— Трезубец Шивы! — заорал индус, отскакивая. — Я тебя кончу на месте! Ты покойник!

Он и не подозревал, насколько близок к истине.

Джавал передернул затвор автомата, направил оружие на меня, палец его застыл на спусковом крючке.

— Отставить, — донеслось со стороны лестницы, и над полом воздвиглась голова Цзяня, затем он по пояс, целиком, и следом еще двое бойцов, все в песке. — Сказано же было — тихо. Кто будет по сторонам смотреть, Конфуций?

Обращенные на меня глаза Джавала вспыхнули ненавистью, но он отвел калаш в сторону.

— Иди на пост, смени Энрике, — велел Цзянь. — Вы двое — можете отдыхать.

Комотделения проводил бойцов взглядом, и повернулся в мою сторону.

— Говорил я тебе, Иван, что не стоит идти против меня, — проговорил он задумчиво. — Только ты не послушался. Неужели ты вообразил себя героем, думал, что один справишься? — Цзянь пожал плечами. — Ты убил беднягу Танвира, и его плоть сегодня станет нашей плотью. Но мы подстрелили Джозефа, и вот он умер зря… жаль, что ничего при нем не осталось, даже патронов.

Ну что же, хоть это хорошо — шедший в паре с тайцем Ингвар забрал все ценное, разве что тело вытащить не смог. Понятно, где так испачкались те два старичка — попытались добраться до убитого, вдруг при нем найдется вода, еда, ну или пара магазинов.

— И вы все умрете, еще до заката, — продолжил Цзянь. — И девки, которых ты спасал. Все. Не могу обещать, что это будет приятно… для вас, но нам это точно будет полезно. Вкуси ту плоть, что отлична от твоей, что превышает твою, что имеет вкус странный, знание необычное, строение неземное, — он явно цитировал какой-то священный текст, и голос его дрожал от радостного возбуждения, — и плоть эта станет священной, она освятит твою. Постигнешь ты мудрость, и силу, и славу, и победа будет с тобой до краев вечности…

Сейчас этот маленький узкоглазый тип выглядел по-настоящему страшным, в нем ощущалась бешеная, неукротимая сила.

Не в первый раз за сегодняшний день я пожалел, что не могу подстегнуть вирус в себе усилием воли. Стань я безумцем, разодрал бы я ремень в одно мгновение, бросился бы на Цзяня и оторвал ему голову вместе с каской, заливисто хохоча при виде ударившего из порванных артерий фонтана крови.

Комотделения нахмурился, должно быть что-то увидел в моем взгляде, прочел на лице.

— А ты мог стать одним из нас, — произнес он с сожалением. — Я бы сам посвятил тебя. Силы в тебе достаточно. Хотя… еще не поздно. Откажись от них, отрекись от тех, кто слаб! — Цзянь ткнул пальцем в сторону девчонок. — И ты познаешь такие тайны, которых и вообразить не можешь! Постигнешь истинное, сокровенное, приобщишься величия!

Мелькнула мысль согласиться, пойти на сделку, чтобы меня освободили, развязали руки, и я мог прикончить еще кого-нибудь.

— Нет, — я покачал головой.

Цзянь не идиот, сначала он повяжет меня кровью, превратит в соучастника убийства или чего похуже, и только затем даст хотя бы миллиметр свободы.

— Жаль. Как знаешь, — он кивнул. — Будете болтать — завяжем рты, так что лежи тихо.

Я повернул голову и подмигнул Марии, она в ответ слабо улыбнулась.

Красное солнце неспешно катилось по горизонту, меня время от времени начинало знобить. Накатывали волны головокружения, рук я не чувствовал уже до плеч, осознавал только нещадно саднившие порезы; время от времени не засыпал, а впадал в болезненное забытье, где царило слепящее сияние, как между кубов, орали умирающие люди и рычали переставшие быть людьми звери.

Бешенство продолжало менять мое тело, но оно, увы, не спешило.

Движуха началась примерно через час, когда снизу, с первого этажа притащили охапку настоящих дров. Откуда старички взяли эти ровные, аккуратные поленья, я мог только догадываться, но скорее всего провезли контрабандой через транспортную зону, отсыпав в карман кому надо.

В руках у Энрике появились таблетки сухого топлива, коробка спичек.

— Что они собираются делать? — пробормотала Жанна, грудь которой бурно вздымалась, а светлые волосы были растрепаны.

Огонь затрещал, к потерявшему дневную белизну небу потянулся дымок.

— Как обстановка? — спросил Цзянь, обращаясь к дозорным.

Судя по ответам, никакого движения видно не было, наши если и активничали, то хорошо скрывались.

— Тогда начинаем, — велел комотделения, в руках которого возник иззубренный нож. — Доставьте сюда… — он посмотрел в нашу сторону, — бойца Леблана.

Энрике и Джавал подхватили рычавшего и дергавшегося Франсуа и потащили к огню. Сил у него видимо совсем не осталось, вся неимоверная энергия, которую давало жертвам бешенство, ушла за эти дни, а восполнить ее он не смог, ни разу не добрался до чужого мяса.

— Ты станешь нами, а мы — тобой, — объявил Цзянь. — Во имя священной плоти!

Вскинутое лезвие сверкнуло багровым, отражением солнечного света.

— Истина лишь в ее пожирании! Пожирание и извержение создает этот мир! — затянули Джавал с Энрике.

Еще трое бойцов оставались на страже, но смотрели они не наружу, куда положено, а внутрь башни, на костерок и творившееся рядом с ним безумие.

— Вкус открыт нам, — повторил Цзянь, и лезвие в его руке почти нежно облизало горло Франсуа, распахнулась багровая щель, и хлынула кровь, густая, багровая, дымящаяся.

Джавал ловко подставил фляжку под струю.

— О нет… — прошептала Жанна.

— Времяяя нападааать! — заорал я, надрывая иссушенную глотку. — Не спааать!!

Даже дозорные увлечены ритуалом, и самое время прорваться к башне, пройти зону обстрела. Если только наши приготовились, если только не разочаровались и не решили отступить.

Хотя Вася не мог, нет, Ингвар тоже!

— Заткните его, — приказал Цзянь.

Энрике поднялся и двинулся ко мне, попытался пнуть в лицо, но я смог закрыться плечом. Но в следующий момент он навалился сверху, тяжелый и вонючий, стиснул грязными пальцами лицо и принялся запихивать мне в рот что-то шершавое, колючее, сухое. Удар в ухо оказался достаточно сильным, чтобы я на некоторое время поплыл.

Очухавшись, я уловил характерные звуки — кого-то рядом очень сильно тошнило.

Содержимое желудка извергала Жанна, еще двое девчонок просто валялись в отключке, а Мария с Белочкой сидели бледные, даже прозрачные. Ну а около костра Цзянь разделывал Франсуа как баранью тушу, вырезал куски мяса из боков, со спины, и укладывал прямиком в огонь, не боясь обжечь пальцы.

— Выжигая нечистоту, оставляя священное, изгоняя грязь, разогревая благое, — бормотал он, не останавливаясь, и Джавал с Энрике поддерживали тем же речитативом про «пожирание и извержение», руки их жадно подергивались, глаза блестели, точно у наркоманов при виде «заряженного» шприца или «дорожки».

Боже, а ведь они и правда каннибалы.

Если до этого момента я сомневался, в глубине души не хотел верить, что нормальные вроде люди, выросшие в цивилизованном обществе, могут без принуждения, не из голода, а ради каких-то религиозных соображений жрать мясо других людей… то теперь мне было некуда деваться, я видел все собственными глазами, и для иллюзии или сна все казалось слишком уж детальным и реальным.

И та же участь ждет и девчонок, их тоже убьют, сольют кровь и пожарят.

И меня тоже… бррр…

Напрягая язык, я начал выталкивать из рта импровизированный кляп — очень хорошо, что Энрике торопился вкусить «священной плоти» и не позаботился сделать все на совесть. Мы должны отсюда выбраться… пусть даже не мы, а Мария с подругами, и чтобы их освободить, мне понадобится для начала голос.

Соратники меня, судя по отсутствию реакции, не услышали, или не узнали, или решили, что это подстава, что пленника заставили орать под пытками, чтобы заманить их под пули. Наверняка в похожей ситуации я бы тоже пришел к такому выводу, а нас всех, работников калаша и лопаты, учили примерно одинаково.

Над башней поплыл запах горелого мяса, и тут уже мне подурнело.