Простой горожанин и сельский люд брались за оружие. Никоновская летопись говорит об одном таком герое борьбы переяславцев с половцами — Демиане Куденевиче. Но не всегда удавалось отбить половцев, и часто разорялась Переяславльская земля.
Татаро-монгольское нашествие не было обычным половецким набегом. Справиться с сильным врагом не удалось. Разорение страны, избиение и увод в плен населения были невиданными, потрясающими, но тем не менее нельзя предполагать, что татары истребили поголовно все население Переяславльской земли или увели его в плен. Естественно, что хотя и очень поредевшее, но уцелевшее после нашествия население лишь постепенно, исподволь стало возвращаться на старые места. Здесь оно и остается в течение XIV в. и позднее и в XV–XVI вв. в документах фигурирует под названием «севруков», что, несомненно, указывает на преемственную связь населения Переяславльской земли XV–XVI вв. с древнейшим ее населением — «северянами». На Суле, Псле и Ворскле в XVI в. были расположены «северские уходы». Здесь живет земледельческо-промысловое население, потомки северян, остатки древних жителей Левобережья.[1110]
Отсутствие своей княжеской линии сказалось на положении самого Переяславля в татарские времена. Князей, как уже указывалось выше, по-видимому, не было, а если и были, то случайно и гораздо позднее — в XIV в. Княжение Ивана Дмитриевича и Олега Переяславльского в Переяславле Южном (Русском) еще окончательно не доказано. По-видимому, Переяславль управлялся самими татарами. Так, направляясь в 1245 г. в орду, Даниил Романович был в Переяславле встречен татарами. Ни князя, ни посадника здесь тогда не было. Позже, в XIV в., быть может, здесь и сидел «воевода» или посадник, как это было в Каневе по свидетельству Иоанна де Плано Карпини, встретившего там «воеводу» (по переводу Малеина) Михея, «родом алана». Так же, как в отдельных районах Правобережья, в Переяславльской земле татарские чиновники и военачальники управляли областью, сами собирали дань, а быть может, и заставляли население пахать на себя и сеять излюбленное татарами просо. На наличие русского, хотя бы и малочисленного, населения в Переяславльской земле указывает организация в 1261 г. объединенной Сарайской и Переяславльской епархии во главе с епископом Митрофаном, поставленным киевским митрополитом Кириллом.[1111] Сарайская епархия обслуживала живших в столице Орды поневоле и приезжавших сюда по делам русских, а также сохранившееся древнерусское население нижнего Дона, Приазовья и Северного Кавказа.[1112] Эта же епархия обслуживала уцелевшее от татарского погрома русское население Переяславльской земли. Нельзя преувеличивать размеров опустошения, произведенного татаро-монголами, но нельзя и преуменьшать его и вслед за М. Грушевским утверждать о сохранении чуть ли не полностью «людности» на Украине и говорить о положительных следствиях татарского завоевания. Подобного рода утверждения можно найти во всех работах М. Грушевского, трактующих о временах татарского ига.
Если разоренная и запустевшая Переяславльская земля под влиянием татаро-монгольского завоевания прекратила свое существование как княжество и попала в непосредственное подчинение татарам, то на севере, в Черниговщине и Посемье, в земле вятичей, политическая жизнь, шла по-старому.
Процесс феодального дробления не прекратился, а усилился. Более северный и, следовательно, удаленный от татар Брянск становится центром политической жизни. Вообще, удаленный от татар и отделенный от их кочевьев трудно проходимыми лесами, болотами и реками север жил более спокойно и пользовался относительной независимостью. Необходимо учесть и то обстоятельство, что на севере не было таких богатых и больших городов, как на юге и юго-востоке Левобережья и Посемья, в безлесном или почти безлесном краю, открытом для набегов и грабежей татаро-монгольских отрядов.
В годы татаро-монгольского господства процветали города и княжества, расположенные в дремучих лесах вятичской земли. На первое место выдвинулся Брянск. Раньше (с 1159 по 1167 гг.) он входил в состав Вщижского княжества, а затем перешел из рода Давидовичей в руки северских князей и стал впоследствии главным городом Черниговщины. Севернее Брянска, на Верхней Оке, были расположены Новосиль, Одоев, Белев, Торуса, Карачев и другие. Эти так называемые «верхнеокские княжества» жили своей экономической и политической жизнью, совершенно независимо от всего остального Левобережья, от древней Северской земли.
Единственным указанием на старинные связи их между собой является только происхождение их княжеских линий, вышедших из рода Святослава Ярославича Черниговского. Этнически эти княжества также отличаются от населения древней Черниговщины. Вятичский север дает позднее великороссов (русских Московского и верхнеокских княжеств), черниговский юг — украинцев лесной Черниговщины с их архаичным полесско-украинским говором. В Посемье же развивается южнорусский говор с вкрапленными украинскими и еще более поздними этническими и языковыми элементами.
Колонизация XV–XVII вв. создает ряд трудностей при изучении эволюции говоров Северского края. С северо-запада сюда проникали белоруссы, способствовавшие белоруссизации северо-западного края Северской земли. Подобное явление естественно и понятно, если принять во внимание очевидную близость архаических диалектов и говора северян в районах, соприкасавшихся с радимичами (так называемая «северско-белорусская говорка»). Далее шло такое же переселение на Левобережную Украину с Правобережной. Именно таким путем были заселены громадные запустевшие пространства Переяславщины, где остатки туземного древнего населения (уже упоминавшиеся выше «севруки») были поглощены новопришельцами, составившими позднее население современной Полтавщины. Наконец, Посемье подвергалось русской, московской, колонизации, наводнившей этот край пришельцами из северной Руси, среди которых растворились остатки древнего местного населения. Все специфические, особенности древних языков и говоров различных колонизационных потоков отразились в современном делении диалектов Курского края на «саянов», «цуканов», «горюнов» и т. п.
Все указанные моменты сами по себе чрезвычайно трудны для изучения, но тем не менее именно данная конкретно-историческая обстановка создала пестрое, хотя и родственное, современное население древней Северской земли. Мы не знаем, как говорили вятичи, не бывшие еще русскими, или радимичи, далекие от белоруссов, или северяне, отнюдь не являвшиеся украинцами. Мы можем лишь предположить, что не только все они отличались своей речью друг от друга, но, по-видимому, каждое из этих племен имело свое внутреннее языковое деление на группки — остатки еще более древних родоплеменных языковых групп, — грани между которыми хотя и стирались, но вряд ли полностью исчезли к XII–XIII вв, тем более, что начинался уже иной процесс — складывания говоров, границы которых в основном совпадают с границами княжеств, конечно, только крупных, «великих» княжеств.
Феодальная раздробленность с присущей ей экономической и политической обособленностью, выражающейся в создании государств-вотчин, в превращении княжеств в слабо связанные друг с другом замкнутые мирки-государства, создает и этно-культурную и языковую замкнутость. Быт, нравы, обычаи, культура, язык населения со своими специфическими особенностями локализуются в рамках княжеств. Складываются диалекты, говоры — продукт, с одной стороны, разобщенности населения в результате установления феодальной раздробленности, разбившей на этнические группы восточнославянские племена, объединенные ранее, хотя и примитивно Киевским государством, с другой — развития и трансформации древнего языкового начала.
Речь развивается по линии преодоления старых родоплеменных границ, но феодальная раздробленность порождает новые границы — политические, которые становятся границами и этно-культурными, а следовательно, и языковыми. Одно и то же племя с близкими между собой говорами древних групп, уходящими в яфетическое прошлое, с диффузным мышлением и диффузным языком, разбивается на несколько языковых и этнических групп, объединенных по политическому признаку. Переселение и колонизация как по инициативе самого населения, так и по инициативе князей и вотчинников привносят новые языковые элементы, частично или даже полностью растворяющиеся в местном этносубстрате и в той или иной мере влияющие на языковые особенности туземцев. На границах — сотни смешанных, переходных говоров, роднящих друг с другом население соседних княжеств — полуфеодальных государств-вотчин, насильственно разобщенных феодалами.[1113]
