Наступает ночь. Привидения одно за другим взваливают себе на спину мешки и направляются в освещенный город. Остается одна старуха — самая уродливая, самая ужасная…
Выплывает желтоватая луна. Зажигаются два ряда дрожащих огней, отражающихся в Висле, — женщина все еще стоит и без устали роется в мусоре.
Тогда только я замечаю, что она собирает не так, как остальные. Она кладет в мешок не все, что попадается ей под руку; оставляя кусочки металла и угля, она берет одни тряпки, одни цветные тряпки. Подойдя ближе, я спрашиваю:
— Старуха, для чего тебе пестрые тряпки?
— Если сподобишься — увидишь, — отвечает она странным, резким голосом, и в старых, ввалившихся глазах вспыхивает искра злобы и насмешки.
Она кончила, завязала мешок, взвалила его себе на спину.
— Куда идешь ты, старуха?
— Сподобишься — увидишь, — снова отвечает она.
Я иду за ней.
Зачем? Просто потому, что мне все равно, куда идти.
Я иду за ней, и вдруг все кругом меняется… Уже нет ни Варшавы, ни Вислы… Кругом песок, бесцветный песок, пустыня… А над этой пустыней расстилается пустое небо, небо без луны, без звезд… Впереди меня мелкими шагами идет старуха-привидение с грязным мешком на спине… Тихо. Я не слышу даже собственных шагов по глубокому песку…Временами мне кажется, что привидение смотрит на меня и тихо смеется, шевеля своими засохшими губами, своим беззубым ртом…
Я иду за ней, иду, а на душе у меня скверно. Мне кажется, что не сам я иду, что она тащит меня! Тащит, хотя я и не вижу веревки…
Вдруг старая колдунья исчезает, как будто проваливается сквозь землю… Что это значит? Я делаю несколько шагов и замечаю пещеру, в которую она спустилась. Делать нечего. В эту серую, пустынную ночь я не хочу оставаться один и быстро проникаю в пещеру. Там темно, а в этой темноте ужасно светится лицо старухи. Желтый свет испускает оно, и в этом светящемся желтом пятне вспыхивают лучи, при блеске которых я вижу, что старуха перемывает собранные лоскутки в двух ведрах. Вглядываюсь пристально и замечаю, что одно ведро наполнено красною, а другое прозрачною, бесцветною жидкостью.
— Зачем ты перемываешь тряпки?
— Сподобишься — увидишь, — отвечает старуха.
— Что у тебя в ведре? — спрашиваю я, указывая на ведро с прозрачной жидкостью.
— Слезы. Слезы тебе подобных, слезы людские.
И продолжает нараспев:
— Слезы оброненные, слезы пролитые, слезы проглоченные, слезы затаенные, задушенные…
— Все слезы?
— О, нет, все образовали бы целые моря. Тут одни чистые, одни только чистые слезы… Слезы бедняков, слезы о гонимой в мире святыне, слезы о тех, кто еще при жизни застыл, окаменел…
— А во втором ведре?
— Кровь, чистая человеческая кровь… Кровь преждевременно погибших, невинных жертв… Кровь, которую земля еще не принимает, ибо еще не может оплодотвориться ею. Кровь чистая, кровь молодая, кровь святая…
— И в этом ты моешь…
— Мою, как видишь, тряпки!
И снова все меняется предо мною… Тряпки, перемытые в слезах и крови, с минуты на минуту становятся все чище, ярче, светлее… Светлеет в пещере… Светлым и молодым делается лицо старухи… Оно уже не такое остро-костлявое, как прежде… Исчезает краснота вокруг глаз. Все лицо ее озаряется добродушной улыбкой, а глаза, старческие глаза начинают светиться мягким, теплым огоньком… Чем чище становятся тряпки, тем светлее делается в пещере, и светлее лицо старухи, и лучистее глаза ее! И вся молодеет она. С молодого, стройного тела спадают жалкие лохмотья… и красота, дивная, божественная красота, обнаженная является предо мною…
— Боже! — вырывается у меня крик. — Кто ты?
— Сподобишься — узнаешь!
Работа окончена… Старые тряпки чисты, сияют, светятся, переливаются тысячами красок… А прежняя колдунья помолодела, расцвела, как будто еще только выходит навстречу молодой, сочной жизни. И эта неземная красавица берет пестрые лоскутья и при помощи небольших палочек делает из них маленькие, хорошенькие флаги… Десять, двадцать, сорок таких флагов… Она продолжает работу. Вот у нее в руках уже множество этих флагов, и она оставляет пещеру. Я иду за ней… Но теперь я уже не подобен агнцу, которого ведут на заклание, мне уже не кажется, что меня тащат на веревке… Я иду, как шли по пустыне за огненным столпом, как идут за золотой звездой, за светлым призраком счастья…
Опять новая картина.
Светлеет песчаная степь. Только темные тени падают на песок, и, извиваясь, сплетаются в странные, уродливые образы.
Синее звездное небо. Высоко в воздухе, между небом и землей, дрожат и пляшут миллиарды тонких белоснежных лепестков.
Остановилась красавица и глядит на небо. В руках у нее тысячи крошечных знамен.
— Что там наверху, между небом и землей? — спрашиваю я.
— Души, — отвечает она
— Почему же они не летят в небо?
— Господь послал их на землю.
— Почему они не слетают вниз?
— Не хотят они вниз. Их пугают тени, которые извиваются по песку и поджидают их…
— Для чего?
— Чтобы слиться с ними.
Душа — чистый небесный луч, и только из слияния его с такой тенью рождается человек.
— И они не сойдут на землю?
— Они должны сойти!
Луч непреклонной воли сверкнул в ее глазах.
При последних словах она бросает вверх один из флагов… Он летит все выше… Вот одна душа подхватила его и стрелой падает с ним на землю… Она бросает еще флаг, еще один, и каждый подхватывается порхающей душой. И чем больше флагов летит вверх, тем больше душ слетает на землю.
И вслед за каждой душой, слетающей с флагом, спускаются еще десятки и сотни маленьких душ…
И каждую спустившуюся душу втягивает в себя одна из теней.
И все меньше лепестков на небе, все меньше теней на земле… Души с флагами и души, витающие вокруг них, поглощаются тенями земли и отдельными группами разлетаются во все стороны.
Она же стоит с пустыми руками под ясным звездным небом, посреди желтой песчаной степи.
Тонкая усмешка появляется на ее устах, разливается по лицу. В глазах зажигается злоба.
— Кто ты? — спрашиваю я в страхе.
— Я — жизнь!
— Что ты тут делаешь?
— Я веду свою обычную шутовскую игру, — резко отвечает она и исчезает в пространстве.
С высоты слышится ее голос:
— Увидимся вечером — на свалке!.. До свидания!
………………………………………………
Деревья
о обеим сторонам широкой аллеи стоят друг против друга два дерева. Идет весна и несет с собой новую жизнь, новые песни, цветы и росы… Идет весна, и печально согнувшиеся деревья распрямляются. С каждым днем все теплее и теплее. Разносящий благоухание ветерок становится нежнее, веселее и радостнее, солнце — мягче и расточительнее. Целые снопы света носятся в воздухе, ветки зеленеют, разрастаются во все стороны и покрываются цветами и листьями.
И пышные, счастливые деревья склоняются друг к дружке. Переплетаются их ветви, обнимаются листья, целуются цветы. По стволам поднимаются соки до самой вершины жизни и любви, которая объединяет их в эти минуты.
Счастливые деревья! Счастливая любовь! Синее небо — их венчальный балдахин, крылатые певчие убаюкивают их своими сладкими трелями. Им снится вечное счастье, и они забываются в объятьях друг у друга.
Повеяло холодом… Спадают цветы, и голые ветви испуганно прижимаются друг к дружке… Ветер становится все резче и холоднее, птицы с печальным приветом улетают…
Без тепла и света они не могут петь и жить. Остаются только больные и ждут, пока не засыплет их снегом…
Небо покрывается серыми тучами. Начинают спадать и листья. Голые опечаленные ветви просыпаются от сладких грез, исчезают очаровательные сны… Листья съеживаются, становятся все короче и короче…
Выпадает первый холодный снег. Деревья отодвинулись одно от другого… Они уже забыли друг о друге… Вот стоят они чужие, холодные и сердито переглядываются. А внизу ведется беспощадная война между корнями из-за капли соков. Наступит ли снова лето’?
