«Не тако ли, рече, река Стугна; худу струю имея, пожръщи чужи ручьи и стругы, растрена к устью, уношу князю Ростиславу затвори Днепр темне березе. Плачется мати Ростиславя по уноши князи Ростиславе: «уныша цветы жалобою, и древо с тугою к земли преклонилось»».[811] Много дружинников и бояр утонуло в Стугне, и Владимир с «малою дружиною» вернулся в Чернигов. Святополк бежал в Триполь (Треполь, Триполье), а оттуда в Киев. Часть половцев ушла громить городки и села, часть же принялась за осаду города торков Торческа. Несмотря на отчаянное сопротивление торков, город, не получая ниоткуда поддержки, так как обоз с хлебом, отправленный осажденным торкам, не смог пройти через половецкий стан, вынужден был сдаться. К тому времени половцы вторично разбили Святополка, причем сам он едва спасся, ускакав в Киев «сам третей». Это был полный разгром как русских, так и черноклобуцких поселений южной окраины Киевщины и Переяславщины. Половцы громили городки, уничтожали села, нивы, разоряли землю, жителей убивали или уводили в плен.[812] Вся земля пылала заревом пожаров, всюду бродили половцы, городские жители ожидали своей судьбы, а сельское население пряталось по балкам, оврагам, в лесах. Святополк дорого заплатил за свое упрямство, за то, что не послушал совета старых опытных дружинников, знающих силу половецкого оружия. Легкая победа над половцами, мелькавшая в головах «молодших дружинников», «отроков» Святополка, окрыленных карьерой дружинников киевского князя, выпавшей на их долю, оказалась фантазией, порожденной недостаточным знакомством с врагами. Пыл прошел, купанье в Стугне, а перед этим еще стремительное бегство с Трипольских валов, охладило их головы. Колебавшийся еще ранее Святополк, более умеренный в своих планах, чем его ближайшие соратники и приспешники, одумался еще раньше и поспешил заключить мир с половцами. Пришлось, очевидно, заплатить половцам и дань и вдобавок заключить дипломатический союз с ними, женившись на дочери знаменитого половецкого князя Тугоркана.[813] Половцы не составляли государства, где бы все племена и колена беспрекословно подчинялись единому центру, и власть Тугоркана не распространялась на всю землю Половецкую.

Воспользовавшись смертью Всеволода и разгромом Мономаха и Святополка, в год заключения последним мира с половцами (1094) Олег Святославич Тмутараканский, в союзе с одним из половецких племен, начал, борьбу за свою «отчину», Чернигово-Северскую землю.[814]

Олег Святославич сумел воспользоваться ослаблением своих врагов. Он заручился поддержкой Византии, помощью половцев, без которой, силами только своей дружины, он не рассчитывал добиться успеха, и выступил, как только узнал о разгроме половцами окраин Киева и Переяславля и об их хозяйничанье чуть ли не под стенами Киева. Путь его лежал к стольному городу его «отчины», к Чернигову. Восемь дней Владимир бился с Олегом, и его дружинники не допускали половцев в город, «не вдадуче им в острог», но так как Олег разрешил половцам жечь не поддержавшие его окрестные села и монастыри и, видимо, собирался начать серьезную осаду Чернигова, Владимир, как пишет он в своем «Поучении», якобы в целях сохранения «христианского» населения окрестностей Чернигова и монастырей, ушел из города. Половцы, очевидно по приказанию Олега и своих начальников, не тронули Владимира, когда он с небольшой, меньше чем в 100 человек дружиной, с женщинами и детьми выходил из города, хотя «аки волци» облизывались на ускользающую богатую добычу. Дружина Владимира после больших потерь на Стугне действительно была немногочисленна. Даже после заключения мира с Тугорканом и другими половецкими князьками и после выкупа из плена своих дружинников у чади (вооруженных слуг) половца Глеба (кстати сказать, христианина, а следовательно, или уже в те времена русифицированного половца, что вернее, или ополовечившегося русского) дружина Мономаха была много меньше той, которой он располагал до несчастной переправы через Стугну. В «Поучении» Мономах свой уход из Чернигова описывает как акт великодушия. На самом же деле с такой небольшой дружиной сопротивляться он все равно не мог, а Олег готовился к серьезной осаде. Поэтому-то Мономаху пришлось пройти через лагерь осаждавших, что и разрешили ему сделать половцы, безусловно, по приказу Олега. Таким образом, великодушие к врагу проявил скорей не Мономах, а Олег. Олег Святославич возвращает себе «отчину» и садится на черниговский стол, а Мономах удаляется в Переяславль, где ему пришлось «три лета и три зимы», в разоряемой половцами стране, испытывать нужду и вести постоянную борьбу с половцами. Половцы приобретают все большее значение в политической жизни окраинных княжеств древней Руси и выступают не только в качестве внешней силы, опустошавшей целые области, но в качестве составной части княжеских дружин принимают участие в усобицах. К концу XI в. половцы очень часто выступают как наемные дружинники, приглашаемые князьями в качестве решающей силы (как, например, половцы Олега Святославича) или вспомогательного отряда. Кроме того, князья стремятся к установлению дружественных отношений с половцами, заключают с ними брачные и дипломатические союзы, чтобы обезопасить свои границы от налетов, а шедшие через степи торговые караваны своих купцов — от ограбления. Олег Святославич, которому пришлось возвращать «отчину» руками половцев, держался по отношению к ним дружественной политики еще во время своего пребывания в Тмутаракани, так как основное ядро его войск состояло из половцев и от них зависел результат его перехода через степи даже в том случае, если бы он решился выступить с одной своей слабой и недостаточной для серьезных военных действий русско-кавказской дружиной. Ставши князем Северской земли после захвата Чернигова, Олег продолжал по отношению к половцам старую политику и стремился предотвратить половецкие набеги путем укрепления союза с ними. Половецкие симпатии северских князей коренятся, таким образом, еще в политике Олега Святославича. Совершенно иную позицию занял Владимир Мономах. Он ставит своей задачей разгром половцев и уничтожение их живой силы. Он предпринимает походы вглубь степей и не только обороняется, но и сам ведет наступательные действия. Мономах совершает походы в степи, кончающиеся разгромом половецких веж и уводом «в полон» половцев. В этом отношении принципиального отличия в налетах половецких ханов и походах русских князей мы не замечаем. Разница лишь та, что половецкие вежи передвигались с места на место, а русские села, деревни и городки стояли до тех пор, пока не сжигались половцами, и снова возникали буквально из пепла. П. Голубовский считает, что метод борьбы с половцами путем мирных сделок, избранный Олегом, был «самый верный и целесообразный».[815] Это утверждение историка Северской земли имеет определенное основание, но соглашательская политика Ольговичей создавала известную безопасность лишь для определенной части русской земли, между тем как половецкая угроза для южной Руси вообще оставалась вполне реальной. Политика Мономаха была направлена в иную сторону. Мономах защищал всю русскую землю, а для этого необходимо было разгромить половцев, ибо половецкие набеги все время не прекращались. В результате Переяславльская и Киевская земли, особенно Поросье, подвергаются неоднократным налетам половцев.

Сев в Переяславле, Мономах сейчас же идет в поход на половцев за Римов, где в то время стояли половецкие вежи.[816] С похода за Римов Мономах возвращается с большим полоном, и этот поход князя на половцев, располагай мы половецкими летописями, очевидно, был бы описан в тех же тонах, как и налеты половецких ханов на русские области. Через год, в 1095 г., с предложением мира к Владимиру в Переяславль приходят два половецких хана Итларь и Китан. Итларь с «лепшей дружиной» вошел для переговоров в город, где и остановился у боярина Ратибора. Китан же стал с войском между валами, причем заложником за безопасность Итларя к Китану был послан сын Мономаха Святослав. Присланный из Киева от Святополка к Владимиру боярин Славата натравил Ратибора и его «чадь» (т. е. вооруженных слуг-челядинов) на половцев, отдыхавших в его доме. С тем же предложением Славата обратился и к Мономаху. Владимир согласился на убийство Итларя. Ночью 23 февраля он послал дружинников и торков выкрасть у Китана Святослава, что те и сделали, а затем, ночью же, врасплох напал на Китана и его воинов и перебил их. Наутро, 24 февраля, Мономах послал отрока Бяндюка к ничего не подозревавшему Итларю с приглашением явиться к нему. Ратибор со своими вооруженными отроками меж тем позвал половцев завтракать в натопленную избу, где их заперли, и ратиборова чадь, проломав крышу, перебила стрелами безоружных половцев, причем сын Ратибора, Ольбег, убил самого Итларя. Сделав это «христианское дело», каким, по крайней мере, считали избиение безоружных половецких посланников подстрекавшие, Мономаха Славата, Ратибор, Ольбег и «чадь» ратиборова, Владимир, конечно, знал, что половцы не преминут отомстить за павших, и решил предпринять поход в степи на половцев, напасть самому, чтобы не быть обороняющимся. Владимир и Святополк посылают к Олегу в Чернигов, предлагая ему выступить в поход на половцев вместе с ними, но старые дружественные отношения с половцами и соображения иного порядка заставили Олега только на словах согласиться и сделать вид, что он выступает. На самом деле борьба с половцами в его расчеты не входила, и потому Олег в поход так и не пошел. «Святополк же и Володимер идоста на веже, и взяста веже, и полониша скоты и коне, вельблуды и челядь, и приведоста я в землю свою, и начаста гнев имети на Олега, яко на шедшю ему с нима на погания», — сообщает летопись.[817] Братья обращаются к Олегу с упреком, что он не пошел с ними на половцев и требуют либо выдачи, либо умерщвления сына Итларя, воспитанника Олега. Олег и в этом отказал Святополку и Мономаху, оставаясь верным своим половецким симпатиям. «И бысть межи ими ненависть». Половцы снова обрушиваются на окраины Киевского и Переяславльского княжеств, воюя у Гургева, в Заросье. В это же время летопись впервые упоминает о деятельности брата Олега, Давида, который сидел в Смоленске. Желая разделить Святославичей и не будучи уверенными в том, что Давид не выступит на помощь брату, державшемуся половецкой ориентации и не собиравшемуся беспрекословно подчиняться своим двоюродным братьям, Святополк и Мономах перебрасывают Давида на княжение в Новгород, а новгородского князя Мстислава Владимировича, сына Мономаха, сажают в Ростов. В Смоленске вокняжается Изяслав Владимирович, другой сын Мономаха. Все эти мероприятия по переброске князей, как совершенно правильно было отмечено еще С. М. Соловьевым, были вызваны стремлением Святополка Изяславича и Владимира Всеволодовича ослабить Олега.[818] На севере, в Ростове, готовился удар, на западе тоже концентрировались, враждебные Олегу силы. Вокруг Олега Святославича стягивалось кольцо, замыкалось враждебное окружение. Единственной областью, где можно было ожидать поддержки, был Рязано-Муромский край, где, в Муроме, сидели посадники Олега, а в Рязани — брат Ярослав. На юго-востоке расстилались широкие половецкие степи, где кочевали друзья и даже родственники Олега, первая жена которого была родом половчанка. Олег не принимал участия в экспансии киевского и переяславльского князей в степи, нерушимо хранил традиции, очевидно, еще Тмутараканского договора с половцами, не грабил половецкие вежи, и это не могло, с одной стороны, не вызвать укрепления чернигово-половецкого союза, а с другой, не способствовать все усиливающейся изоляции Олега.