Бородатый врач хватает аптечку и вбегает в квартиру. Мы летим за ним.

Огромная квартира где-то на Соколе. Отделанная по последнему слову моды. В коридоре белая кожаная мебель, с которой еще не сняли чехлы. На полу – натуральный ковер. На стенах – картины, написанные маслом. В таких квартирах хочется сразу снять боевку и сапоги пожарного или хотя бы попросить бахилы. Но это ощущение придет потом. Сейчас там, где-то в недрах этой роскоши, лежит женщина, которая выпила смертельную дозу лекарств. И до нее надо добраться.

Мы пробегаем коридор и несколько комнат, пока не оказываемся на кухне.

Женщина лет пятидесяти полулежит, прислонившись к дверце новенького кухонного гарнитура. Кажется, она просто дремлет.

– Пульс есть, но нитевидный, – старший обращается к врачу.

– Так! Разошлись все к такой-то матери, – врач пытается нащупать пульс. – Таз и воду. Живо! Промывать будем. И найдите пустые упаковки от таблеток: надо понять, чего она наелась.

Оба парня появляются в дверях кухни. Тот, что в мокасинах, издает протяжный вопль и начинает оседать по стенке. Хватаю его и подставляю табуретку. Поворачиваюсь и трясу за плечи того, что в костюме от Prada.

– Мне нужен таз и кувшин! – ору на него, чтобы привести хоть немного в себя. Он смотрит мимо меня. Его брат на табуретке начинает тихонько подвывать. Еще раз трясу и слегка бью по щеке старшего брата.

– Уведи брата и дай мне таз! – перехожу на ты.

Он смотрит на меня, кивает в сторону ванной:

– Там… – поднимает брата и уводит его в комнату.

Я беру таз из ванной и кувшин с полки на кухне, и мы начинаем промывать желудок женщине.

Через воронку ей в рот вливаем воду и вызываем рвотный рефлекс… литров пять – десять. После пары литров воды она начинает потихоньку оживать и вяло сопротивляться. Док держит ее. Реаниматолог что-то колет в вену после осмотра пустых пачек. Командир и я продолжаем промывать желудок.

Женщина начинает приходить в сознание. Молча смотрит на нас, и по щекам ее текут слезы.

– Ну, кризис миновал. Теперь давайте ее в скорую грузить. – Врач собирает свой инструмент. Женщина в сознании, но совсем без сил, даже не сопротивляется. Мы аккуратно кладем ее на волокуши и относим в карету скорой помощи.

Оба ее сына идут за нами. Старший, спохватившись, поднимает забытый на лестничной клетке Vertu.

Врач не пускает парней в карету скорой помощи – только говорит, в какую больницу повезут их мать. Они оба убегают обратно в квартиру, через несколько минут с собранными сумками уже садятся в новый «ауди» и газуют за каретой.

– Успели. – Косой собирает лестницу и улыбается.

– Всегда бы так, да? – Я убираю «хулигана» с кувалдой в машину.

Ребята нашли нас через месяц, их мать поправилась.

Машина останавливается у пятого подъезда много-этажки где-то в районе Войковской. Мы выскакиваем из машины. Командир хватает бензорез, Рыжий – «хулигана» с кувалдой, Док – аптечку. Мы приехали раньше скорой. Вой ее сирены слышен вдалеке.

Я подбегаю к маленькой сухонькой бабушке. На вид ей далеко за восемьдесят. Одета в старое пальтишко и платочек в ромашку, в трясущихся руках маленький ридикюль.

– Дочка, не могу дверь открыть. Заперся на щеколду изнутри и молчит. Старый пень. А я как раз только из театра. Он же парализованный, не ходит. Ну как же он смог?!

– Как вас зовут?

– Мария Васильевна.

– Мария Васильевна, какой этаж?

– Седьмой.

– Так, не вариант. – Командир подходит ко мне. – Давайте к двери.

Мы поднимаемся на этаж. В лифте бабушка, я, Командир, бензорез, «хулиган» с кувалдой. Остальные бегут по лестнице.

Пока мы поднимаемся и Мария Васильевна показывает нам дверь, ребята успевают добежать.

Дверь деревянная, закрыта на замки изнутри.

– Так, «хулиган» с кувалдой, – командует старший.

«Хулиган» вставляем между полотном и откосом. Несколько ударов кувалдой по нему, резким движением на рычаг – дверь отлетает в сторону. Мы вбегаем в квартиру. Коридор. Куда дальше? Я и Док – в комнату, Командир и Рыжий – на кухню.

Нам с Доком повезло. Как в каком-то постановочном кадре: посередине комнаты стоит стул, а на люстре висит веревка. Она пустая.

А рядом со стулом лежит дедушка лет девяноста. У него парализованы ноги. Он пытается забраться на стул, чтобы пропустить голову в петлю.

В комнату вбегают Командир с Рыжим. Мы застываем на мгновение. Дедушка не замечает нашего появления, целенаправленно и упорно пытаясь забраться на стул.

– Отец, ну ты что, успокойся! – Док оживает первым, подходит к старику и аккуратно берет его за руку.

Тот никак не реагирует и продолжает свое занятие.

Командир, Рыжий и я подходим, берем его на руки и относим на кровать. Он не сопротивляется. Он просто молчит и смотрит на стул и веревку. Его жена, с которой они прожили вместе целую жизнь, стоит в дверях и плачет.

– Ваня, зачем же ты так? Дурак старый, с кем же я останусь?!

Я не помню, чем закончился этот вызов. Приехала скорая, позвонили в службу психологической помощи – думаю, всё по регламенту, как всегда. Я помню только девяностолетнего старичка, спокойно лежащего на кровати с открытыми глазами. Он молчит и смотрит в одну точку.

Больше мы их обоих не видели.

Что ведет людей к этой цели – уйти из жизни? Когда что-то случается: кто-то погибает из близких, несчастная любовь, смещение психики, – это еще можно предугадать. Но когда всё в порядке, в видимом порядке, – нормальная жизнь без серьезных потрясений, семья, достаток. Почему люди решают уйти? За десять лет работы я не нашла ответа. Но поняла, что именно такие «тихие» самоубийства чаще всего удаются.

Если человек стоит на мосту и кричит, что он сейчас прыгнет, или по телефону экстренной службе говорит, что сейчас вскроет вены, – это болезнь, кайф или «показательное выступление».

Но если человек действительно решил уйти, он сделает это тихо. Не привлекая внимания к себе, чтобы ему не мешали.

Часто мы не знаем людей, с которыми живем под одной крышей. И даже не догадываемся о том аде, который творится у них в душе.

Есть вызовы, после которых хочется развернуться и больше не заниматься этой работой. Уехать на необитаемый остров и больше никогда не контактировать ни с одной человеческой особью.

Начало для меня. Еще до первой смены с моими ребятами. Мой первый вызов.

Я только отучилась на спасателя, и меня отправили на стажировку в другой отряд. У меня глаза горят. Я хочу на ДТП, на пожар. Всех спасу! И сразу! Дайте только повод.

И вот – мой первый вызов.

И это не пожар, не ДТП и даже не вскрытие двери. Это так называемая «социалка».

Нужно поднять пожилого мужчину, упавшего в коридоре. И мы едем. Едем в соседний с моим дом. Красный, кирпичный. Он сложен квадратом. Построен сразу после войны. В нем высоченные потолки и огромные кухни. Там живет много моих друзей и знакомых.

Мы подъезжаем к подъезду, в котором живет моя лучшая подруга. Поднимаемся на восьмой этаж.

Дверь нам открывает маленькая сухонькая старушка. На полу в коридоре сидит пожилой мужчина, тоже невысокий и сухопарый. Но старушка не в силах его поднять, а сам он не может. Руки соскользнули с ходунков, и он сел на пол. На нем памперс, белый, для взрослых, и темно-синяя рубашка.

Мы входим в квартиру. Медик смены вручает мне одноразовые перчатки.

– Никуда не лезь, смотри и слушай.

– Как вас зовут? – спрашивает старший, подойдя к мужчине.

– Семен Иванович, – отвечает мужчина, пытаясь прикрыть пледом памперс. Старушка, вызвав спасателей, накрыла мужа пледом, чтобы тот не замерз.