Аглае не хотелось бы вернуться в Ольменовку спустя пятьдесят лет ради скорби по Марфе.
— Я жалею, что тогда выжила. И заступились за меня. Меня, отмеченную, силы сохранили. А их, слабеньких, никто не щадил, как песчинки смыло.
Солнце напитало избу медовым светом.
— Все ошибаются, — сказала Аглая. — Люди обычные не любят ведьм.
Знахарка ничего не сказала. В ее взгляде Аглае почудилась жалость. Но вот уж кому не стоило.
— Злоба еще никого до добра не довела.
— Погоди-ка, а мою русалку откуда знаешь? — спросила Аглая. — Которая меня послала к тебе. Это она тебя спасла, выходит?
— От любопытства кошка сдохла, — знахарка повернулась к печи, — иди-ка, принеси воду. Будем щи варить.
В животе у Аглаи забурчало.
Жить со взрослой ведьмой оказалось трудно. У знахарки был свой распорядок, нарушать который никто не смел. С утра она выходила на крыльцо и кланялась солнцу. Даже если небо висело серой пеленой. Затем знахарка собирала в огороде траву и овощи. Урожай почему-то всегда присутствовал. Утренняя трапеза проходила в тишине. Аглая, привыкшая говорить хоть с кошкой, хоть с коровкой, изнывала. Обед посвящали бытовым делам, коих скопилось невероятное число. И подмести нужно было, и печь почистить от золы. Не говоря уже о посуде — эти плашки и миски приходилось мыть после каждого отвара. Как только занималась вечерняя заря, наступало любимое Аглаино время. Знахарка учила ее колдовским премудростям. Заклятые имена травы Аглае давались хорошо. Особенно ее радовало, что заклятое имя крапивы придавало хороший вкус щам.
Были и другие имена, например, полынное. Произносить его стоило при свете луны, потирая стебель. Едкий запах менялся на слегка дымный, а это значило, что такую полынь можно заваривать и пить, чтобы отгонять бесов. Пожалуй, этот момент был для Аглаи наимерзейшим. Она чувствовала, как отвар выжигает дар. Правда, знахарка мрачнела после каждого аглаиного глотка. «Сильна ты, — говорила она, — скоро полынь перестанет тебя скрывать. А умней ты не стала» Может, поэтому знахарка и заставляла Аглаю делать странные вещи. Например, она велела заучить древнегреческий алфавит и то, как произносятся буквы. Зачем — Аглая понять не могла. Кроме того, знахарка посвятила ее в таинство планетарных суток. Из-за чего Аглая знала, что спать они отходят в час Луны, предварительно поклонившись светилу.
«До чего неграмотна, — иногда вздыхала знахарка, — это ж надо, азбуке ведьмовства не научить девку». Тут Аглая была солидарна. Бабушку она до сих пор не простила.
Однажды Аглая пыталась выяснить, не встречала ли знахарка Полину Бронскую. Но знахарка ничего не ответила. Может быть, среди ведьм одной губернии было не принято знакомиться. О колдовстве у знахарки имелось свое мнение, отличное от бабушкиного. Она говорила, что дар — это проклятье, неподъемная ноша для человеческой души. Те небольшие блага, что сулил дар, не шли ни в какое сравнение с его злочинствами. «Ни одна ведьма хорошо не закончила, даже лучшие из нас». Спасением знахарка считала отречение от людей. Хотя бы не от дара, — думала Аглая, — и то хорошо.
В час Сатурна состоялся у них со знахаркой разговор о дальнейшей аглаиной судьбе.
— Тебе скоро придется уходить, — сказала знахарка, вглядевшись в птичьи кости. Был у нее мешочек с гаданием такой. Мантике знахарка Аглаю тоже поучила, но гадать самой себе запрещала. — Бесы тебя чуют, ходют кругом. Завтра тебе бы отправиться в путь. Иди посреди воды. Бесы воду недолюбливают. И русалок. В их царстве не появляются. Да и ослабли бесы за столько лет, у русалок-то царь есть.
— А у бесов нет, что ли? — спросила Аглая.
Знахарка посмотрела на нее со значением.
— Дар — это смерть, — ответила знахарка, — он все заберет и ничего не оставит. Благо — быть среди людей и быть как все.
После знахарка велела идти спать. Сама же она еще долго подкидывала птичьи кости. Засыпая, Аглая наблюдала за ее тенью.
Аглая встала поутру. Моросило. В избе было сумрачно. Аглая огляделась, но знахарки нигде не было. Хотелось есть. Крапивные щи были не самым любимым блюдом Аглаи. Она скучала по таниным пирогам и по молоку Пеструшки.
Аглая вздохнула. Поискать, что ли, ягод в лесу.
Наскоро одевшись, Аглая выскочила наружу. Мир был даже еще более серым, чем казался из окна. Куда-то подевались простор и воля, осталась только серая обыденность. Аглая ускорила шаг. Ее мысли все время наталкивались на какую-то преграду. Она словно забыла о чем-то важном.
Есодка под дождем была очень унылой, мрачной. Глядя на нее, хотелось утопиться. На поле пахло сырой землей. Цветки скукожились, поникли травы.
Куда бы Аглая ни посмотрела, все было пустым и серым, очень скучным. Только лес возвышался впереди, узкой и темной полосой. Аглая припустила к нему. В лесу стоял запах хвойных иголок. Казалось, что из-за пасмурного утра свет так и не добрался до сосен. Вокруг них как будто бы расходились тени. Малина обычно росла грядой кустов и так, чтобы высокие деревья не загораживали свет. Без света ягоды были кислыми, ни один медведь не позарится. Аглая медведем не была, она бы съела все. Она присмотрелась, нет ли впереди чего. Ей даже показалось, что мрак усилился. Неужели я так долго гуляю, — подумала Аглая и отмахнулась. Не хотелось ни о чем размышлять. Она пошла навстречу темноте.
Почему-то запахло полынью. Вкус ее был во рту, горький и противный. Аглая закашлялась. Полынь, точно. Она же пьет полынь от бесов. Аглаю так замутило от запаха, что она согнулась пополам. Сердце колотилось Запах полыни был повсюду, он даже перекрывал сосновый дух. Аглая уперлась руками в землю. Чертова полынь! Аглая понимала, что нельзя этого делать. Но она сделала. Она засунула пальцы в рот. Так мутило, что Аглае казалось, она вот-вот умрет. Ее вырвало, потом еще. С каждым разом становилось все легче, и запах полыни отступал. Мир, наоборот, приближался. Он состоял из тончайших нитей, и все нити были связаны друг с другом. Мир был похож на клубок, все имело смысл и вело одно к другому.
Тени перед нею обрели жизнь, и Аглая вспомнила, зачем пила полынный отвар. Бесы были тут как тут.
Взвизгнув, Аглая припустила к Есодке.
— Ты понимаешь, что натворила? — знахарка охаживала ступени полынной метелкой. — Они тебя учуяли. Все, прямо сейчас уходи.
Аглая первым делом выпила полынного отвара. Он обжег гортань, как встарь, голова загудела, но даже сквозь марево проступал иной, волшебный мир. Это знахарке очень не понравилось. Она повесила над дверью пучок девясиловой травы, и в ушах Аглаи зазвенело.
— Куда идти мне? — Аглая держалась за голову. Девясил, как и полынь, мучал ее.
— В колодец, — знахарка посмотрела на Аглаю, — Не надо так таращиться, через царство русалок пробежишь. Как раз луна ссохлась, врата открыты. Посидишь там и через другой колодец выйдешь.
Аглая открыла рот, но тут же закрыла.
— А дышать там как. Это же вода.
— Ведьмы в воде не тонут, в огне не горят. Ты не привередничай, выхода у тебя все равно нет.
Аглая собирала свои пожитки. Гаврюшу она в косынку сложила. Отчего-то череп наощупь был горячим, хотя в глазницах ничего не горело.
Со стороны леса тянулась облачная гряда. Даже из-под полынного марева Аглая видела, что это необычные тучи. Бесы шли по следу. Наверное, Аглая вообразила это, но она ощущала их радость. Их торжество.
Гаврюша так раскалился, что обжег руки сквозь ткань. Аглая выронила его. Он покатился под стол. Аглая взялась за угол скатерти, чтобы поднять беглеца. Что-то скрипнуло под Аглаей. Она провела по полу руками. Пустоты. Половица вынулась очень легко. Под полом у знахарки хранился тяжелый ларец. В полумраке Аглая не видела резьбы или иных достоинств. Ларец открылся, внутри лежали бумаги. Аглая вытащила одну наугад и откинула скатерть.
Дневной свет залил даггеротип, какого ни у кого в Ольменовке не было. Однажды бабушка возила Аглаю в город, и там, на выставке, были такие черно-белые картинки. Они с точностью показывали мгновения. Только картинки были серыми, что Аглаю не впечатлило по малолетству. Она всмотрелась в фотографию. Знахарка сидела в кругу других людей, мужчин и женщин. Лица у всех были строгие, постные такие. На всех были длинные плащи темного цвета. В центре круга сидела молодая девушка. Голову ее венчала корона из птичьих перьев. Девушка единственная улыбалась, но Аглае эта улыбка не понравилась. В девушке было что-то не то. Может, она зря держала руки под плащом. Казалось, в этих руках что-то спрятано, что-то плохое. Аглая пробежалась глазами по другим участникам странной фотографии. На самом краю, слегка прикрыв лицо, стояла девушка. Она помнилась морщинами и сединой, ведь потом стала Аглае бабушкой. Сейчас она выглядела аглаиной ровесницей. Будто бы не понимала, что делает среди этих людей.
