Туполева. И, кроме всего прочего, именно он оказался едва ли не первым

советским летчиком-испытателем, взявшимся за перо: его содержательная и

интересно написанная книга «Испытание скоростью» получила признание

читателей и быстро исчезла с полок книжных магазинов.

Бывший во время войны штурмовиком Леонид Иванович Миненко стал

после окончания Школы испытателем сверхзвуковых истребителей и нашел себя

в этом амплуа настолько, что всего через несколько лет встал во главе сильного

коллектива летчиков-испытателей одного из крупнейших авиационных заводов.

А бывший пикировщик Валентин Михайлович Волков быстро завоевал

ведущее положение в конструкторском бюро универсального профиля, выпускавшего и бомбардировщики, и истребители, и учебно-тренировочные

самолеты. Так что драгоценное свойство испытателя — универсальность —

оказалось нужным Валентину Михайловичу не для одной лишь «общей

эрудиции», а для каждодневной, текущей работы.

Хороший, удачный был первый выпуск Школы!

Впрочем, не слабее оказались и последующие.

Они дали нам таких выдающихся летчиков-испытателей, как А. П.

Богородский, В. П. Васин, О. В. Гудков, В. С. Ильюшин, А. С. Липко, Г. К.

Мосолов, В. А. Нефедов, В. П. Смирнов, А. Г. Федотов, Ю. А. Шевяков, А. А.

Щербаков, — не перечтешь их всех, искусных, в совершенстве знающих свое

дело, талантливых, культурных, смелых испытателей.

Трудно было бы назвать лучшего из них!

Говорю это в условной форме «бы», так как глубоко убежден, что даже

ставить подобную задачу всерьез совершенно бессмысленно. Правда, в

некоторых газетных статьях и очерках делались попытки навесить

454

то на одного, то на другого представителя нашей профессии ярлык «Летчика №

1» или «Самого главного летчика».

Увы, на самой деле таковых в природе нет. Нет по той простой причине, что

невозможно «пронумеровать» представителей любой сколько-нибудь творческой

профессии. Нельзя определить, кто был «лучше»: актриса Савина или актриса

Ермолова, юрист Плевако или юрист Карабчевский, полководец Толбухин или

полководец Ватутин (я намеренно выбираю примеры среди замечательных

людей, давно уже не здравствующих, дабы избежать опасности вынужденно

отвлечься в сторону обсуждения самих примеров).

«Самый главный летчик», если уж заниматься его поисками, — фигура. .

синтетическая. Его можно создать, объединив технику пилотирования одного, осторожное мужество другого, техническую культуру третьего, железное

здоровье четвертого..

Кстати, мне довелось как-то наблюдать реакцию одного из летчиков, которого не в меру восторженные поклонники в глаза титуловали пресловутым

«первым номером».

Он поморщился.

* * *

Бесконечна цепь воспоминаний. Одно тянет за собой второе, за вторым

всплывает в памяти третье — и так без конца.

Но всего пережитого за десятки лет в авиации не вспомнишь и тем более не

расскажешь.

Надо где-то ставить точку.

Когда человек берется за перо, он всегда делает это с какой-то определенной

целью. Была такая цель, конечно, и у автора этих записок.

Мне хотелось удержать в памяти людей неповторимые в истории авиации

события, свидетелем которых мне посчастливилось быть.

Хотелось рассказать о подлинной, внутренней сущности профессии летчика-испытателя. Профессии, которая при всей своей кажущейся (судя хотя бы по

частоте ее упоминания в печати) популярности мало кому по-настоящему

известна во всей своей глубине, сложности, творческой содержательности.

Еще больше мне хотелось рассказать о людях этой профессии —

незаурядных, замечательных людях, мно-

455

гих из которых мне довелось близко знать и почти ежедневно видеть «в деле». И, говоря о них, тоже попытаться выправить традиционно неправильные акценты —

вернуть на свои места главное и второстепенное в их облике.

И еще один, особый, долг чувствовал я за собой: вспомнить тех наших

товарищей, которые не пожалели ради прогресса любимого дела своей жизни!

(Помните, как в воинской присяге нашей армии: «.. ни самой жизни»?) Я написал о том, что видел.

Разумеется, наивно было бы ожидать от меня бестрепетно-объективистского

рассказа о родных мне людях — летчиках, механиках, инженерах, ученых, —

среди которых я прожил большую и, наверное, самую счастливую часть своей

жизни.

И тем не менее, излагая факты, я нигде не отступал (по крайней мере, намеренно) от истины.

Я начал эти записки с того, что все рассказанное в них — правда.

Этими же словами мне хочется и закончить книгу,

Встречи

Встречи. .

Конечно, большая часть интересных и значительных личностей, встретившихся автору в его жизни, принадлежала авиации и частично

космонавтике. О них рассказано в документальных повестях, составляющих этот

двухтомник.

Но жизнь сводила автора и с многими людьми, никакого отношения к кругу

его коллег не имевшими. В том числе с некоторыми, без преувеличения, замечательными. Не рассказать о них автор просто не имел права.

Очерки, входящие в этот раздел, написаны в разные годы. И сейчас, собрав

их воедино и перечитывая, автор неожиданно для себя обнаружил, что некоторые

увиденные им характерные черты персонажей разных очерков — повторяются!

Так, не один из этих персонажей отличается независимостью и оригинальностью

суждений, нетерпимостью к всяческой халтуре и даже тем, что они были

«людьми перестройки» задолго до того, как она стала делом всего нашего

общества.

По всем правилам композиции литературного произведения, наверное, следовало бы такие повторы убрать, оставив ту или иную характерную черту

только одному из описываемых персонажей.

Но не поднимается рука проделать это! Бог с ними, с литературными

правилами.

Более того: нет ли закономерности в том, что незаурядные люди, о которых

идет речь, в чем-то самом главном — в своей гражданской и нравственной

позиции — были едины? Едины, несмотря на ярко выраженную

индивидуальность каждого из них.

Поэтому пусть не посетует читатель на эти «повторы». В них виноват не

автор, а сама жизнь,

458

ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ ВОПРЕКИ

Вспоминая в наши дни ушедшего из жизни вот уже без малого двадцать лет

назад Александра Трифоновича Твардовского, особенно горько сожалеешь, что

не дожил он до переживаемого нами сегодня времени! Конечно, о каждом

талантливом, прогрессивном, честном человеке, которого больше нет среди нас, сожалеешь. Но о Твардовском — особенно! Потому что все происходящие ныне

в нашем обществе перемены — это ведь то самое, за что он активно — и как

поет, и как редактор, и как общественный деятель — боролся, жизненную

необходимость чего ясно видел и что сегодня, вне всякого сомнения,

приветствовал бы всей силой своей широкой души. Эх, дожить бы ему до этого!.

Порой приходится слышать, как о гласности, демократизации, перестройке

говорят как о чем-то вновь «изобретенном», о чем, мол, раньше и речи не было.

На самом деле это не так. Даже в самые, как сейчас их называют, «застойные»

времена появлялись литературные произведения, публичные выступления, научные исследования, спектакли, вполне созвучные нашим дням. Появлялись, конечно, нелегко, вызывали мощное противодействие «сверху», но — появлялись

же! Нет, не на пустом месте возникла наша перестройка. И среди тех, кто, идя

против течения, активно, последовательно ее готовил, на одном из первых мест

— Александр Твардовский. Давайте не будем об этом забывать.

То, что он был одним из самых крупных русских советских поэтов, не могли

отрицать даже самые непримиримые его противники. Их атаки сосредоточились

поэтому на редактируемом им журнале «Новый мир», идейно-художественная