— Давай здесь остановимся, — попросила Вошенка. Ее даром было чутье на истину. Хованье показалось, что Вошенка боится чего-то.

— Надо проверить границу, а потом отдохнем.

Царю нужна была правда. Верны ли слухи, бродит ли в опасной близости от бесовских угодий одиночный водяной. Эти жители водного мира никак не хотели мириться с царем. Они твердо верили, чтона престоле водного царства должна сидеть царица. А пока такой оказии не произошло, они в своем водоеме могут устанавливать любые порядки, топить каждую красивую крестьянку и требовать дары круглый год. Одного водяного недавно поймали было, но он успел улизнуть. Царь предполагал, что водяной направился прямиком к бесам. Там бы ему и сгинуть, да только плохо это. Ненароком бесов разбудит.

Хованья ткнула копьем в туман — тишина. На границе миров не росли даже неприхотливые хвощи, которым и песчинки достаточно, чтоб укорениться.

— Я все думаю, — сказала Вошенка, — о той людской деревне. Которую царь забрал давеча.

— А что думать о ней, — ответила Хованья, — В Есодке сильную магию применили. Такое истирает мир. Вот мы их и забрали. Это божественное равновесие, важнее нет

— Да нет, — Вошенка стояла ровно, словно боясь сделать шаг, — Я про другое. Помнишь, как ты трезубец Дуная ухватила? Когда царь выронил…

— Я же только коснулась. Оно не успело оскверниться.

Вошенка хотела было что-то ответить, да по ту сторону тумана раздался вой.

Хованья бросилась на звук. Копье в руке раскалилось. Ее обхватило что-то теплое и густое, удушливое, точно пар. Граница была нарушена.

— Назад! — раздался крик Вошенки, — Не подходи!

В ужасе Хованья бежала сквозь туман. Казалось, что вот-вот она вернется в царство воды, однако всюду за Хованьей стелился серый дым. Дышать становилось трудно. Казалось, будто по капле испаряется жизнь.

Вошенка кричала где-то рядом. Голос ее то становился громче, то стихал. Наконец Хованья метнула копье, надеясь, что оно разорвет туман и спугнет неизвестную тварь.

Спустя мгновенье сухость исчезла. Мир стал заполняться влагой. Даже туман выцвел.

А перед Хованьей лежала ее подруга. Копье угодило ей прямиком в гребень. Тот раскололся, камешек лежал поодаль. Он еще горел.

— Зачем, — Хованья опустилась на колени, — зачем ты взяла его с собой?

— А как без него, — прошептала Вошенка, — это же мое сердце.

Камень успели спасти. Он потерял половину цвета, но не раскололся. Вошенка сошла с ума. Она никак не могла подтвердить, что Хованья случайно метнула копье. Не рассказала она и про то, кого видела на границе. Камень ее бросили в ручей Мертвой и Живой воды.

А Хованью приговорили к вечному изгнанию.

В назначенный час в темницу вошла свита царя. Русалки были в красных кафтанах. Царь любил этот цвет. Однажды он сказал Хованье, что у людей есть одно великое преимущество. Их кровь ала и полна жизни, в то время как кровь водного народа прозрачна и безвкусна. Впрочем, он позабыл, что говорил, уже на следующую луну.

— Пройди с нами, — сказала русалка, имя которой Хованья не знала. Русалка выглядела слишком по-человечески, её глаза были с чёрными зрачками. Как у Хованьи. Как у любого, кто долго жил в мире людей.

Царь стал превращать в русалок всех детей, не только младенцев.

А раньше говорил, будто лишь младенцы могут впитать душу воды.

Кандалы на руках Хованьи замерцали. Она встала.

— Куда вы ведете меня?

— В зал казни.

Там никогда не подметали, и под ногами хрустели сломанные гребни.

Через зал казни не ходили просто так, даже в Троицу. Он находился в дальнем тереме, где когда-то жила царица. Говорили, туда царь принёс её сломанный гребень. Он был расколот, камень в нем треснул и почернел. С той поры царь вживил свой гребень в лоб.

Перед Хованьей мелькнула белая собака. Одна из русалок вытащила копье. Собака скрылась.

В зал Хованью ввели под плеск речных волн. Она шла, стараясь не ступать на гребни. Тщетно, они лежали повсюду. У стен стоял водный народ, головы женщин были обвязаны красными платками, у мужчин были красные повязки на предплечьях.

Царь сидел на резном стуле. По левую руку стояла Тавия, её красный кафтан был расшит жемчугами. Тавия молчала, по лицу её текли слезы. В полёте они превращались в жемчужины и стукали о пол.

— Подведите ближе, — приказал царь. Камень во лбу его вспыхнул алым цветом. — Принесите шкатулку.

От малахитовой шкатулке, которую поднесли ему, разливалось сияние. Хованья не могла отвести взгляда. Там лежал её гребень с голубым камнем.

— Ты, Хованья, дочь воды, отвергнутая ею, пришла на суд, — сказал царь, — И мы будем тебя судить. Ты признаешь, что поднимала восстание против меня и царства, чтобы внести смуту и захватить трон?

Хованья взглянула на царя. Тавия закрыла лицо руками.

— Мы сегодня схватили диких утопленников. Их глава, единственный, сохранил память и речь. Он сказал, что к ним пришла русалка и посулила, что они заживут в водном царстве. Они спросили, как именно. Ведь царь карает всех оступившихся. А русалка ответила, что надобно убить царя.

Хованья молчала. Её никто бы не помиловал. И кажется, она понимала причину.

— Я не виновна, — сказала Хованья, — Последние сорок лет прожила я в глухом озере. У вас есть доказательства кроме слов дикого утопленника?

Царь выглядел недовольным. Теперь на него смотрел весь водяной народ, даже дети пришли в зал казни

— Видимо, нет, — Хованья оглядела зал. — По древнему праву я могу защитить свою честь. Я хочу поединка.

— Это исключено. Я не буду драться с преступницей, — царь откинулся на спинку кресла.

Ответом ему был вой людей и молчание русалок.

— Господин мой повелитель, она права. Она имеет право на поединок, — сказала Тавия наконец.

Царь нахмурился.

Но что он мог поделать против своего народа. Единственным, что царь не мог обмануть, был закон.

— Какое оружие выбираешь? — спросил он сквозь зубы.

Хованья взглянула на Тавию.

— На трезубцах. Я прошу тебя, мой Повелитель — возьми Трезубец Дуная. Если мне гибель суждена, то пусть от нашего священного оружия.

На миг Хованье показалось, что царь сейчас закричит. Он ничего не сказал.

— Значит ли это, Хованья, что твой проигрыш будет значить твою вину и признание во всех преступлениях?

Никто не мог победить трезубец Дуная. Хованья обрекала себя на смерть.

— Да, но я прошу вас не нарушать законов гостеприимства. Отпустите мою спутницу.

Двери распахнулись, и водный мальчишка внёс трезубец для Хованьи. Это был хороший трезубец, какими дрались воительницы.

Царь взмахнул рукой — и, в сиянии и славе, возник трезубец Дуная. Хованья помнила этот трезубец. Раньше он казался ей ярче. Когда-то его ручка была ярко-красной, как камень во лбу царя. Хованья помнила день, когда все изменилось. Это случилось в Есодке, когда ведьма Анфиса стерла своей магией границы миров. Там была и птица Сирин. Она почуяла изменения в мире. Так сказала. А когда из рук царя выпал трезубец, Сирин махнула крылом. И трезубец полетел в Хованью. Трезубец тогда словно сам лег в ладонь, и царь посмотрел на Хованью с испугом. Потом он крикнул: «Тебя же убьет, бросай!» Воды поднялись до небес, затопив деревню. Царь забрал ее жителей. А вокруг трезубца с той поры клубился туман.

Царь надел перчатки из чешуи чудо-щуки. Он взял трезубец. Туман стал багряным.

— Ты хотела смерти, так получи её.

Хованья еле успела схватиться за свой трезубец, когда царь напал.

Она увернулась от первого удара, закрылась от второго. Туман плыл вокруг, скрывая зрителей.

Вскоре Хованья услышала голос царя:

— Я жалею, что сделал тебя русалкой. Пользы ты народу никакой не принесла.

Хованья подпрыгнула, уходя от лезвий.

— Я не виновата. И я знаю, что тебе все равно. Ты поверил всем кроме меня.

— Ты как отравленная вода. Лучше бы тебя не было.

Лезвием Хованья вспорола пуговицу на кафтана царя. Он откинулся назад.