— Тогда зачем мы сюда поднимались? — удивился Арамаки, уже оставшийся у меня за спиной.

Я остановился возле окна, заложив руки за спину и глядя наружу, в ночной бархат, отсеченный понизу острым золотистым клинком «Горизонта». Глядя на бьющийся в молчаливой агонии Город, которому осталось недолго.

— Чтобы убедиться. — ответил я, глядя на сидящий на краю крыши точно напротив окна, силуэт. Силуэт, который при моем появлении неспешно закрутил на термосе крышку, взял его в руки и поднялся на ноги.

Я обернулся на остальных:

— Я скоро вернусь.

Даже несмотря на то, что на моей руке поселилась, по идее, секретная и наверняка недешевая технология Арамаки, меня без проблем и вопросов выпустили из здания. И меня, и девчонок, которые отказались от моего предложения подождать внутри и тоже вышли наружу. Видимо, им все-таки было чересчур неуютно в самом лоне штаб-квартиры своих недавних лютейших врагов. Настолько, что они готовы были буквально выйти во Тьму, лишь бы не оставаться там.

Единственный, кто не то чтобы воспротивился моему решению, — скорее удивился, — был сам Арамаки. Он почему-то втемяшил себе, что мы должны были обсуждать какие-то дела, он уже настроился на это и дать теперь заднюю и перевести свой мозг на рельсы какого-то иного развития событий у него не получалось, натура дельца и корпората и не позволяла. Но мне было все равно. Все дела, которые можно было провернуть с ним, я уже провернул. Обсуждать больше нечего.

С ним — нечего.

Конечно же, всем было интересно, куда я собрался. Конечно же, я не стал отвечать, или вернее — ответил как всегда уклончиво. Конечно же, Лиза сразу же заявила, что она идет со мной, и, конечно же, я ответил, что она останется тут.

Конечно же, это чуть было не вылилось в натуральную драку, но в конечном итоге я пригрозил рыжей, что, если она так будет продолжать, то драться с ней я, конечно, не буду, но я просто прыгну с крыши и буду таков, а она останется тут истерить и дуть губы. Потому что я могу это сделать. А она — нет.

В любом случае, никого из них тащить к Птичнику я не собирался. Ни ранее, ни сейчас, ни тем более в будущем… Если это будущее у нас будет. Я уже понял, что это за человек такой, что он за личность и что для него имеет значение. Говорить при посторонних (а с определенного момента для него все, кроме меня, и, конечно, дочери, стали посторонними) он не станет, а, может статься, и не появится вовсе. А поговорить нам надо.

Собственно, сейчас нам надо поговорить как никогда. Этот разговор — буквально последний шанс решить все проблемы если не без крови, то с минимальным ее количеством. Или по крайней мере, не преумножая жертв сверх тех, кто остался за линией «Горизонта».

Сначала я легко и без проблем добрался до крыши, на которой видел Птичника из окна Арамаки и для этого мне даже не пришлось пользоваться оружием — ни новым, ни даже старым. Однако оказалось, что там его уже нет и лишь покрутившись на парапете, где я его видел, я смог его обнаружить — еще дальше, еще через две крыши от меня. Старикан снова отсалютовал мне чашкой с кофе, приглашая к себе.

Все ясно. Уводит подальше от остальных. Чтобы они не просто не были свидетелями нашего разговора — чтобы они даже не были в курсе, что этот разговор был.

Добираясь до нового местоположения я поддался искушению и опробовал люксий в деле, пока что — только в деле перемещения. Как я и думал, металл отработал на все сто — шар на конце ослепительно-белой цепи мгновенно ощетинился длинными шипами, превратившись в небольшого ежа, и без проблем уцепился ими за нужную мне крышу. Ну а подняться на нее, заставляя цепь стягиваться и снова стекаться в браслет на руке, стало давно уже привычным делом.

Люксий оказался не просто податливым, он оказался… Понимающим? Даже не было нужды думать о том, что мне нужно от него, думать о том, какую форму ему надо принять и что сделать для достижения цели. Нужна была лишь сама цель — а люксий сам находил идеальный алгоритм ее достижения. Казалось, что даже в критической ситуации, если я в таковой окажусь, люксий сможет отреагировать на нее и отреагировать адекватно, опираясь при этом лишь на мои эмоции и на мое восприятие опасности.

Когда я залетел на крышу, на которой располагался Птичник, с удовольствием вкручивая эффектное сальто под впечатлением от нового оружия, старик лишь слегка улыбнулся уголком губ. Я приземлился на парапет, в метре от него, и тоже сел, свесив ноги вниз.

Между нами стоял хорошо знакомый термос с приоткрытым клапаном и пустая металлическая кружка — явное приглашение разделить с Птичником… «трапезой» это не назовешь, так что пусть будет «распитие».

Но я не стал наливать себе кофе. В этот раз — нет. Хватит с меня делать то, что он предлагает. Делать то, что он хотел бы, чтобы я делал. Что ему выгодно. Даже при условии, что некоторой частью эти действия положительно сказались и на мне тоже.

Собственно, только это и было единственной причиной, почему я сейчас здесь. Потому что решил, что могу дать ему последний шанс.

— Ты доволен? — спросил я, разворачиваясь к Птичнику и подтягивая одну ногу на парапет.

— Не сказал бы. — вздохнул Птичник. — Я рассчитывал, что ты поможешь мне с кофе, а теперь он пропадет, ведь я один столько не выпью. А я не люблю, когда что-то пропадает.

Я хмыкнул, но, конечно, не дернулся налить себе кофе, на что он, наверное, надеялся.

— Лицемеришь. Ведь вокруг тебя сейчас пропадает целый мир. Буквально — пропадает, это даже гибелью не назвать, он просто тонет в субстанции, которая противна ему по своей сути. Столько людей погибли, столько людей еще погибнут. Можно сказать, что для этого мира все уже кончено… Или почти кончено. — я обвел рукой все, что нас окружало. — Сколько всему этому осталось жить? Несколько дней, до тех пор, пока не иссякнут аккумуляторы «Горизонта»? Или даже меньше, потому что у людей банально кончится вода? Знаешь, я вот перечисляю сейчас все вот это, что творится вокруг, смотрю при этом в твои глаза, а в них… А в них нет даже понимания всей ситуации, не говоря уже о сочувствии или тем более — о переживании. Ты даже не рад. Почему?

— Потому что я не имею к произошедшему никакого отношения. — Птичник пожал плечами. — Я тебе больше скажу — я не могу иметь к нему отношения. Даже в теории.

— Ну хорошо, пусть ты не имеешь отношения. — согласился я. — Но ведь все равно произошедшее играет тебе на руку. Ведь твоя цель — сохранить жизнь своей дочери, которая играет не на нашей стороне.

— Ты снова неправ. Моя цель не в этом. Моя цель на протяжении всех этих лет была совершенно другая — я старался сделать так, чтобы мир как можно дольше находился в равновесии. Сделать так, чтобы не случилось ничего такого, что дало бы одной из сторон какое-то весомое преимущество. Потому что в сложившихся обстоятельствах любое преимущество моментально разрослось бы как снежный ком и позволило одной из сторон победить.

— Хреново же ты старался. — я усмехнулся. — Если Тьма поглощала Город район за районом, постоянно отгрызая у него куски территорий.

— Много ты знаешь о природе Света и Тьмы, и уж тем более о природе их противостояния. — Птичник посмотрел на меня с ноткой осуждения во взгляде. — Как ты думаешь, что было бы, если бы Тьма не захватывала районы? Даже откинем тот вариант, что люди нашли бы способ отбирать их обратно — предположим, что не нашли. Просто каждая сила находилась бы на своей территории, в собственных, так сказать, границах. Ты думаешь, это был бы паритет? О нет, ты ошибаешься, причем очень сильно. Подобная ситуация означала бы все равно что поражение для Тьмы. И знаешь, почему?

— Конечно же, нет! — ответил я. — Откуда я могу знать, почему, по мнению одного тысячелетнего старикана, подобная ситуация означала бы проигрыш хоть для кого-то!

— Потому что астриум.

И, произнеся эти три коротких слова, Птичник замолчал и утопил взгляд в чашке с кофе, словно сказал этим все, что хотел. Я подождал для приличия несколько секунд, и уточнил: