– Но неужели не было такого, чтобы оба человека отказывались жертвовать друг другом?

– Говорят, один раз было. Когда в «жертвенник» попали мать с маленьким сыном. Она слишком любила ребенка, чтобы им пожертвовать, а тот чисто инстинктивно не хотел никому отдавать маму. Но ты ведь знаешь, что исключение только подтверждает правило?

– Хочешь сказать, что все люди по определению дерьмо? – скрипнул зубами двуединый.

– А ты оглянись вокруг! Не были бы они дерьмом, мы бы все в такой заднице оказались бы?

– Это скорее всего сотворил взбесившийся искусственный разум, – отвел глаза в сторону сталкер.

– А кто его создал, этот разум? Заскучавший бог? Или заехавшие на праздничный пикник марсиане? – Помедлив, осица негромко сказала: – Ну, хорошо, ты – не дерьмо, не стал ни мной, ни кем-нибудь из этих жертвовать… За это расскажу тебе, о чем попросишь, но только и ты расскажешь, что обещал. И все равно ты тоже исключение, подтверждающее правило, так что сильно не радуйся. А правило – вон, на полу пованивает, где ему и место.

Подуха вскочил, словно подброшенный пружиной, стал искать глазами свободный участок на лавках, но огромный Зан полностью занимал одну из них, а на второй можно было сесть только рядом с Олюшкой, чего трубник делать не стал и, вновь опустившись на пол, с вызовом бросил:

– А ты сама-то кого в жертву назначила? Уж всяко не промолчала!

– Не твое дело! – огрызнулась осица.

– Вот-вот! – торжествующе закивал Подуха. – Назначила же кого-то! А еще строит тут из себя праведницу.

– Я пузана назначила, – все-таки призналась Олюшка. – Потому что он первым мной пожертвовал. Да еще выл, как баба. Терпеть не могу воющих мужиков.

Какое-то время все трое молчали – каждый, вероятно, о своем, а потом двуединый, сдвинув брови, сказал:

– Предлагаю забыть этот эпизод. Ситуация была слишком неоднозначной, да и наши отношения друг к другу – тоже, так что кто кого назначил в жертву, пусть остается у каждого на совести, но попрекать, а тем более мстить за это не стоит.

– А я буду! – с вызовом вздернула голову Олюшка.

– Что именно будешь? На самом деле попытаешься убить Подуху с Васютой? Допустим даже, тебе это удастся. И что потом? Управлять вездеходом мы с тобой не умеем, пешком мы хоть в одну, хоть в другую сторону не дойдем. Так что, убив их, ты убьешь и нас с тобой тоже.

– Ну и пусть, – проворчала осица, но видно было, что до нее стало доходить истинное положение вещей.

А еще Ломон только теперь обратил внимание, что Олюшка ничего не спрашивает о пристегнутом к лавке выключенном Зане. Да, она еще с первой их встречи знала, что это кибер, но ведь наверняка должна была заинтересоваться, что с ним случилось. А поскольку молчит, значит, это ей откуда-то известно. И это, вероятнее всего, связано и с тем, как она вообще очутилась в багажном отсеке вездехода. Поэтому двуединый сталкер строго на нее посмотрел и четко произнес:

– Насчет этого я все сказал, возвращаться не буду. Только Васюте еще разъясню потом. А сейчас твоя очередь объясняться. Рассказывай, как ты здесь оказалась.

– Расскажу, – проворчала Олюшка. – Но только тебе. А этот пусть выйдет, – мотнула она головой на Подуху.

– Не придуривайся! – начал злиться Ломон. – Куда он выйдет? На ходу в лес выпрыгнет?

– Ну, пусть уши чем-нибудь заткнет.

– Послушай, дорогая моя, – произнес двуединый тоном, от которого осица едва заметно поежилась. – Хотим мы того или нет, но мы все сейчас – одна команда, как бы мы друг к другу ни относились. Мы находимся во враждебной человеку среде, ты сама это прекрасно знаешь. А если мы еще будем враждовать и друг с другом – мы только поможем Помутнению нас всех прикончить. И разбежаться сейчас в разные стороны мы не имеем возможности, поодиночке нам тут не выжить. Веришь?

– Ну… – буркнула Олюшка. – Ладно. Но потом…

– Давай о «потом» и говорить потом будем.

– Хорошо, – прищурилась вдруг осица. – Договорились. «Потом» отложим на потом. А сейчас мы одна команда, согласна.

– Вот и хорошо, – осторожно кивнул Ломон, ожидая подвоха. – Тогда давай рассказывай.

– Нет, тогда сначала ты давай развязывай, – выдала торжествующую улыбку Олюшка.

– Обещаешь, что не кинешься меня убивать? – передвинулся чуть дальше по полу Подуха.

– Так мы же одна команда, – улыбнулась осица и ему, только, пожалуй, слегка зловеще. Или даже не слегка.

– Хорошо, – подумав совсем недолго, сказал двуединый. – Но твоя «Печенга» останется пока у Подухи. Просто чтобы не мешала при рассказе.

– Только если поцарапает, – теперь уже откровенно зловеще осклабилась осица, – я ему и это припомню. Потом.

– Хорош, я сказал! – выкрикнул Ломон. – Сколько можно свою крутость рекламировать?! Меня от рекламы всегда тошнить начинает, веришь?

Вряд ли Олюшка что-то знала о рекламе, но то ли ей надоело лаяться, то ли она и впрямь наконец стала осознавать ситуацию, а может, и самой уже хотелось поделиться своей историей, только она убрала с лица улыбку и, дождавшись, пока Ломон освободит ей руки и ноги, стала рассказывать.

Оказалось, участницы группировки «ОСА» и впрямь стали думать, что в Мончетундровске они круче всех. А потому решили, что действовать через посредников для них уже не подходит. Но заявить скупщикам напрямую, что больше они в их услугах не нуждаются, было все-таки чересчур уж борзо, а то и самоубийственно, это осицы тоже понимали. Нужно было сначала прощупать почву, аккуратно переговорить с трубниками насчет того, готовы ли они сотрудничать с группировкой «ОСА» напрямую – возможно, для начала нелегально, чтобы не разозлить скупщиков и членов других группировок. А поскольку хорошо говорить лучше всех умела начитанная Олюшка, отправили на такие переговоры к трубникам именно ее.

– Ни хрена себе! – не выдержал Подуха. – Да Потап – наш главный – тебя бы тут же скупщикам сдал, едва бы ты рот раскрыла! Если бы Хмурый сразу не пристрелил. Только сейчас какой разговор, если канталахтинцы улетели…

– Мы же тогда не знали еще про канталахтинцев. Это я, когда из «туннеля» к вам вылезла, чуть на ваших и не наткнулась, которые зачем-то товары в сторону Мончетундровска тащили. Поняла, что это неспроста, и втихаря за ними проследила, ну и просекла из разговоров, в чем проблема. А когда кто-то из них сказал, что это здоровенный чужак едва дирижабль не продырявил, сразу два и два сложила и поняла, что это его рук дело, – кивнула она на бездвижного кибера.

– Погоди, – нахмурился Ломон. – Из какого туннеля ты вылезла? Только не говори, что вы прокопали подземный ход от Мончетундровска до фабрики, я в это все равно не поверю.

– Ничего мы не копали, – фыркнула осица. – Это… – Она помялась, но потом все же неохотно продолжила: – Это вообще-то наш секрет, мы случайно обнаружили, и вроде как больше об этом никто не знает… Поклянитесь, что никому не расскажете!

– Опять какие-то условия? – нахмурился двуединый. – Так мы одна команда или нет?

– Одна, одна, – отмахнулась Олюшка. – Ладно, все равно уже… Короче, в лицее есть оказия, которую мы назвали «туннелем», потому что если в нее войти – выйдешь уже в другом месте, а именно как раз на фабрике, недалеко от причальной трубы. Мы когда это обнаружили, тогда у нас и появилась идея работать с трубниками напрямую.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Ломон. – Я даже могу тебе точно сказать, где в лицее этот «туннель» начинается. Веришь?

– Не верю, – хмыкнула осица. – Потому что в него так просто не попасть.

– Вот именно что не попасть. Поэтому я сильно удивлен, что в него как-то попала ты. Но начинается он в мальчишеском туалете на четвертом этаже.

– Издеваешься?! – вспыхнула Олюшка. – Вот и рассказывай вам после этого…

– Да ничего я не издеваюсь! Просто мы сами… я сам… Короче, мы тоже про этот «туннель» знаем, и некоторые из нас им пользовались. Начинается он как раз на четвертом этаже лицея в туалете с буквой «М» на двери, а ведет в гараж, где стоял этот вездеход.