"Я сидел и слушал, как он говорит об отправке американских мальчиков на такую войну, - рассказывал потом сенатор Ричард Рассел в интервью газете New York Times, - и вдруг я поднялся на ноги с криком: "Мы не будем этого делать!""

Единственной надеждой Фостера было привлечение Великобритании, которая располагала значительными собственными силами, а также могла мобилизовать силы Австралии и Новой Зеландии. Вместе с Соединенными Штатами и двумя подчиненными союзниками, которых они могли привлечь, - Таиландом и Филиппинами - это составило бы довольно надежную коалицию. Эйзенхауэр обратился к премьер-министру Черчиллю с письмом, в котором напомнил ему, что Запад допустил возвышение Гитлера, "не приняв единых и своевременных мер". Он просил Великобританию присоединиться к Соединенным Штатам в развязывании новой войны.

Черчилль, считавший, что власть Хо непреодолима, отказался. Тогда Фостер вылетел в Лондон, чтобы лично обратиться к министру иностранных дел Энтони Идену. Он заявил Идену, что его "очень беспокоит" отказ Великобритании воевать вместе с США, и предупредил, что это может привести к "катастрофическим последствиям" для отношений между странами. Но и это осталось без внимания.

"С потерей крепости надо смириться", - неохотно советовал Черчилль своим американским друзьям.

Девятнадцать пятьдесят четыре года в США были годом выборов в Конгресс, и внутренняя политика была одной из причин, по которой кое-кто в окружении Эйзенхауэра счел необходимым отвергнуть совет Черчилля и ввязаться во Вьетнам. Фостер на протяжении многих лет осуждал демократов за то, что они называли "умиротворением коммунизма". Он понимал, что если он согласится на такое урегулирование во Вьетнаме, которое предоставит Хо даже ограниченную власть, то на него посыплются обвинения в лицемерии. Вице-президент Никсон предсказывал, что демократы назовут любое соглашение "продажностью". Пресс-секретарь Эйзенхауэра Джеймс Хагерти предупредил, что это "даст демократам возможность сказать, что мы сидели сложа руки и позволили продать Индокитай коммунистам, не подняв и пальца".

Эйзенхауэр хотел во что бы то ни стало сокрушить Хо, отстранить его от власти и, желательно, одновременно уничтожить его популярность, не прибегая к военной силе. Никто в Вашингтоне не мог представить, как это можно сделать. Однако единственной альтернативой интервенции было признание того факта, что Хо обладает огромным влиянием во Вьетнаме и победить его невозможно. Британия признала это, и Франция собиралась это сделать. Соединенные Штаты не могли этого сделать.

"По крайней мере, в некоторых областях мы не можем позволить Москве получить еще один кусочек территории", - заявил Эйзенхауэр на одном из заседаний Совета национальной безопасности. "Дьенбьенфу может оказаться именно такой критической точкой".

Некоторые несогласные высказывали сомнения. Сенатор Эдвин Джонсон из Колорадо заявил, что он "против того, чтобы посылать американских солдат в грязь и муть Индокитая для кровопролития с целью увековечить колониализм и эксплуатацию белого человека в Азии". Из Лондона министр иностранных дел Иден предупреждал, что только "интервенция в масштабах Кореи, если таковая будет, окажет какое-либо воздействие на Индокитай". Один из советников Эйзенхауэра, К.Д. Джексон, в частном меморандуме писал, что мечты об остановке Хо - это фантазии, порожденные "принятием желаемого за действительное, радужными данными разведки, чрезмерно упрощенными геополитическими решениями... и нежеланием отступать от ранее принятых политических решений".

Эти призывы к осторожности остались без внимания. Влиятельный республиканец, сенатор Уильям Ноуленд из Калифорнии, предупредил, что любой компромисс с Хо будет "дальневосточным Мюнхеном". Эйзенхауэр согласился. Он был полон решимости противостоять Хо. Так же поступили его госсекретарь и директор центральной разведки. Вопрос заключался не в том, будут ли они воевать, а в том, как.

Фостер и Аллен решили испробовать ту же братскую комбинацию, которая удалась в Иране и Гватемале. Один будет организовывать политическое и дипломатическое давление на Хо, а другой начнет тайную войну. Они наделили себя полномочиями в директиве, которую написали и утвердили в Совете национальной безопасности: "Директор центральной разведки в сотрудничестве с другими соответствующими департаментами и ведомствами должен разработать планы, предложенные госсекретарем, на случай определенных непредвиденных обстоятельств в Индокитае".

Свою часть кампании Фостер начал с выступления в Зарубежном пресс-клубе в Нью-Йорке 29 марта 1954 года. Его главная задача состояла в том, чтобы объяснить американцам, почему они должны противостоять Хо. Ответом стало то, что он назвал "теорией домино".

Если коммунистические силы получат неоспоримый контроль над Индокитаем или его значительной частью, они, несомненно, возобновят ту же модель агрессии против других свободных народов в этом регионе.... Вся западная часть Тихого океана, включая так называемую "цепь оффшорных островов", окажется под стратегической угрозой.... Навязывание Юго-Восточной Азии политической системы коммунистической России и ее китайского союзника любыми средствами станет серьезной угрозой для свободного сообщества. Соединенные Штаты считают, что с такой возможностью не следует пассивно мириться, а необходимо предпринять совместные действия. Это может быть связано с серьезными рисками. Но эти риски гораздо меньше тех, которые возникнут через несколько лет, если мы не осмелимся проявить решительность сегодня.

В качестве "единой акции" Фостер хотел создать военный альянс, призванный лишить Хо контроля над любой территорией. Однако ни одна страна не пожелала присоединиться к этим усилиям. Это поставило Соединенные Штаты перед выбором. Они решили воевать в одиночку.

Никто из тех трех американцев, которые в этот решающий момент втянули свою страну в трясину Вьетнама, - Эйзенхауэр и братья Даллес - не оценил того вызова, который бросил Хо. Тем не менее они верили, что смогут победить его. Во многом их уверенность основывалась на убеждении, подкрепленном успехами в Иране и Гватемале, что тайные операции способны переломить ход зарубежных сражений. Фостеру предстояло сыграть свою роль в этой драме, но именно от Аллена и его подпольных оперативников в основном зависел исход.

Как только Эйзенхауэр одобрил этот проект, Аллен приступил к уничтожению своего третьего монстра. Эйзенхауэр поддержал его. Фостер тоже. Но ни тот, ни другой не пожелали узнать подробности.

* * *

Хотя Хо был доминирующей фигурой на геополитическом радаре, которым руководствовались Фостер и Аллен в середине 1950-х годов, они действовали в сложных мирах далеко за пределами Вьетнама. Не было на земле места, где бы они не стремились завоевать влияние или направить ход событий. Возможно, Вьетнам и был их самым актуальным проектом на этом напряженном этапе холодной войны, но вряд ли он был единственным.

Аллен приложил немало усилий для создания глобальной сети информаторов. Часто он вербовал их лично, во время секретных поездок за границу. В избранной компании он утверждал, что у него есть источники кабинетного уровня в каждом западном и нейтральном правительстве.

У него даже был агент в советской военной разведке Петр Попов, который в 1953 году предложил себя ЦРУ, передав американскому дипломату записку следующего содержания: "Я советский офицер. Я хочу встретиться с американским офицером и предложить ему определенные услуги". В течение последующих шести лет Попов выдавал ценные секреты, включая детали советского военного потенциала, имена советских шпионов в Европе и информацию о советских планах по внедрению долгосрочных агентов в США. ЦРУ попросило ФБР проследить за одним из таких агентов, проживавшим в Нью-Йорке. Она поняла, что происходит, и сообщила об этом своему начальству в Москве. Они быстро установили, что Попов, который был ее контролером, - предатель. В 1959 году он был арестован и в следующем году расстрелян.