Милтон Шулман, обозреватель лондонской “Ивнинг Стандард”, предсказал, что о “Гамлете” будут спорить больше, чем о любом английском фильме после “Цезаря и Клеопатры”. “Одни поставят его в ряд величайших произведений киноискусства; других он глубоко разочарует. Однако не подлежит сомнению, что Лоренс Оливье — великий актер современности. Его выразительное лицо и богатый, волнующий голос превращают измученного Принца датского в подлинно и глубоко трагического героя. Что бы ни говорили о его возрасте и светлых волосах, это не может омрачить торжество актера. Но вот вольности в обращении с текстом должны покоробить многих”.
Некоторых критиков действительно сильно покоробило. Но пока они выражали, как и следовало ожидать, свое возмущение смелым хирургическим вмешательством, абсолютное большинство признало, что Оливье мастерски приспособил для экрана огромную и запутанную драму. Слова “шедевр” и “гений произносились вновь и вновь. Сцену дуэли, содержавшую более трехсот выпадов, единодушно сочли лучшим фехтовальным эпизодом в истории кино. В Соединенных Штатах фильм получил еще более горячий прием; критика провозгласила его самым замечательным образцом британского киноэкспорта… и вообще одной из величайших в мире кинокартин.
Сегодня принято считать “Генриха V” куда более новаторской и значительной работой Оливье, а “Гамлета” оценивать гораздо сдержаннее. За прошедшие годы многие присоединились к мнению Джона Мэйсона Брауна, жаловавшегося, что “по крайней мере сорок минут драгоценного времени тратится на путешествия по дворцу, сооруженному м-ром Ферсом. Пожертвовать великими стихами, отказаться от подтекста, выкинуть ключевые монологи, персонажей, эпизоды ради того, чтобы терять столько времени на проходы актеров из одной части замка в другую, — значит расстроить всего “Гамлета” построенными для него декорациями”.
Использование техники глубокого фокуса тоже подверглось резкой критике. Уже в 1952 году биограф лорда Рэнка Алан Вуд писал:
“При обычном использовании резкости режиссер властен сосредоточить внимание зрителя на чем угодно; глубинный фокус дает гораздо большую свободу (исключая природную потребность глаза импульсивно следовать за движением объекта), позволяя разглядывать всякую часть экрана; так человек в театральном зале волен смотреть на любую часть сцены и на любого актера. Поэтому в “Гамлете” глубокий фокус сыграл скорее отрицательную роль, подчеркнув главный недостаток фильма — его вопиющую театральность. Я даже пришел к еретическому выводу, что Лоренса Оливье нельзя назвать хорошим киноактером (по крайней мере в последние годы: он успел блеснуть в нескольких ранних картинах, пока в его игре еще не чувствовалась печать amour-propre). В отличие от театра высшим достоинством актера кино является естественность. В “Гамлете” зритель ни на минуту не забывает о том, что Оливье играет свою роль..."
Подобные взгляды, однако, не дают подлинного представления ни о той сенсации, которую “Гамлет” произвел в 1948 году, ни о новой славе, которой он овеял имя Оливье. В рецензиях нью-йоркских газет восторг просто переливался через край: “С “Гамлетом” кинематограф достиг своего совершеннолетия” ("Геральд Трибюн”); “величайшее зрелище на земле” (“Стар”): «“Гамлет” возвышает Оливье над всеми его собратьями» (“Дейли Ньюс”). Журнал “Лайф”, ни одной картине не уделявший столько внимания, сколько “Гамлету”, признал Оливье выдающимся театральным деятелем своего времени. Даже старый противник Оливье Сэм Голдвин отдал ему лавры "лучшего современного актера театра и кино” и без колебаний назвал Гамлета “актерским достижением, выше которого сегодня — а может быть, и не только сегодня — подняться уже нельзя”.
Джеймс Эйджи из “Тайм”, не до конца приняв трактовку Оливье, в целом тоже присоединился к оглушительному хору похвал:
“Изумительная экранизация одной из труднейших шекспировских пьес открывает кинематографу доступ к драматической поэзии Шекспира во всем ее объеме… Утонченность, разнообразие, живость и самообладание Оливье наполняют его игру исключительной красотой. Большей частью ее даже можно назвать великой… Никто, кроме Чаплина, не может соперничать с ним в искусстве, с каким работает на роль все его тело; он почти не знает себе равных и в “среднем” актерском регистре… Особенно изощренно передает он иронию, смятение и приглушенные страдания, царственную доброту и грозную силу духа и мнимо обыденный тон. Его физические действия тоже исполнены выдумки и смысла…
Похоже, что, при всей широте и виртуозности Оливье, он рожден в первую очередь для комедии, особенно такой, которая тесно граничит с трагическим. Как всякий первоклассный комедиант, он воспринимает действительность остро и трезво, и понимание “простоты природы” и преклонение перед ней присущи ему в полной мере…
Человек, который делает для Шекспира — и для тех, кто ценит или еще научится ценить Шекспира, — столько, сколько Лоренс Оливье, бесспорно, принадлежит к числу наиболее заслуженных людей своего времени. Строго говоря, его фильмы не являются творческим вкладом в художественный кинематограф: в искусстве экрана так же доминирует изображение, как в зрительно привлекательных картинах Оливье доминирует слово. Но в его работах кино, театр и литература становятся вершинами равностороннего треугольника. И между кино, театром и литературой устанавливается то взаимодействие, то блистающее великолепие укрощенной жизненной силы, которое и есть искусство”.
По количеству рекордов и наград, полученных в Венеции, Голливуде, Копенгагене, Нью-Йорке, “Гамлет” превзошел всех предшественников. Впервые англоязычный фильм продержался в одном нью-йоркском кинотеатре больше года. Впервые Академия киноискусства признала иностранную картину лучшим фильмом года. Впервые британская лента завоевала четыре “Оскара”, один из которых получил Оливье за лучшую мужскую роль, другой Кармен Диллон за черно-белые съемки и еще два Роджер Ферс — за костюмы и декорации. Год славы достиг кульминации, когда Дания сделала Оливье кавалером ордена Даннеборга.
Конечно, призы и кассовый успех не могут служить истинным мерилом художественной значимости. Гораздо чаще, как показывает пример ”Звуков музыки” (одной из самых рентабельных кинокартин), они говорят лишь о развлекательной ценности фильма и его популярности у широкой публики. Однако “Гамлетом” Оливье-режиссер внес подлинный вклад в искусство кино. Он признавал, сколь многим обязан высокому профессионализму своих коллег. А весь коллектив настаивал на том, что, как и в "Генрихе V”, его вдохновенное руководство и оригинальные находки сыграли решающую роль. По словам Реджинальда Бека, Оливье многое дал ему даже в его собственной сфере благодаря непредвзятому отношению к разного рода техническим проблемам. «Часто вопросы техники решаются больше по инерции, нежели по зрелом размышлении. Но Ларри постоянно смахивал пыль сложившейся традиции настойчивым “почему?”».
Одной из реплик, не попавших в фильм, было замечание Гамлета, обращенное к Первому актеру: “…пьеса, я помню, не понравилась толпе; для большинства это была икра”. В конечном счете главной заслугой Оливье в кино было то, что ему удалось приучить толпу к “икре”. Единственным грустным примечанием к “Гамлету” стала история Филиппо дель Гвидиче, поднявшего всю махину этого замысла, но не до конца разделившего его славу. Еще до выхода картины в прокат принципиальные разногласия с администрацией заставили его покинуть “Рэнк организейшн” и “Ту Ситиз”. Идеалистические, причудливые, устаревшие взгляды на кинобизнес, которыми отличался этот колоритный итальянец, были совершенно несовместимы с крутыми принципами крайне делового директора-распорядителя Рэнка Джона Дэвиса, получившего бухгалтерское образование. Так начинался его конец. Он создал собственную компанию, “Пилигрим Пикчерз”, но дар обращать все в золото был уже утрачен. Безрезультатно попытавшись получить финансовую поддержку в Америке, он удалился в римский монастырь, еще однажды попытался вернуться и затем умер в безвестности в 1961 году. Консервативным английским вкусам подчас претили его излишне “крикливые” похвалы в свой собственный адрес и в адрес тех, кем он восхищался. Но он был самобытнейшей личностью, обладавшей фантазией, щедростью и добротой, и действительно внес определенный вклад в развитие английской киноиндустрии. У Оливье были все основания всегда вспоминать его с любовью.
