Виктор узнал в статном парне его случайного знакомого и проводника, Антона. Он проворно скакал рядом с его мечтой. Ариец, так прозвал его Виктор, профессионально наводил на Соню камеру – та милостиво позволяла снимать свои безукоризненные формы. Виктор заметил, что лицо его, с белой плотной кожей и натянутой улыбкой, вмиг стало злым, когда, нелепо изогнувшись, он чуть не грохнулся и не испачкал небесного цвета джинсы.
«Всем – и этой кукле – нужны богатство и роскошь. Я не уйду без денег, и Рита даст мне их! Компромат в руках!» – на лице Виктора промелькнула бесовская усмешка. Он нащупал в кармане своих спортивных штанов телефон, в который скачал копию порновидео. Подлинник заблаговременно надежно спрятал! Осталось затащить лженевесту в укромное место и сказать ей заветные слова. Резко развернулся, задел пирамиду из коробок. И на свободу вышли юбки, блузки, старомодные туфли и даже изъеденная молью пуховая шаль. Словно тысячу лет ожидая этого события, коробки падали и раскрывались сами собой. В какой-то момент ему показалось, что все эти вещи он когда-то видел и даже держал в руках. Выкатились детские машинки, запрыгал резво мяч, вынырнула его любимая чашечка с голубой каемочкой. Началось невообразимое: заискрили осколки, полезли розовые змейки. Атласные ленточки заскользили по нему, будто живые. Прохладные, они медленно опутывали руки, подбирались к горлу. В порыве гнева, задыхаясь от отвращения, он сдирал их с себя, но они, невесомые, снова и снова касались его. Наконец все затихло. Виктор осторожно приподнял крышку у нераскрытой коробки – вмиг выскочили ползунки. Он со злостью швырнул коробку, та неуклюже набок опрокинулась, и из нее тяжело шлепнулся полиэтиленовый пакет. Виктор с опаской заглянул в него и обнаружил чью-то корреспонденцию.
«Фамилия отправителя Воецкий. Письма адресованы некой Ягужинской Л… черт, да это же наш адрес… нет, дом другой, да и квартира номер шесть», – прочитал Виктор. Он вспомнил, что рядом с их многоэтажным домом, престижным по тем временам, стояло облупленное низкое строение. И летом, когда тополиный пух щекотал нос и не был слышан скрежет больного дуба, Максим и Витя штурмом брали его горбатую ржавую крышу. Залезали они на крышу с улицы по пожарной металлической лестнице, а так как первая ее ступенька была высоко, то они подставляли ящики, стыренные из Зойкиного ларька. Но однажды кто-то срезал лестницу. Мальчики приняли решение завоевать крышу через чердак, и им пришлось зайти в подъезд. В нос ударил тошнотворный запах выгребной ямы. Зажав носы, они взбежали на второй этаж и уперлись в открытую настежь дверь. Дом готовили к сносу, и жильцов почти всех расселили. Хотя все остальные двери плотно закрыты, а некоторыми суеверными гражданами, уже расселенными, даже забиты досками. В квартире под номером шесть давно никто не обитал. Мебель вывезли. Но Виктору показалось тогда, что там приятно пахло кофе и масляными красками. Он обнаружил турку, в углу стоял мольберт. Да и стены не пустовали. Грустно висела кривая полка и четко по центру – перевернутый деревянный крест. Витя поправил крест и тот же вмиг почувствовал, что кто-то родной, очень близкий ему человек вот так же ходил, слушая скрип половиц, а потом останавливался и долго смотрел в окно. «Находясь в брошенной квартире я, любопытный мальчишка, выглянув на улицу, сделал одно очень важное открытие. Что же я мог увидеть тогда? – напрягся Виктор, реставрируя события двадцатилетней давности. – Я поднял с пола небольшой запыленный холст, а там – девочки, совсем малышки, усыпанные цветами. Одна уставилась на меня темно-синими глазищами, две другие трогательно спали. Рисунок выполнен акварелью. Наверное, это был набросок для большой картины: чувствовалась рука талантливого художника. И вот теперь я держу в руках письмо того самого художника из квартиры номер шесть. Таинственный Стас Воецкий пишет некой Лю-сечке то из какого-то захолустья, а то из Ленинграда и даже из Парижа, и в каждом его письме, карандашом, женский профиль. А вот и она, Люсечка, с тоской и болью описывает свои чувства. “Милый мой, я жду тебя. Смотрю на нашу аллейку, и все кажется, что за деревьями мелькает твой силуэт, но ты далеко…”»
Среди старых писем, которые, как и положено, в пожелтевших конвертах с марками, с адресом, были совершенно новенькие лощеные листы. Они не вложены в конверты, а лишь аккуратно сложены пополам. Он развернул один такой и с омерзением, что пришлось прикоснуться к чужой интимной жизни с описанием откровенных сцен близости, отбросил его, вытер руки о свою куртку и нащупал пистолет. Испугался своих побуждений, вялыми руками стянул куртку и кинул ее вместе с пистолетом в груду хлама. Остыл и от любопытства схватил еще один лощеный лист. «Смерть наших девочек на их совести. Они убийцы, они все знали, все видели, но не остановили меня», – прочитал Виктор.
Перед ним расстилался ковер ненужных тайн. «Ворон не сохранил перстень Ягужинских, и теперь Наталья явится и накажет меня», – было написано на лощеном нелинованном листке. Виктор заметил, что на этих шелковистых дорогих листах был оттиск башкирской символики – цветок курая. Вдруг с грохотом рухнула еще одна коробка, и показалась старинная, на толстом картоне фотография. Незнамов присел на корточки, рассмотрел снимок и гробовым голосом в ужасе прохрипел:
– Лицо с кладбища!
Сердце его учащенно забилось, дыхание сперло. Разворошив кучу странных документов, Виктор нашел папку со своими рисунками и родной до мельчайшей черточки альбом.
– Марки, мои марки! – простонал он и дрожащими руками вцепился в свое богатство. Открыл – и похолодел.
Марки были смяты и безжалостно вырваны из тонкой прозрачной пленки. «Моя бабушка страдала старческим безумием, никого не узнавала и даже дралась. От нее мать приезжала домой уставшая, подавленная, хотя такая, надломленная и безмолвная, она мне и отцу больше нравилась. Родители решили забрать старуху в нашу квартиру и, скорее всего, чтобы я ее не увидел, отправили меня в санаторий, а потом случилось что-то ужасное и я оказался в детском доме! Они любили меня! Это все старуха! Это она виновата! Они ее от меня скрывали, потому что бабка была в маразме», – думал он, судорожно запихивая в полиэтиленовый пакет фотографии, документы, справки. Память же, лихорадочно пытая мозг, воссоздала подслушанный странный разговор родителей.
– Она приехала!
– Ты справишься с ней? Только ради бога не бери к ней сына.
– Она и сама не захочет его видеть. Михаил, ты же знаешь, моя мама признает только избранных.
Виктор с трудом поднялся и увидел то, что мучило во снах, грезилось в темноте, то, что его преследовало. Коробки, падая, оголили стену. Перед Виктором предстала та самая картина, которую он боялся. Ему казалось тогда, что весь смысл этого глубоко депрессивного пейзажа в том, чтобы его родители спорили, ругались и ненавидели друг друга. Он не верил своим глазам: снова серый снег и голые мертвые деревья вдоль дороги… Темная колея, уводя в туннель мрачных мыслей, воровала последние осколки несостоявшегося детства.
Виктор, жалкий и униженный, стоял и обреченно смотрел в бессмысленную пустоту квадратного полотна. Послышались обрывки фраз, закружили штампы со свастикой, гербовые печати, заявления в милицию, бумаги из прокуратуры. Он начал входить в сумеречное состояние.
Взрывы, огонь, мерцание, грохот, отблески, искры – желтые, зеленые, синие… Виктор слабыми руками обхватил измученную голову. Там, внизу, уже шумела свадьба. «Беда», – написал он в СМС. И в тот же миг в комнате оказался Максим. За спиной друга замаячили крепкие люди в красной спецодежде и тщедушный человечек в белом халате. Видя, что пациент небуйный, врач отрицательно кивнул санитарам, и те не стали надевать на бедолагу смирительную рубашку. Но первым к Виктору подошел офицер полиции, капитан, непонятно откуда возникший. Умело двумя руками простучав парня, он вытащил из его блеклых синтетических штанов телефон. Пока окаменевший Виктор смотрел на картину, страж порядка изучал обстановку. Полицейский сразу отметил рюкзак с топором, затем – и куцую курточку с пистолетом во внутреннем кармане. Изъяв ценные улики, соблюдая процессуальные тонкости – а это понятые и протокол, – субъект в погонах попросил воды. Прежде чем утолить жажду, капитан снял с головы фуражку. Оказалось, что он совершенно лысый. Чувствуя себя героем, обезвредившим опасного маньяка, потный офицер, рыхлый, с бабскими пышными губами, радостно всем подмигивал, покрякивал, потирал от удовольствия руки.
