Внимание! Проходим!

Их дело — держать свое место в строю, а глазеть вниз или по сторонам им не

только некогда, но даже прямо запрещено. Зевать тут не приходится: рядом летят

другие самолеты. Зевок грозит столкновением, а при столкновении на малой

высоте, как говорится, чихнуть не успеешь: скажешь «ап», а на «чхи» времени не

останется — уже воткнешься в нашу довольно твердую планету.

Но и на борту ведущего — головного в группе — жизнь тоже далеко не

сахарная! Ему надо выйти и вывести всех идущих за ним в заданную точку с

точностью, измеряемой от силы десятками секунд. Это, оказывается, очень

нелегко.

206 В первую тренировку по маршруту парада мы пошли все вместе на

пассажирском самолете. Каждый из нас работал «за штурмана», ведя прокладку

пути по своей карте.

Когда дело дошло до последнего, расчетного разворота, в сущности

определяющего точность выхода к месту парада в заданное время, мнения

разделились. Их оказалось столько же, сколько людей на борту :

— Пора!

— Рано. Еще пять секунд!

— Какое там рано! Одиннадцать секунд прохлопали!

— Ребята, не волнуйтесь. Через семь секунд будет в самый раз.

Вскоре мы долетели до Тушино, и там с полной достоверностью выяснилось, кто на сколько секунд и в какую сторону ошибся. Правда — такова уж природа

человеческая, — все запоздавшие единодушно утверждали, что сидевший в этом

полете за штурвалом Голованов выполнил разворот чересчур вяло и потерял на

этом лишние секунды (сколько именно, зависело от того, насколько ошибся

данный «запоздавший»). И наоборот: все поторопившиеся клялись, что

Голованов развернулся «как на истребителе», и только это свело на нет все их

безукоризненно точные расчеты.

Полеты по парадному маршруту на тяжелых кораблях оказались, кроме всего

прочего, довольно тяжелыми в самом прямом, буквальном смысле этого слова, точно так же, как тяжела работа грузчика или молотобойца. На высоте нашего

полета почти всегда изрядно болтало. Приходилось все время энергично крутить

штурвал и шуровать педалями. А на таких кораблях, как Ту-4, подобные

упражнения нельзя отнести ни к какому иному виду спорта, как только к тяжелой

атлетике.

Недаром после каждого полета мы вылезали из своих кабин в насквозь

мокрых комбинезонах.

* * *

В день парада с утра было жарко.

Над летным полем стоял неподвижный, горячий воздух. Дальний конец

бетонной взлетной полосы расплывался в дрожащем мареве и казался покрытым

зеркальной водой — этот мираж можно часто наблюдать на аэродромах в жаркие

летние дни.

207 Предвидя «великую баню», я надел поверх трусов один лишь легкий

комбинезон, но, несмотря на это, взмок с головы до ног, едва забрался в

раскаленную на солнце кабину.

Проверка радиосвязи, доклады экипажа о готовности, запуск моторов — и

мы выруливаем для взлета,

В полете стало еще жарче. К солнечному зною добавилась жара, так сказать, химического происхождения — от несметного количества калорий, сгоравших в

наших бренных организмах D результате активных физических упражнений со

штурвалами и педалями.

Мы шли по маршруту, выученному за дни тренировочных полетов наизусть.

Впрочем, даже если бы мы не знали дороги, сбиться с нее было невозможно: ее

четко обозначала пунктирная цепочка ядовито-оранжевых сигнальных дымов и

поблескивавших в жаркой дымке мигалок — небольших прожекторов, направленных навстречу летящим самолетам.

Где-то слева во мгле промелькнуло Тушино. Мы вернемся к нему с другой

стороны — обратным курсом. Контрольные точки проходят, как доложено, вовремя. Скоро разворот.

— Пора разворачиваться, — нервно сообщил наш штурман, показывая на

летящего как ни в чем не бывало вперед флагмана. — Что они там, заснули, что

ли? Не знаю, какие диспуты велись в это время в кабине флагманского Ту-4: кто

«голосовал» за то, что пора разворачиваться, кто за то, что рано. Потом, на земле, оказалось, что каждый по отдельности член экипажа головной машины —

именно он! — считал, что «пора», но, увы, его спутники, известные путаники и

ретрограды, не вняли гласу рассудка и прохлопали время разворота!

Да, разворот был начат с опозданием.

После выхода из него нам полагалось оказаться как раз перед носом всей

остальной группы, которой оставалось пристроиться за нами, чтобы так и пройти

над Тушино. На тренировках это получалось как по нотам.

А сейчас, еще лежа в развороте, мы увидели, как над тем местом, где нам

предстояло выйти на последнюю прямую, уже скользят одна за. другой черные

черточки: звенья и отряды парадного расчета.

Возникла реальная и притом весьма малопривлекательная перспектива —

врезаться сбоку в плотную

208

массу летящих самолетов. Это была бы «та» каша!

И тут наш ведущий принял единственно возможное в создавшейся

обстановке решение.

Я увидел, как самолет Голованова, не выходя из разворота, с круто

наклоненным к земле левым крылом и высоко задранным в небо правым, энергично пошел на снижение. И в ту же секунду радио донесло его команду:

— «Призма»! «Окунь»!—это были позывные кораблей Н. С. Рыбко и нашего.

— Уменьшить высоту на двести метров, следовать за мной!.

И мы нырнули под плотный, аккуратный, действительно «как на параде», строй боевых машин.

Последовала команда дать всем моторам полный газ, чтобы развить

максимальную скорость полета. Самолет уже не качает — его буквально бьет о

невидимые воздушные ямы и колдобины. Под самым застекленным носом

кабины проносятся дергающиеся в такт прыжкам нашей машины деревья, полянки, овраги — замечательный приистринский пейзаж, до которого мне

сейчас впервые в жизни нет ни малейшего дела.

А сверху, над нашими головами, в ясно-голубом небе проплывают звенья

летящих самолетов. Но проплывают как-то странно — пятясь, будто раки, задом

наперед. Так кажется потому, что наши корабли летят быстрее. Вот уже видны

головные машины строя. Еще минута — и мы их обгоним!

Но этой-то столь нужной минуты нам как раз и не хватило. Мы так и прошли

над Тушинским аэродромом — в узком промежутке между заполненным

москвичами летным полем и летящей над нами армадой двухмоторных

самолетов.

— Это новый, еще не описанный в уставах вид авиационного строя: строй

бутербродом, — съязвил кто-то из нашего экипажа, когда, миновав Тушино, мы

немного отдышались.

Но, вернувшись на свой аэродром, мы узнали, что, как говорится, «произвели

впечатление». Наше необычное появление оказалось, с чисто зрелищной точки

зрения, даже эффектным. В общем, нас причислили к категории победителей, судить каковых не принято.

Бывает, оказывается, и так, что даже наши ошибки оборачиваются нам же на

пользу.

209

ИСПЫТАНИЯ „ТУ-ЧЕТВЕРТЫХ" ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Парад прошел. Опять начались так называемые трудовые будни. Говорю «так

называемые» потому, что будни эти отнюдь не были серы и однообразны, Во

всяком случае, сюрпризов они преподносили значительно больше, чем хотелось

бы. Не заставило себя ждать и первое серьезное происшествие на «Ту-четвертом».

Всего за несколько дней до него с завода прилетела «четверка», пилотируемая летчиком-испытателем В. П. Маруновым. Но едва успели мы

обрадоваться, что нас уже четверо, как нас снова стало только трое.. Получилось

это так. Васильченко на «тройке» гнал площадку: обычную, тихую, невинную

площадку, даже не на максимальном режиме работы двигателей. Показания всех

приборов были в полном ажуре.

Внезапно эта идиллия нарушилась сообщением из кормового отсека:

— Дым и пламя из-под капота третьего мотора. Поначалу ни с мест летников, ни с поста бортинженера пожар виден не был: встречный поток воздуха относил