Свечи в подсвечниках и люстрах пожелтили и потускнели со стыда, в дыму исчез потолок, и народ почуял над собою открытое небо… И над головами ощутили взмахи крыльев, и все знали, что это шумят крылья ангелов, прилетевших пополнить недостаток в народе, что они ждут и тоскуют, как и мы, по сказанию ребе. И он начал…

2. О блуждании

— Однажды, — тихо заговорил он, — я блуждал…

И прибавил, что это было не в первый и не в последний раз. И люди, более великие, нежели я, — сказал он, — блуждали! Его кротость несравненна!.. И неудивительно.

Кто более велик, нежели Моисей?

А Моисей ударил по камню…

Разве Моисей не знал, что камень живет, что он также чувствует боль?

Разве Моисей не постиг писанного, что «камень из стены закричит?» Не знал, что часто человек в пути про все забывает, и лишь камень, булыжник, или далее простой памятник заставляет его вспомнить?

Но он блуждал! Дух святой оставил его на мгновение, и он блуждал!

И кто не блуждает?

Разве миснагид?

То есть: и тот также блуждает, но не по своему намерению, и — не на свой страх!

Тот блуждает по намерению какой-либо книги, |на риск какого-либо авторитета!

Никогда — на свой! Он идет по проторенной дороге, проложенной ногами предков!

И если он заблудится в пути, то «отцы согрешили» — те, что путь прокладывали!

Он сам не отважился бы!

Но кроме этих — все блуждают!

Человек ходит по улице с кружкой, собирая милостыню на доброе дело. Богатый еврей сидит в полупраздничный день, в Пурим или Хануку, с кошелем и оделяет вдов, сирот и убогих… Кантор, стоя у амвона, с воплями молит за пославших его! Наш брат иногда углубится в сказания каббалы и творит чудеса… А в самом деле это вовсе не человек, а лишь тень его, а сам он, человек, блуждает, избави нас Господь, в пустыне… В безлюдном месте, без путей и дорог, без воды, а иногда, без неба над головою…

Бывает, человек веселится: открывает новое в Писании и наслаждается этим; держит в руке факел, горящий факел, или яркую свечу — ведет под венец своих, или чужих бедных детей… Или гордо читает пред народом молитву! Или даже жертвует собою и идет на мученическую смерть во славу Господню!..

И все это совершает тело, а душа блуждает в эту пору где-то за черными горами…

Испуганная, усталая, измученная, вздрагивая от холода…

3. Сущность «Блуждания в пустыне»

— Итак, — вздохнул ребе Нахман, — я заблудился… И когда?

При утренней молитве, на слови «Един». Я глубоко вдумался в это слово, и мыслил право, но занесло меня влево, в пустыню…

А знаете, каково блуждать в пустыне?

Блуждают тысячи тысяч, и один другого не слышит, так как каждый блуждает своим путем… Всегда в одиночестве, оставленный, забытый миром.

Случается, что два пути недалеки, и на одном слышится стон разбитой души с другого, или на один путь ложится с другого тень изломанного человека… Думаешь: дикий зверь кричал, тень звериная легла на дорогу, и убегаешь!

Если и чувствуется небо над головою, то оно холодное, смотрит на тебя холодными очами своих звезд и планет. «Не мое, мол, дело… Эка важность, человек блуждает!» Чувствуешь иногда даже скрытую насмешку над твоим убожеством. Будто звезды говорят: «Мы не блуждаем! Мы своей дорогой идем… Мы не ищем сокровенных смыслов! Нам приказано идти, идем; приказано светить — светим!» — Настоящие миснагиды!

А в одиночестве чувствуешь себя таким осиротелым, таким забитым, таким оставленным, что не хочется даже поднять глаза к небу!.. Смотришь себе под ноги; на песок, что катается под ногами, на кладбище высохших кустов и листьев, сгоревших раньше времени…

И, может быть, я заблудился бы до преисподней, если бы не сомнение. Я вдруг подумал: Быть может? Быть может, бродить в одиночества не след, не путь?.. А вдруг, мир вовсе не пустыня, жизнь вовсе не песок?

И в этом сказывается различие между кем-либо из нас и миснагидом.

У миснагида не бывает сомнений: проторенные дороги!

Он не ищет сокровенного и не блуждает. Приказано молиться — он молится, изучать Закон — изучает, соблюдать заповеди — он соблюдает… Зато уж, если какой-либо миснагид заблудится, то до скончания веков! И остается… в пустыне!..

Путь по песку труден, он остановится, садится, вынет молитвенник и молится, вынет книгу духовную и зачитает… И остается там сидеть. Ветер порошит песком в лицо, он закроет лицо молитвенником, книгою… А ветер свое делает: заносит и хоронит его в песке…

А обретаясь вне «стана», он не услышит даже гласа трубы Мессианской… А ангел, — воскреситель мертвых, не пойдет искать его в пустыню, в пески. Предается забвению миснагид.

Я же ходил, не присаживаясь… И чем дольше; чем быстрее я ходил, тем яснее мне становилось, что я блуждаю, что не там мое место, что следует выбраться из песка. С опухшими ногами бежал я… Все дальше… все дальше… И небо стало взглядывать на меня с милосердием, как на ищущего спасения… Время от времени звездочка сжалится надо мною и, жертвуя собой, упадет с высоты и, падая, разгорится, чтобы показать мне путь из пустыни…

Но не так легко это достигается…

И не всегда можно в небо смотреть. Часто небо закрыто, замкнуто, и пред тобою лишь песок да песок, а в душе, — песчаные мысли…

И со временем прежние мысли, думы о людях, вылетают из твоей головы, как белые голуби из голубятни… И нечем тебе их назад приманить, и голоса нет, чтоб просить их, звать их назад. И остаются у тебя лишь мысли пустынные, думы о песке и всем, что связано с песком!

С ума можно сойти! Ведь, если человек знает лишь: «Хлеб да хлеб», — это сумасшествие, тем паче, — «Песок да песок!»

Я думаю, например:

— Здесь вероятно было море; потому что песок создан был для морских берегов…

— Песок кругл, как яйцо, и так же катится, как судьба человеческая.

— И евреи подобны песку… Сухие, жесткие, сыпучие зернышки, нечем им прилепиться друг к другу.

— И нас было бы столько же, сколько песку в пустыни, если бы не гонения и муки…

И судьба песка такая же: стояли некогда скалы у моря, море их подмыло, сокрушило, низвергло в кипящие бездны свои, и разбило их, и измололо, превратило в песок.

И много еще говорил он о песке и о блуждании по пескам, пока не перешел к самому сказанию.

4. Стая птиц, и что рассказывал царь этих птиц

Уж приближалось время моего избавления, когда я увидал стаю птиц.

Стая имела вид треугольника, занимала много миль и двигалась впереди меня по пустыни.

Сзади длинный ряд птиц, в милю длиною, чем дальше, тем уже становились ряды, пока у вершины не сходились в одной птице, главе стаи, птичьем царе…

И я восхвалил Господа, давшего мне увидеть что-либо, кроме песка; и сейчас у меня появились новые мысли:

Почему стая треугольна?

И я скоро понял почему:

По закону и по справедливости все должны быть равны, все ряды должны быть равны, и стая должна представлять четырехугольник, квадрат. Но те, что составляют ряды, не равны между собою, и поэтому, чем кто выше, тем уже его ряд, тем меньше у него товарищей; тем большее число движется позади него, и тем меньшее, — впереди него… И так до царя, шествующего впереди всех, и равноценного поэтому всем остальным, вместе взятым…

В нынешние годы, — простак лезет в головы! Некогда, в добрые старые годы, — впереди шел пророк Моисей, за ним, — его приближенные, за теми — старейшины, потом, — священники, левиты, а затем лишь, — народ: широкие ряды. Вот почему и сказано, что «Моисей равноценен им всем». Он шел впереди. Перед ним был лишь огненный столб, но ни одного человека!

Затем мне захотелось узнать, почему эти птицы не летят под небом в вышине, как обыкновенные птицы!

И я сделал над собой усилие, стал присматриваться, и заметил, что эти птицы почти бескрылые, хотя они и имеют вид птиц…

Миллионы составляющих задние ряды имеют лишь следы крыльев, одни лишь намеки на крылья… У птиц из передних рядов, кое-какие высохшие крылышки, маленькие и худые, как рыбьи плавники… Совсем высокопоставленные, едва-едва шевелят жесткими крылышками, вытирая ими иногда свои клювы… Да и сам царь мог бы позавидовать самому плохому, ленивому гусю… Вот почему не летают!