Ему легко дышалось и думалось в ту ночь. Вспоминалось детство в этих дворах: штурм снежной крепости, хоккей без коньков на бельевой площадке. Вот ему восемь лет: он обморозил руки, отец больно отливает их холодной водой. «Терпи, казак», – говорит отец.

Миша пытался вообразить людей из части, в которую он скоро попадёт. Пытался представить обстановку в армии. У него плохо получалось. Представлялся монтажный цех, где он работал после школы. По цеху ходили условные парни в солдатской форме. И даже ходил Толик Снегирёв, сварщик металлоконструкций.

Ещё Миша гадал, в какие всё-таки попадёт войска, – об этом он гадал с детства. Почему-то его не интересовало место службы, а только род войск.

Утром звенит будильник. Это старинный будильник с противным звуком страшной силы. Только бабушка проснулась заранее и лепит на кухне вареники. Миша очень любит бабушкины вареники, и она старается специально для него.

Сидели «на дорожку». Мама встала первой. Миша надел у зеркала фуфайку. «Господи, какой же он большой!..» – думает мама. А говорит с раздражением: «Давай, Миша, пошли уже. Согояны уже вышли». Бабушка в кухонном фартуке плачет у двери. Миша поцеловал её и сказал: «Ба, не на войну же, не надо».

Зато Димка уже бегает у дома и обстреливает снежками голубей и гаражи. Нахохлившиеся голуби шумно взлетают, но тут же опускаются на прежнее место у мусорных баков: там кто-то раскрошил для них хлеб. Металлические гаражи весело грохочут от Димкиных снежков. Димка радуется выпавшему снегу и тому, что старший брат уходит в армию, и это так интересно!

По дороге в совхоз «Солнечный», на районный сборный пункт, подошли Согояны: Карен, друг Миши, и его мама Агнесса Львовна.

Карен светится, будто его начистили пастой-гоя. А печальная Агнесса Львовна тянется к Мише, чтобы поцеловать.

Снег хрустит под ногами. Даже женщинам веселей идти, и они разговорились. Мише вообще радостно на душе, почти как Димке. А Карен шагает с ним рядом и что-то бойко рассказывает. Он худой и длинный: ростом Карен пошёл в отца, а не в Агнессу Львовну.

Шли среди панельных пятиэтажек. Однообразных и мрачных. Но в этот день казалось – пятиэтажки преобразились: «Удачи, Миша! Мы тебя помним», – говорят пятиэтажки. А когда проходили мимо дома Согоянов, в одном из окон на них смотрел дедушка Карена и махал старческой рукой.

К совхозному клубу пришли первыми. Карен дёрнул дверь – закрыто. На снегу нет следов. Вдруг, как из-под земли, вырос подполковник Амилахвари. Агнесса Львовна воскликнула: «Ой!»

Димка ухватился за мамино пальто: он подумал, что усатый военный играл в прятки и теперь решил себя объявить.

– Прибыли? Молодец! Будем ждать остальных», – сказал Амилахвари. Он сдвинул обшлаг шинели, посмотрел на часы и обратился к Мише: – Ну что, орёл! готов служить?

От неожиданности Миша замешкался. Его выручила Агнесса Львовна, засыпав Амилахвари вопросами. Она смешная в этот момент – так она наседает на подполковника, словно подпрыгивает храбрый воробей. Мама не выдержала и тоже спросила про тёплые вещи.

Но Амилахвари весело отражает все вопросы: «Мамы! Войска из Афганистана вывели десять месяцев назад, да?.. Тёплые вещи выдадут всем, да?.. Дедовщину-медовщину в армии отменили – слушай! телевизор пока не в курсе, да?..» – Он говорит без акцента, а сейчас немножко шутит.

Женщины заулыбались и почти успокоились. Хотя они ничему не поверили, кроме того, что войска вывели из Афганистана.

Миша с Кареном отошли от подполковника. Мише стало неудобно за женские вопросы. Начали подходить призывники с родителями и друзьями. Через десять минут сделалось шумно. Большинство призывников тоже в фуфайках. Один парень надел даже какую-то дедовскую тужурку – засаленную и с дырками. Миша подумал о нём: «Как пугало».

Снова пошёл снег. Белые хлопья опускаются на шапки и плечи людей. Все посвежели и притопывают на снегу. Всем стало чуточку веселей. Парень в старой фуфайке понравился Мише – он смешно балагурит. Другой призывник пришёл в военной форме с голубыми погонами: это воспитанник местной авиачасти, сейчас он призывается, как все. К некоторым парням жмутся девчонки. От этого Мишу слегка сдавливает внутри. Он подумал, что Наташка могла бы и прийти – хотя бы для виду.

Неуловимый Амилахвари то появлялся, то снова исчезал. Никто не может за ним уследить. Наконец, Амилахвари с пачкой новеньких красных военных билетов в руках, начинает перекличку.

Долго обнимались и целовались. У мамы в глазах блестели слезинки. «Держись там», – сказал Карен. Что-то хотела пожелать и Агнесса Львовна, но смогла сказать только: «Мишенька». Миша улыбнулся ей, заходя в автобус. Он уселся на холодное сиденье и протёр ладонью заиндевевшее окно.

Пушистые снежинки мягко касаются стекла, оставляя мелкие капельки. Автобус развернулся. Карен и Агнесса Львовна машут вслед. Мама стоит со слезами в глазах и тоже махнула рукой. Неугомонный Димка бежит за автобусом, чтобы бросить снежок. Но снежок не долетел – автобус быстро набрал скорость и понёсся из совхоза, клокоча выхлопами.

На краевом сборном пункте («девятке») со сцены кинотеатра вещает офицер в светлой шинели. Его речь всплывает и гаснет в гомоне толпы – не все слова можно разобрать. И сам офицер сквозь вьющуюся табачную завесу какой-то нереалистичный.

– …матери и отцы… думают… служите в армии… пользуясь тем… срок службы идёт… по два месяца сидят здесь… не собираются служить, как положено… отставшие от своих команд явитесь в комнату сто четырнадцать – запишитесь в новые команды!..

Толпа визжит, как обкурившаяся.

– Эй, братуха! Вали в «бюро находок»! Твой мать и отец думают, что ты служишь, как положено, а ты на «девятке» колбасу жрёшь!

– На положено хуй наложено!

– Га-га-га-га…

Раздраконенный офицер сбегает по ступенькам со сцены и пробирается к выходу, расталкивая призывников.

– Полегче, полковник!

– Я сейчас тебе устрою полегче! Кто это сказал?! – Майор (а не полковник) уставился в Мишу мутными глазами. Миша застыл с непонимающим лицом. Майор развернулся, бросил на ходу: «уроды!», – и быстро вышел в раскрытую дверь.

– Сам урод, – с опозданием отозвался голос, который сказал: «Полегче, полковник».

Миша ещё плохо понимает, куда попал. Будто на какой-то революционный вокзал в семнадцатом году.

Теперь на сцену забрался молодой оратор в распахнутой фуфайке. Оратор стучит левым кулаком по лысой голове с буграми, привлекая внимание зрителей, становится в разные ораторские позы, а правой рукой лускает семечки, выплёвывая шелуху далеко вперёд.

Шелуха падает на петушки и лысины дикой публики. Публика снизу стремится ухватить оратора за ноги, чтобы стащить со сцены.

Наконец, оратор нашёл нужное положение для выступления. Он выдёргивает кривые ноги из рук зрителей, становится, как стоял Ленин на броневике, с поднятой рукой вперёд, и зажигает прокуренным голосом:

– Пацаны!.. Родина в опасности!.. Все в «бюро находок»! в натуре…

– Га-га-га-га… – гогочет толпа, стягивает оратора со сцены и отпускает фофан в его голый череп.

Широкие двери распахнуты, но в крытом летнем кинотеатре душно. Вместо воздуха вьются клубы дыма. Сквозь шум автоматический женский голос (как на вокзале) передаёт ленты фамилий. Громкоговоритель требует отставших от своих команд призывников в комнату сто четырнадцать («бюро находок»).

«…Ерещенко, Простишко, Менялов, Будько, Счастный, Окунев, Дубинин…»

Миша с Русланом разыскали место, чтобы сесть. В заднем ряду нашлась свободная половина скамейки, на которой не так давно кто-то стоял в грязных ботинках. Руслан постелил газету.

Ребята вместе приехали из «Солнечного» и разговорились ещё в автобусе. Миша узнал, что старший брат Руслана задержал нарушителя иранской границы и получил медаль. Что сам Руслан до призыва занимался греблей (он и с виду крепко сложен), что живёт он на Российской (это далеко от Миши). Что отец у него русский, а мать ассирийка (Миша думал, что только в древности был такой народ). Что девушку Руслана зовут Светой и она светленькая. И ещё много сведений сообщил Руслан, сразу взявший над Мишей шефство.