По крайней мере, Мику показалось, что они были клоунами. Это было самое близкое слово, пришедшее ему тогда на ум, хотя они не были похожи на тех клоунов, которых хотели бы видеть дети. Это были жирные, изуродованные, покрытые шрамами существа, лишь отдаленно напоминающие людей. Они были одеты в подранные пародии равникийских парадных одежд - камзолы с белыми пуговицами, и изрезанными рукавами, цилиндрические шляпы, примятые с одной стороны, белые перчатки без пальцев, полосатые панталоны, поверх огромных красных туфель с нелепыми, чрезмерно большими пряжками. Само их кривляние не было таим уж пугающим.

Но пряжки были, по всей видимости, сделаны из человеческих черепов. Камзолы были сшиты из кусков бледной, едва зажившей кожи с черными, разбрызганными пятнами. Эти шкуры не принадлежали ни одному виду животных, которых когда-либо видел Мик. Их пиджаки и панталоны были также покрыты пятнами высохшей крови, а их пуговицы и манжетные запонки, явно были костяшками. Шляпы, судя по их виду, держались на их головах благодаря гвоздям, вбитым сквозь поля цилиндров, прямо в черепа клоунов. Они жонглировали горящими предметами разной формы - что это было, на таком расстоянии Мик сказать не мог и не хотел знать - и пытались подтрунивать над собравшимися, однако их попытки в основном игнорировались толпой.

Кошмарные клоуны были не единственным, что превращало всю атмосферу карнавала в пытку. Несколько продавцов еды бродили среди паломников, выкрикивая названия своих товаров, и повсюду были драки, потасовки, резня, веселые убийства, и радостное кровопролитье среди музыкантов, танцоров, жрецов, и головорезов.

Последнее заклинание кровавой ведьмы переросло в утробную, ровную песню, снова привлекшую его внимание к ведьме. Песня Изольды грозила усыпить Мика, несмотря на все то, что происходило вокруг него, несмотря на нестерпимый жар, а потеря такого количества крови, возможно, способствовала этому. Он сомневался, что в его жилах осталось намного больше крови, чем он утратил.

Его кровь. Она все еще была в чаше, но кровавая ведьма заткнула дьявольский кинжал за пояс, и держала теперь чашу на вытянутой руке, паря в воздухе. Она плыла по плавной орбите вокруг железной ризницы, не сводя с него своих белых глаз.

Он вдруг понял, с каким-то головокружительным чувством, что понимает многие из слов новой заунывной песни Изольды. Они звучали не на каком-то демоническом языке, как он думал сначала, это были архаичные по своей конструкции слова на Рави, произносимые с тяжелым, своеобразным акцентом:

"Поработитель, целый мир для тебя, мир твоих рабов,

Осквернитель, пожиратель жизни, восстань,

Повелитель всех демонов, поглоти эту брешь,

Пиршествуй кровью невинных,

Пусть твои предвестники укажут время".

Это был лишь один из куплетов. Песня продолжалась в этом же духе, каждый раз описывая новую версию на тему пробуждения Рекдоса, Рекдоса, оскверняющего, Рекдоса в целом, и во всех его возможных ипостасях.

Это было омерзительно.

Изольда протянула руку, и когти со щелчком вырвались из кончиков ее пальцев. Она окунула когти в чашу и трижды помешала ими содержимое, затем брызнула каплями смеси крови и таинственной жидкости в горящую лаву под ними. Капли зашипели, коснувшись бурлящей поверхности.

Мик прекрасно знал, кто был Осквернителем, и с ужасом думал о нем, как только понял, что они попали в Рикс Маади.

Демон-бог Рекдос во многом был наименее участливым из всех гилдмастеров, существ, которые, судя по опыту его отца, проводили почти столько же времени в политических делах, сколько в руководстве своей гильдией. Но когда он все же обращал внимание на события за пределами его территории, Рекдос, и его культ маньяков-убийц наверстывали упущенное. Последний их "фестиваль", кровавыми реками протекший по улицам Равники, задолго до рождения Мика, стоил столице сотен воджеков и уничтожил целые кварталы, пока силы порядка не подавили восстание.

Мик не понимал, почему Пакт Гильдий позволял одной из гильдий жить ради насилия и смерти, но когда он слышал рассказы об этом, его мать напомнила ему, что насилие и смерть были такими же сторонами жизни, как дружба, честь, и любовь. Шахтеры и копатели из гильдии Рекдос добывали сырье, из которого был построен весь мир. У наемников Рекдос также была своя работа.

Не то, чтобы его матери нравились Рекдос. Они были убийцами, но, как Фонн рассказала своем сыну, многие люди считали его отца едва ли чем-то лучшим, чем "сапрофитным повелителем зомби", который "наживался на смерти", как назвала его одна газета еще до того, как родители Мика расстались. Существовали даже люди, ненавидевшие благородный Конклав Селезнии (и по не малому совпадению, многие из них были демонопоклонниками Рекдос). В то время юный Мик интуитивно чувствовал логику и смысл в том, как Пакт Гильдий привносил равновесие в этот мир.

Мик был умным ребенком и по-детски гордился, когда оказывался прав, особенно потому, что он оказывался прав довольно часто. На этот раз, все же, его правота его совсем не грела.

Как только пронзительный гимн достиг своего лихорадочного пика, демон-бог Рекдос показался в лаве кратера.

Пивлик пикировал. Пивлик падал и падал вниз. Пивлик был очень близок к тому, чтобы потерять сознание. На задворках его разума возникла мысль, что, должно быть он взлетел выше, чем когда-либо раньше за всю свою жизнь, но от этого ему как-то не становилось лучше. Высота, вероятно, иссушила его силы, и, на пару с физическим истощением, лишала его воздуха.

Затем, ощущение падения завершилось резким ударом и сменилось ощущением движения вверх и на восток. Со смешанным чувством тревоги и облегчения Пивлик обнаружил, что его резкая остановка не была вызвана обычной причиной завершения падения. Во-первых, он все еще был жив. Лучше того, он снова рассекал воздух.

Птицы Рух не обладали даром речи, и по опыту беса, их способ мышления также отличался от эльфийского, бесовского, и даже человеческого. Они были птицами, огромными птицами. Они думали по-птичьи, о птичьих вещах. Но Рух были очень умными птицами, а хорошо натренированные птицы Рух воздушных джеков были, возможно, самыми умными представителями своего вида. Конкретно этот Рух был очевидно достаточно умен, чтобы поймать Пивлика на спину, но это не объясняло, почему бес приземлился в пустое седло.

Птица Рух, в свою очередь, просто пыталась вернуть на место своего наездника, и заметила падающего с неба Пивлика. Птица решила, что падающий бес были примерно одного размера с Флэнгом. Умная птица, но все же, всего лишь птица. Пивлик этого не знал, и ему было бы это безразлично, но Рух, по-своему, почувствовал облегчение.

Падение на седло было не тем же самым, что сидение в седле, и Пивлик, лежащий на животе, истощенный, и удивленный тому, что он все еще был жив, понял, что уже начал соскальзывать вниз. Он обеими руками схватился на кожу седла, его крошечных когтей хватило как раз для того, чтобы их хватка удержала его на месте. Собрав все остатки сил, он втащил себя в седло, осторожно, не давая собственным крыльям поймать ветер, и унести его в открытое небо, и, усевшись поудобнее, схватил развивающиеся вожжи.