стеклянные осколки битой посуды – словно кто-то щедрый и нетрезвый разбросал как попало осточертевшие ему крупные изумруды и бриллианты. А рваные пакетики-кульки-кулёчки усыпали траву по всей поляне будто разноцветные листья неведомых урбанистических деревьев… Вообще-то, при некоторой доли художественной фантазии, пейзаж вполне мог бы показался весьма колоритным и интересным – для какого-нибудь буйного талантом художника. Из числа тех, что видят прекрасное и в старом, давным-давно не чищенном унитазе. Художник, который немедленно нарисовал бы эпохальное полотно… ээ… скажем, под названием: «Городские джунгли, реальные и невероятные». А при инсталляции картины на выставке обязательно снабдил бы тот шедевр неким звуковым, соответствующим теме фоном – например, треском двигателей проезжающей мимо парка банды рокеров.