К тому времени, когда Миллер экспериментально доказал возможность существования аминокислот на юной Земле, Сидни Уолтер Фокс уже был состоявшимся биохимиком. Он родился в Лос-Анджелесе в 1912 году и внешне смахивал на Мэтта Деймона – только коренастого и в очках. Фокс женился на русской женщине по имени Рая, и у них родилось трое детей, причем все они стали учеными^[230]. В 1955 году Фокс основал в Университете Флориды свою лабораторию.

Вдохновленный опытами Миллера, Фокс хотел сделать следующий шаг в том же направлении: получить простые белки из тех самых аминокислот, которые синтезировал Миллер. При соединении двух аминокислот выделяется одна молекула воды, поскольку две исходные молекулы теряют два атома водорода и один атом кислорода. Это навело Фокса на мысль, что заставить аминокислоты объединиться можно за счет удаления воды. Иными словами – простой нагрев^[231].

Сперва все пошло совсем не по плану и Фокс получил только черную смолистую грязь. Но потом он вспомнил, что две аминокислоты в белках встречаются особенно часто: это аспарагиновая кислота и глютаминовая кислота. В итоге в 1958 году его команда провела серию захватывающих экспериментов^[232]. Ученые выяснили, что аспарагиновая кислота соединяется с любой другой аминокислотой даже при мягком нагревании. Это заставило Фокса задаться вопросом – а нельзя ли соединить ее со всеми другими аминокислотами сразу? “Если это возможно, – пишет он, – мы сумеем получить нечто вроде белка настолько простым путем, что его спонтанное образование на древней Земле удастся представить без малейшего затруднения”.

В то время в распоряжении Фокса были два аспиранта, Аллен Веготски и Каору Харада, а также лаборантка Донна Кейт. Эксперимент с целью соединить воедино все двадцать аминокислот изначально сочли безнадежным и потому поручили его Кейт: время аспирантов не хотелось тратить попусту. Продержав смесь аминокислот с большим избытком аспарагиновой и глутаминовой кислот несколько часов при температуре 170 °C, Кейт получила крошечные гранулы белого цвета.

Проанализировать результат должен был Харада. Для этого предстояло разрушить полученное соединение на исходные образующие его аминокислоты и выяснить, сколько их и какие они. К всеобщему удивлению, оказалось, что это соединение содержало не то 15, не то 16 различных аминокислот! Следующие эксперименты дали тот же результат^[233].

Это означало, что полученные Кейт гранулы состояли из соединившихся аминокислот. В отличие от обычных белков, это соединение не имело в своей основе аккуратную цепочку – оно было скорее случайным по структуре и порядку аминокислот. Фокс дал им название “протеиноиды”, поскольку они, хотя и не являются настоящими белками, тоже состоят исключительно из аминокислот – только беспорядочно слипшихся. Результаты экспериментов были опубликованы в 1958 году за авторством всего двоих – Фокса и Харада^[234]. В маленьком примечании также упоминалась “техническая помощь миссис Донны Кейт”.

В следующем году Фокс и его команда добились еще более поразительного успеха. Исследователи получили очень маленькие шарики протеиноидов размером менее одной тысячной сантиметра^[235]. Эти шарики, которые напоминали простые клетки, позднее стали называть “сферулы” или “микросферы”, а “добыла” их в ходе эксперимента новая лаборантка Джин Кендрик. Задуманный опыт снова казался слишком уж простым: кипячение протеиноидов в растворе соли в течение 1 минуты. За один раз этот эксперимент позволял получить свыше миллиона микросфер, которые затем можно было хранить неделями.

Фоксу сразу пришло на ум сравнение с коацерватами, которые, по предположению Опарина, стали основой первых примитивных клеток (см. главу 2). Вскоре Фокс заключил, что протеиноидные микросферы являются лучшими кандидатами на звание первой клетки, чем любые коацерваты. К тому же их очень легко получить: для этого достаточно просто синтезировать протеиноиды при нагреве аминокислот, поместить их в горячую воду и потом высушить. В 1960 году Фокс озвучил мысль, развитию которой он посвятил весь остаток своей жизни, – мысль о том, что протеиноидные микросферы представляют собой очень хороший ответ на вопрос “Как началась жизнь?”^[236]

Фокс убедился в превосходстве своих протеиноидных микросфер при встрече с Опариным в 1969 году в Москве^[237]. Фокс тогда попросил показать ему образцы коацерватов, но демонстрация совершенно не задалась. Прямо в присутствии Опарина его лаборантка много раз пыталась получить их, но – безуспешно. “Было очень заметно, что и она, и Опарин очень разочарованы и что им стыдно”.

Поначалу Фокс был осторожен и избегал громких высказываний. В 1963 году на конференции в Уэйкулле он был заметно сдержан: “Я считаю, что естественно предположить (и говоря об этом, я вовсе не обязательно отстаиваю противоположную точку зрения), что на основании того, что первые события в истории становления клетки определяли ДНК или РНК либо только РНК, мы не обязаны считать, будто развитие представленной РНК и ДНК преджизни происходило без участия белка. Сейчас я считаю подобное предположение излишним и, возможно, психологически сдерживающим”^[238]. Встречались у Фокса и еще более осторожные высказывания.

Однако следующие двадцать лет сделали Фокса куда решительнее. Отчасти это было связано с нападками на его идеи – ведь отмалчиваться ученый не мог. Например, Алан Шварц, аспирант Фокса в 1960–1965 годах, вспоминал о “яростных атаках” со стороны других химиков после лекции в Университете Флориды. Один из них, Де Лос Де Тар, заявил нечто вроде “только Бог может создавать белок”.

За всей этой критикой явно стояли эмоции, и Фоксу приходилось отвечать столь же энергично, хотя и используя более взвешенные аргументы. В Уэйкулле на него обрушился с критикой Карл Саган, назвавший его идеи “неправдоподобными с точки зрения геологии”. Претензии заключались в том, что для получения микросфер исходный материал должен подвергнуться большим перепадам температуры, а затем быть смочен и высушен^[239]. По словам Сагана, “такая последовательность изменений условий с легкостью доступна в лаборатории, но вот насколько часто она наблюдается в природе – это вопрос”. Критические замечания подобного рода приходилось выслушивать и химикам вроде Поннамперума: да, ваш эксперимент хорош, но может ли такое происходить в реальности?

В течение нескольких лет Фокс упорно доказывал, что микросферы не просто выглядят как живые клетки, но и ведут себя так же. К 1965 году он убедился, что его микросферы могут даже делиться надвое с образованием двух “дочерних” микросфер, что очень напоминает деление клеток^[240]. А к 1980 году стало ясно, что и протеиноиды, и микросферы Фокса имеют каталитическую активность, пусть и небольшую. Иными словами, они могли работать как слабые ферменты^[241]. Это был намек на то, что протеиноидные микросферы способны ускорять химические реакции и тем самым создавать другие важные молекулы, включая нуклеиновые кислоты.

К сожалению, иногда Фокс слишком увлекался и высказывал бездоказательные утверждения. В 1988 году он, к примеру, заявлял, что его микросферы склонны образовывать пары, и сравнивал это с сексуальным влечением. Он даже уподоблял беспорядочное движение микросфер, связанное с постоянными ударами по ним более мелких молекул, брачным танцам^[242]. Однако одноклеточные организмы вроде бактерий не способны к половому размножению. Для них характерно только простое деление надвое. Секс вообще был изобретен в ходе развития живого на удивление поздно.

Шварц отмечает, что Фокс слишком уж увлекался полученными им результатами. “Он опирался на довольно ограниченные данные и полагал, что все они соответствуют его ожиданиям, однако никогда толком не вникал в детали, – говорит Шварц. – Виной всему был лишь его энтузиазм, а не попытки кого-то обмануть. Он мог сначала выбрать какие-то свойства, потом продемонстрировать, что результат их подтверждает, а после этого сразу переключиться на что-то другое”.