– Ну, вот и славно. Ребята, спасибо. Ира, ты взяла документы? – В коридор входит девушка. По сравнению с врачом и фельдшером она кажется Дюймовочкой. На ней синий форменный комбинезон скорой помощи. Она бледна, как стенка с надписью «анархия».

– Вадим Семенович, там… там… – она начинает заикаться.

– Дай сюда! – он вырывает листок бумаги из ее рук. Тридцать нажатий – два вдоха.

– Вот же ж… Теперь ясно, почему они в стороне стояли. Вот сссуки! Передали реанимации и, значит, чисты?!

Мы переглядываемся с Рыжим и фельдшером. Под ложечкой начинает щемить, в голову лезут дурные мысли. Тридцать нажатий – два вдоха.

– ВИЧ! – ПРИГОВОР ОЗВУЧЕН.

Тридцать нажатий – два вдоха.

Наступает тишина. Мы вчетвером стоим на коленях рядом с мужчиной. Все в крови.

Я думаю: «Я же в перчатках – значит, все хорошо». Тридцать нажатий – два вдоха.

Смотрю автоматически на свои руки. И начинаю тихо ненавидеть кота.

Огромный сибиряк, у которого я была в гостях в выходные. И который был не слишком рад моим объятьям. Тридцать нажатий – два вдоха.

При работе было жарко, и рукава формы немного задрались. А там… почти зажившие царапины. Ох уж это слово – «почти»… Тридцать нажатий – два вдоха.

Рыжий передергивается. И тоже, на автомате, проверяет себя.

– Чист, – выдыхает облегченно. Тридцать нажатий – два вдоха.

Врач снимает перчатки. Они порваны на пальце. У него свежие царапины. Тридцать нажатий – два вдоха.

– Вот б… – в сердцах произносит фельдшер. – Теперь затаскают по инстанциям. – Он чист. Только на рукаве куртки несколько капель крови. Тридцать нажатий – два вдоха.

Мы собираем все оборудование в тишине. Берем носилки и перекладываем человека с бородкой для транспортировки в машину реанимации. Мы полностью застегнуты везде, несмотря на жару. На руках новые перчатки, две пары, надетые друг на друга. Молча спускаемся по лестнице с пятого этажа.

Друзья Бородки – люди с вещами, все это время стоявшие за дверью предбанника перед лифтом – идут поодаль. Они знают диагноз. Их друг – бывший наркоман и алкоголик. ВИЧ, гепатит, цирроз печени. Социально неблагонадежный элемент, так сказать. Тридцать нажатий – два вдоха.

В голове только один вопрос: стоило ли так рисковать собой, чтобы его спасти? Да и спасти ли с такой кровопотерей и таким набором диагнозов, вряд ли он еще долго проживет. Тридцать нажатий – два вдоха.

Мы спускаемся, перекладываем человека, так и не пришедшего в сознание, в машину реанимации. Прощаемся с врачом и фельдшером. Они оба спокойны, как и до диагноза. Стоим у своей СПАСы. Я начинаю остервенело отмываться спиртом везде. И вот теперь у меня начинается паника. Одежда в крови, руки тоже.

– Успокойся, он на воздухе практически не живет.

– А если в царапины попало?

– Ты параноик, – говорит мне Рыжий, остервенело обрабатывая руки и боевку спиртом. Тридцать нажатий – два вдоха.

– Почему никто телефон не взял, Командир? – Я бегу за лысым человеком со шрамом и сама боюсь того, что разговариваю с ним. Он вызывает у меня чувство уважения вперемешку со страхом. – А если там…

Он не дает мне договорить. Резко останавливается и поворачивается. Впервые я вижу в нем не солдата, а человека.

– Что «если»? А если там беременная жена или пожилая мать? Ты что им скажешь? Что их муж или сын лежит в черном мешке в труповозке? Ты готова взять эту ответственность на себя?

– И чего ты мне подмигиваешь? – Небольшого роста, крепко сбитый мужчина сидит напротив меня и ест пельмени. Он абсолютно лыс, через всю его голову проходит шрам.

– Командир, хорош молодежь пугать. Поехали. У нас вызов: ДТП с зажатым на МКАДе. – В небольшую комнату в центре Москвы входит крупный бородатый мужчина, стриженный «под бобрик».

2008 год. Мне 22, началась моя первая смена в качестве спасателя в этом отряде. Каждого из них я вижу первый раз. И… боюсь на них смотреть. Их трое. Они огромны, серьезны, и каждый как минимум лет на десять старше меня. Я просто молчу и слушаю, молчу и слушаю…

Лысый быстро встает, закидывает в рот пару недоеденных пельменей и, надевая по дороге боевку, уходит заводить автомобиль. Он старший и водитель.

Я вскакиваю за ним, выбегаю из комнаты. В коридоре судорожно пытаюсь натянуть боевку. Рукав никак не хочет пролезать в куртку на три размера больше. Каска выпадает из рук, и подшлемник вываливается из нее.

– Ну что, молодежь? Страшно? Адреналинчик пошел? Да ты не торопись, там подождут… – раздается дружный мужской смех.

Третий огромный мужчина подхватывает мою каску.

– В машине оденешься. Давай, мелкая, шустрей! – Его зеленые огромные глаза смеются.

Подбегаю к машине и сажусь в самый дальний угол. Пытаюсь натянуть на голову каску. Понимаю, что забыла подшлемник.

«Ну и фиг с ним», – проносится в голове. Сердце колотится, руки трясутся.

«Я же ничего не знаю, ничего не умею. Вот на хрена я сюда пришла? Надо было в танцы идти». Страх стучит в висках… Страх вперемешку с адреналином.

– Ну, куда прет? Магнезию ему внутрипопочно послойно! – Стриженый мужчина хватает громкоговоритель и на всю трассу, практически «по матушке», пытается растолкать впереди едущие машины. Сирена орет так, что даже внутри машины от нее нет спасения. Голова начинает постепенно опухать.

– Доктор, барышню нашу в краску вогнал.

– Привыкнет… Косой, ошейник возьми.

Машина прорывается по крайней левой полосе, несется изо всех возможных для нее сил. Мы сидим в старенькой «газели», доставшейся новому отряду по наследству. Она загружена разнокалиберным оборудованием. В этот момент мне кажется, что она весит несколько тонн, не меньше.

Перед машиной выскакивает новенький черный «мерседес». В такой машине и под двести разгонишься – не почувствуешь. Не то что в нашей «газели». 120 – и… взлетаешь! А многотонный зад заносит на поворотах.

– Товарищи милиционеры перекрестились, – раздается с переднего сиденья бас.

– А я еще и описался, похоже. – Зеленоглазого и меня заносит в бок, и я больно ударяюсь об аптечку, когда наша «газель» выскакивает на перекресток и проходит его на полном ходу боком, дрифтуя многотонным задом.

Командир выравнивает машину, и мы гоним дальше, пытаясь догнать «мерседес».

– Уступаем дорогу спецтранспорту! Уступаем дорогу спецтранспорту! – стриженый мужчина орет, сирена воет.

– Да не ори ты! Я его догнать не могу!.. Блин! – водитель тихонько матерится.

В машине раздается смех. Я понимаю, что тоже смеюсь. Страх начинает отпускать.

Водитель «мерседеса» нажимает на газ и уходит в горизонт. А мы под звук сирены несемся изо всех возможных сил нашей «газели» на ДТП с зажатым пострадавшим.

– Вон там! Под шаланду вошла машина. Кабриолет. Думаю, там живых нет. – Мужчина со шрамом притормаживает автомобиль. – Слышь, Марин, ты выставляешь конуса. Держись рядом и никуда не лезь.

– Хорошо! Только я Катя, – отвечаю и вжимаюсь в кресло, посильнее затягивая каску.

– Да не тяни ты ее так, а то шеей крутить не сможешь. – Косой расслабляет тугое крепление на моей каске. Дышать становится легче.

В машине вдруг наступила тишина. Смех и шуточки прекратились. Мужчины сразу постарели лет на десять, наверное.

С левой стороны через поток машин стоит автомобиль – тягач с открытым полуприцепом – шаланда. Под ним – нужная нам машина. Она въехала полностью, крышу срезало. Как, видимо, и голову человека, сидящего на переднем сиденье.

– Доктор, докладывай! Прибытие.

– По адресу прибыли. Разведка. – В ответ рация зашипела.

Машина остановилась, и двое мужчин в касках выскочили, схватив аптечку и шейный воротник – «ошейник», чтобы перебраться через ограждение, пока машина будет разворачиваться.